Вы поднимаетесь по красному бобрику лестницы в пансион, окно во двор открыто, - музыка - скрипка и гавайская гитара: - два прилично одетых гражданина, стоя посредине двора и глядя вверх на окна, играют что-то печальное о невозвратном и поют в унисон о том, как сладко умереть от любви. Вы хотели было бросить на двор монету, но поймали себя на этом невольном движении беспомощности...
Едете на автомобиле в Шпандау, где расположены заводы Сименса (электроиндустрия). Дорога - через северо-западную часть Берлина, выросшую за последние годы (перед кризисом): территория выставки со стометровой решетчатой башней, огромные серо-зеленые здания радиостанции, многоэтажные дома индустриально-урбанического стиля и великолепные дороги, рассчитанные на потоки автомобилей.
Мчитесь в одиночестве, астрономически прямое шоссе поднимается на изволок, летят навстречу еще безлиственные деревца, чистенькие сторожки. Промелькнул старик сторож с метлой, - заметив, должно быть, окурок на шоссе. Слегка волнистая равнина - безжизненна, кажется покинутой.
Впечатления от противоречий Берлина - шуточки в сравнении с тем, что увидите в Шпандау. Здесь обнажено сердце страны: - индустрия. Замедлив ход, подъезжаете. Небольшой городок, островерхие кирки, чистая провинциальная улица с желтыми домами. Над городом возвышается буро-темная громада крепости, - древние башни, цитадели, стены, поросшие мхом. В этой крепости было сосредоточено германское золото для мировой войны, мобилизационный фонд. Имперское правительство, видимо, не беспокоилось близостью рабочего района: - желтые вожди поручились за преданность масс.
У въезда в городок на низменном огороженном поле - сотни собачьих будок, - так по крайней мере кажется издали. Треплется на веревках тряпье. Дымки, кое-где - красные флаги, грядки огородов. Будки и хижины, построенные из фанерных ящиков, старых дверей, железных листов и толя, жилища рабочих. Вы сто раз читали и слышали об этих первобытных поселениях, - вот они в натуре. Дальше, по пути, встретите их не раз и в более странной обстановке.
Минуете тихую улицу, городскую площадь. Над голыми деревьями крепости, над опустевшими подвалами империализма весенне кричат грачи. Снова - поле. Вдали - гигантское кирпично-стеклянное здание с башнями под облака, - задираете голову из окна машины - взглянуть на эту громаду. Это главный корпус мировой индустрии Сименса. Дороги к нему зазеленели травкой. Завод остановлен, законсервирован.
Близ завода - городок Сименсштадт, - с многоэтажными домами в балкончиках, с заржавленными рельсами на подметенной улице. Пустынно, двое-трое прохожих, здесь осталась едва лишь четвертая часть населения. К городку примыкают длинные белые многоэтажные дома, построенные самим Сименсом для рабочих: - застекленные урбанические очертания фасадов. Но дома также почти необитаемы, - квартирная плата слишком высока.
Перед нами в низинке - обширный городок из будок и фанерных ящиков, те же рубашки и кальсоны на веревках, фуражки, дымки, женщины в заштопанных шалях, дети, огородные грядки. Вот здесь живут, здесь полно, сюда на кочки, в полупещеры переехало рабочее население. Разинув рот, глядите: что же это такое? Древние кочевники у подножья Палатинского холма* с покинутыми дворцами и полуразрушенными храмами? Или это неумолимая диалектика Истории? Буржуазная цивилизация на высшей точке смыкается с натуральным хозяйством, с кочевьем, с бытом троглодитов... Человек уходит на болото, питается кореньями. Интеллигенция протягивает руку за милостыней и поет по дворам. Рабочие роют пещеры и каменным оружием (скажем - осколками кирпича) охотятся за кошками и собаками для первобытной похлебки. Ничего не скажешь, - это так.
_______________
* Центр древнего Рима. (Примеч. А. Н. Толстого.)
Поблагодарим за доставленное острое впечатление Версальский мир, Лигу наций и вождей Второго Интернационала.
Здесь же, близ Шпандау, посещаете знаменитую виллу архитектора Мендельсона, - на высоком берегу живописного озера, где красноватые обрывы, сосновые леса, облака над синеватой рябью и все, что полагается для первоклассного пейзажа.
Вилла - светло-серый удлиненный куб с кубическими пристройками. Вдоль дорожки, от прямоугольных ворот до прямоугольного отверстия - входа в дом, - на тонких штангах - электрические шары. Вытираете ноги, снимаете шляпы. Белая прихожая, где ничего нет, кроме зеркала и подставки для зонтиков. Голый, светлый коридорчик и - гостиная: четыре низких кресла, обитых скользкой рогожкой из камыша, низкий лакированный стол, синее блюдо для визитных карточек, на стене - супрематический набросок грязно-серым на картоне без рамы, больше ничего нет. Палевые плоскости и пустота. Одна из стен - окно, - сплошное стекло от низкого потолка до кипарисового паркета. Нажмите кнопку, стена уходит в подполье, вы перешагиваете на бетонную террасу, - над крутым обрывом, над озером, - курите, любуетесь... Дальше в музыкальном салоне, в столовой, наверху в спальных комнатах, - те же прямые линии, голые матово-палевые стены, все спрятано в стенные шкафы и шкафчики, все куда-то уходит в стены, кровати откидываются в ниши. Украшение: в столовой - блюдо с сорванными головками лиловых тюльпанов, в музыкальном салоне - набросок в стиле Пикассо. Чистота, оголенность хирургического отделения... Отопление автоматическое, - нажимаете кнопку, в подполье увеличивается огонь нефтяной форсунки; когда температура достигает известного предела, подача нефти автоматически падает. Освещение - в виде рассеянного света из скрытых источников. Контрольная электрическая доска, где автоматически падают маленькие рубильники, если в соответствующем месте что-нибудь испортилось. Кухня - как лаборатория. Для каждого члена семьи белоснежная ванная комната. Все очень мудро, элегантно, сверхсовременно - жилище в стиле человека, отдающего все духовные силы спорту и автомобильным поездкам.
И все же вам хочется понять, - откуда это стремление к пустоте? Высокомерный отказ от вещей, какая-то монастырская суровость? Даже изящная хозяйка (показывающая вам дом) одета, как монашка. Здесь презрение к вещественности, - уход в идеальные плоскости Эвклидовой геометрии, отказ от всего полнокровия многотысячелетней культуры. В полутора верстах на болоте - тоже полный отказ от вещей. И рядом - Берлин, задыхающийся от переизбытка.
Как ни дико, - стиль мендельсоновской виллы (у нас он более известен под именем Корбюзье) напоминает того лондонского нищего, которому Оскар Уайльд однажды заказал у модного портного живописные лохмотья из бархата и шелка. Это - возврат к пещере, эстетическое оформление чудовищного противоречия буржуазной цивилизации. Только здесь - конец, там, на болоте - начало. Здесь - смертельная усталость (когда человеку больше уже ничего не нужно), там - скрежет зубов и желание обладать всем - землей и небом, накопленными сокровищами культуры и тем, что есть, и тем, что будет...
Едете дальше, - те же изумительные дороги, сторожа с метлами. Вот газогенераторный гигант, - железо-стеклянные корпуса и газохранилища тянутся на версты. Все закрыто, заколочено, дворы подметены, - пустыня. Ваш спутник рассказывает:
"В Гамбурге "Немецкая верфь" достраивает последний пароход для Америки, да и то американцы просили затянуть работу, - копаются десятка три человек. Рабочие все рассчитаны, доки и мастерские подметены и заперты. В порту ржавеют на якорях сотни судов. В Эссене заводы Круппа загружены только на десять процентов - исключительно почти советскими заказами. Крупп не в состоянии выполнить с нами договор о "технической помощи", не может принять новых заказов: на это нужны оборотные деньги, ни денег, ни кредитов нет. В Штутгарте знаменитые литейные мягкого чугуна, паровозные, вагонные, компрессорные заводы загружены на семь процентов. Нет заказов, нет кредитов, чтобы взять заказы, - заколдованный круг. В Берлине работают только там, где еще имеются советские заказы. Немцы говорят о трех годах кризиса. Но какие силы способны через три года расконсервировать заводы? Нужны миллиарды. И не будет ли равна смерти такая длительная консервация? Страна к тому же должна платить миллиарды, Германия не в состоянии выполнять репарации... Можно, конечно, надеяться на чудеса, но это не научно. Таково буржуазное хозяйство..."
