С этой пойманной пестрой птичкой - сюжетом писатель может расправиться разными способами, в зависимости от значимости сюжета и от величины материала, и, наконец, от самих внутренних свойств художника.

Сюжет можно запустить, как организующие дрожжи, в большой материал эпопеи, романа, пьесы, повести. Сюжет можно использовать непосредственно в чистом виде, живописно рассказав его, выявив четко весь его социальный смысл.

В этом последнем случае получим новеллу - маленький рассказ. Молодые писатели часто относятся пренебрежительно к такой как будто малой форме. Действительно, во всемирной литературе девятнадцатый век дал много дурных примеров ложной новеллы. Это либо натуралистический отрывок, посоленный гуманитарной идейкой, гражданским негодованием, либо бесформенная лирика стихотворения в прозе, порождение помещичьей лени (молодые писатели часто пробуют силы в этой импотентно-мечтательной форме, я сам был грешен), либо урбанистические, индивидуалистические повестушки, пригодные разве для изучения гнилостных бактерий буржуазной культуры. Все эти примеры снижают значение новеллы.

Новелла возникла в средние века. Горожанин, зажатый в узких уличках бурга между католическим собором и замком феодала, сочинял ядовитые анекдотики, направленные жалом против церкви и феодала. Это были первые птички Ренессанса и буржуазных революций. Новеллисты Ренессанса придают этим анекдотам литературную форму. Семнадцатый век вливает в них горячую кровь жизни и политики. Они пышно расцветают в драматургию восемнадцатого века.

Новелла - труднейшая форма искусства. В большой повести можно "заговорить зубы" читателю превосходными описаниями, остроумными диалогами, - мало ли чем... Здесь же вы весь на ладони. Вы должны быть умны, вы должны быть значительны, - малая форма не освобождает вас от большого содержания. Вы должны быть лаконичны, как поэт в сонете, но лаконичность должна получаться от концентрации материала, от выбора только самого необходимого. Архитектонически новелла должна быть построена с запятой и "но". Должна быть законченным произведением. Новелла - лучшая школа для писателя.

Двадцать пять лет назад, в самый разгар империалистической войны, мне довелось быть свидетелем похорон Акакия Церетели. Я видел, как осиротелый грузинский народ прощался с любимым поэтом, лежавшим в хрустальном гробу, как он оплакивал этого удивительного человека, которого любили и знали даже в самых глухих селениях. Тогда я понял, чем был для своего народа Акакий Церетели.

Через шесть лет после его смерти рабочие и крестьяне Грузии вслед за своими русскими собратьями разорвали оковы. Слились воедино мечты лучших людей нашей многонациональной родины. Наша страна вышла на путь жизни, силы и творчества. Сбылось пророчество Акакия Церетели, который еще в 1881 году говорил:

Я вижу, словно с вышки башенной,

Родную землю разукрашенной.

Я вижу рай, - кусты жасминные,

Я слышу песни соловьиные.

И шепчут звезды, в небе плавая:

"Свободен край, покрытый славою,

Дороги горя ныне пройдены,

Заре открыты двери родины".

Творческая сила народов нашей родины долгие и долгие века была прикована, как Прометей к угрюмым скалам. Ее терзала национальная рознь, разжигаемая искусственно... Сегодня Прометей раскован, чтобы совершить то, что даже аттической поэзии уже казалось сказкой о невозвратно отошедшем золотом веке. Творческие силы народов нашей родины осуществляют золотой век на земле. Прометей несет жизни - идеи коммунизма.

Мы, русские писатели и поэты, и вместе с нами весь русский народ знаем, как велики духовные и материальные богатства, духовные и материальные возможности наших братских народов. И среди них мы особенно любим и ценим прекрасную Грузию и сокровища грузинской культуры. Они открылись перед нами как древние сказочные клады.

Как бы радовался дружбе наших народов Акакий Церетели! В годы, когда царские чиновники натравливали друг на друга народы Закавказья, Церетели чтил и переводил азербайджанского драматурга и писателя Мирза-Фатали Ахундова, дружил с Ованесом Туманяном и Ваганом Терьяном, а к лучшему своему другу, армянскому драматургу Габриэлю Сундукьяну обращался с такими словами:

Ты - армянин, а я - грузин,

И все же братья мы родные,

И край родной у нас один

Кавказа выси ледяные.

А разве не замечательна встреча молодого Акакия с Тарасом Шевченко? Это было около 1860 года. Студент Петербургского университета Акакий Церетели встретился в квартире историка Н. И. Костомарова с только что возвратившимся из ссылки Тарасом Шевченко, которому понравился молодой, умный, пылкий грузин. Шевченко расспрашивал Акакия о прошлом Грузии, о положении грузинского крестьянства. "Разошлись мы друзьями, дав друг другу обещание встречаться почаще... Признаюсь, я в первый раз понял с его слов, как надо любить родину и свой народ", - писал впоследствии об этой встрече Акакий Церетели.

Живут, не умирают и не умрут его стихи, поэмы, драмы, полные горячей, трепетной любви к родине. Он был верным сыном прекрасной Грузии. Такими поэмами, как "Торнике Эристави", "Баграт Великий", "Натэла" и "Наставник", он питал, будил среди грузин любовь к отчизне. И вместе с тем мудрый Акакий чужд национальной ограниченности. Одно из стихотворений, обращенных к Сундукьяну, начинается так:

"Добра желаю всем, без различия национальности, кто является истинным человеком и чье сердце горит огнем правды. И нет для меня большей радости, чем общение и братская дружба с ним!.."

Эта широта и прекрасная любознательность, это уважение к культуре других народов открыли Акакию Церетели пути к лучшим источникам русской литературы. Он ценил и хорошо знал творчество Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Герцена, Некрасова, Льва Толстого. И он много почерпнул из литературного наследия русских собратьев. Свою поэтическую деятельность Акакий начал с переводов из Лермонтова, он посвятил стихи памяти Гоголя и писал глубоко содержательные статьи о Льве Толстом после его смерти.

Как общественник и политический деятель Акакий Церетели вырос и возмужал в 60-е годы XIX столетия. Ему были близки передовые идеи лучших людей его времени - Чернышевского, Добролюбова. Со вниманием он следил за развитием освободительного движения на Западе и в России. Вместе с Ильей Чавчавадзе он был просветителем молодой грузинской интеллигенции. О своем творчестве он высказывался сурово и скромно:

"Искусству я не уделял большого внимания и на литературу смотрел как на простое оружие в повседневной борьбе за хорошее и доброе дело; если что-либо художественное вышло из-под моего пера, то это произошло невольно и случайно".

Подобно Некрасову, он уделяет особое внимание идейной направленности своего творчества: политические мотивы, острая сатира занимают в его творчестве очень значительное место. Нужно упомянуть также участие Церетели в прогрессивном грузинском журнале "Цискари" ("Рассвет"), значение которого для грузинской общественной мысли напоминает роль "Современника".

Наши молодые советские поэты и писатели могут многому научиться у талантливого и скромного, требовательного к себе, неутомимого труженика Акакия Церетели. Образованнейший человек своего времени, подобно Пушкину, он не был схоластом и книжником. Он много бродил по своей земле, он знал и любил жизнь, говор толпы, живую речь народа. Именно поэтому ему удалось слить в своем творчестве две струи, два языка: речь книжную, присущую до него грузинской поэзии, и живую, меткую народную речь грузинской деревни. И, подобно Пушкину, он смог создать новый грузинский литературный язык, простой и богатый, доступный широким массам, и вместе с этим новую эпоху в истории грузинской литературы, эпоху реализма.

Подслушав думы и чаяния своего народа, обогатив грузинскую поэзию народным языком, Акакий Церетели вернул грузинскому народу сокровища его изустного, народного творчества. Он еще при своей жизни стал народным поэтом. Его стихи пела вся Грузия. В 1905 году на баррикадах восставшие грузинские рабочие пели революционные стихи Церетели. Он первый перевел на грузинский язык гимн международного пролетариата - "Интернационал" Эжена Потье. Сейчас песни на слова Церетели поют не только в Грузии, но и во всех республиках Советского Союза, например трогательную песнь о Сулико.