До сих пор наши журналы не печатали отзывы зрителей о пьесах и постановках. Делать это, по-моему, необходимо - и не от случая к случаю, а систематически. Наш зритель - высокой квалификации, и он достаточно знает, что нужно советскому искусству; он вырос до того, что может соучаствовать в процессе творчества. Надо только организовать зрителя, чтобы он не разбрасывался на мелочи, ни его, ни драматурга не интересующие, как это часто бывает, и тогда мы будем иметь надежного помощника в лице коллективного критика зрителя. В таком деле рассчитывать на самотек нельзя.

Обсуждение любой пьесы надо ставить конкретно, напрямик:

- Товарищи, нашел ли автор пьесы зерно нового человека? В чем вы это зерно увидели?

Обсудить один такой вопрос важней, чем десятки замечаний о том, что в столярном цехе нельзя курить и т. п.

Я не могу сейчас предложить формы этой работы - их покажет опыт самоотчетов драматургов и писателей, конференции читателей и зрителей и т. п.

Как правило, мы видим в действительности много больше того, что драматурги показывают нам на сцене. Наш зритель тянет нас к большому полотну. И чем скорей и крепче мы наладим с ним крепкую, творческую связь, привлечем его к соучастию в нашей работе, тем скорей мы выполним его задание - дадим большие полотна, развернуто показывающие нашу многогранную действительность. И главным героем в них должен стать гражданин строящегося социалистического общества.

Заповеди потому и заповеди, что их вырезали на камне. В то время не проходили диамата, и казалось, что счастливый результат борьбы станет вечным законом. Это будто бы так же очевидно, как Волга, впадающая и т. д. ...Но, оказывается, диамат - диаматом, а когда живое тело, успокоенное в благополучии канона, превращается из счастливого единства в противоречие (волшебство или людская злоба?), - живое тело протестует и вопит...

Случилось: Горький швырнул головню в старый чулан, где хранился старый реквизит "почвенников", заплесневелые консервы "мужицкой силы", и неожиданно и странно нашлись свирепые оберегатели этого литературного имущества.

Чем в прошлом славна и велика была русская литература? Страстной тоской по недостижимому (еще бы, - под самым носом пудовый кулачище исправника)... Глубиной противоречий, глубиной такой бездонно вековой, что Достоевскому померещился там сам антихрист... Бунтом против неба и земли ущемленного разночинца-одиночки... Мужицким анархизмом Льва Толстого... Полнокровной эмоциональностью, "нутром", мужицкой силой... И т. д. и т. д. ...А после Октября - наспех собранными и наспех записанными идеями и фактами великой эпохи...

Вывозилось все это на Запад с нашим сырьем - лесом, мазутом, рудой и пшеницей. Ясно, что в творениях, и в великих творениях, билась и бушевала "мужицкая сила" страны сырья и стопудового кулака... От Пушкина до наших дней сокровища литературы черпались из этих мужицких запасов...

Сегодня нам невыгодно вывозить сырье. Вместо леса выгоднее вывозить бумагу и химпродукты, вместо мазута - бензин, вместо руды - машины. Мужика сегодня, собственно говоря, уже и нет, мужики приступают к постройке степных социалистических городов. Корявая лешачья силища, после второго мужичьего Октября учится в университетах. Сегодня мы намерены вывозить науку, философию, наши идеи, претворенные в живые формы нашего героического времени. Мы больше не хотим быть страной сырья и "мужицкой силой" и даже (хотим или не хотим) принуждены будем сырую бабу Эмоцию попросить пересесть во второй ряд, а в первый - нового организатора искусства...

Собственно говоря, я повторяю слова Горького (из его двух статей). Это все очевидно... Почему же Серафимович, Панферов с товарищами, выхватив наспех, как револьверы, цитаты из Ленина и Сталина, пошли в наступление в защиту "мужицкой силы"?

Первым делом Горького горько упрекнули в грубости и невежливом обращении с писателями...

"...Мы говорим Алексею Максимовичу: мы любим тебя, для нас каждое твое слово очень много значит, никто больше тебя не имеет права нас критиковать, но делай это бережно, б е з и з л и ш н е й з л о с т и. А то человека добить можно... Новиков-Прибой, например, сам не свой от переживаний... Старик без головы ходит..." (из речи Панферова на вечере в МОРП). "...Я себе не представляю никак, - говорит другой участник вечера, - чтобы о процессах, происходящих в настоящее время в СССР, можно было говорить д о р е в о л ю ц и о н н ы м языком..."

Один молодой писатель на литературном заседании в Ленинграде (я сам это слышал), взяв слово, начал так:

"Товарищи, нас, молодых, которые приходят к вам, маститым, что ли, я хочу сравнить с цветком... Его, товарищи, надо заботливо и осторожно поливать..." И т. д.

Парень был здоровенный, кровь с молоком, но говорил слабым и женственным голосом... По чистой совести, - это была не просьба, не требование помочь, а кокетство. Все силы отдаются на учебу тысяч молодых дарований, несущих советской литературе свои творческие возможности... Но почему комсомолец, вузовец, рабфаковец работает по шестнадцати часов в сутки, ликвидировав неграмотность, через несколько лет знает два-три языка, изучает философию, печатает научные статьи и т. д. Американские эксперты ерошат волосы, оглядывая размеры наших дерзновений... И почему молодой гладкий парень-писатель, развалясь на стуле, требует женственным голосом: "Поливайте меня..." Может быть, он хочет, чтобы поливали его настоем из "мужицкой силы"?

Советская литература (периода от гражданской войны до коллективизации сельского хозяйства и начала построения бесклассового общества) сделала свое дело - значительное и важное. Книги Панферова переведены на все языки. Германские рабочие, заключенные в концентрационные лагери (то есть находящиеся в условиях, весьма далеко отстоящих от построения бесклассового общества), с упоением читают Панферова. Но для нас сегодня эта литературная форма - уже противоречие... Вот о чем говорит Горький. Он говорит, что книга Панферова нужна была и хороша в с в о е в р е м я, несмотря на "выкулдыкивание". Сегодняшняя литература должна быть по плечу стране, выходящей на первое место в мире, - сегодня "выкулдыкивания" нам не простят ни наш читатель, ни читатель зарубежный... От советской литературы ждут новых, еще невиданных персонажей, и на сегодняшнего рабочего, читающего Гете в подлиннике, никак не напялишь мужицкий армяк и лапти, - пускай это лапти вчерашнего батрака...

Теперь по существу: о каноне, в защиту которого Серафимович и Панферов выхватили цитаты. Русский язык настолько богат глаголами и существительными, настолько разнообразен формами, выражающими внутренний жест, движение, оттенки чувств и мыслей, краски, запахи, материал вещей и пр., что нужно построение научной языковой культуры - разобраться в этом гениальном наследстве "мужицкой силы"... Больше нельзя лопатой швырять в книжку слова без разбору. Язык двигается к точности и выразительности через простоту и экономию... Будем мыслить, что мы идем к такому совершенству, когда возможен, например, литературный скандал по поводу лишнего или неправильного эпитета (совершенно так же, как машиностроение идет от точности одна десятая миллиметра к точности одна сотая).

Русский язык должен стать мировым языком. Настанет время (и оно не за горами), - русский язык начнут изучать по всем меридианам земного шара. Язык, на котором мыслил Ленин, на котором с математической ясностью и простотой Сталин выражает философию движения истории...

В самом деле, нельзя представить, чтобы в Оксфорде, скажем, профессор русского языка - в черной мантии и седом парике - втолковывал студентам глагол "выкулдыкивать"... Через два-три года советский читатель будет неизмерно культурнее тех писателей, кто сегодня женственным голосом требует поливки, или тех, кто сегодня, и не откладывая, не почувствует поставленным себя кверху ногами проклятой диалектикой...