Еще комиссия Шверника усомнилась в списках троцкистско-зиновьевских центров — ленинградского и московского. Фамилии некоторых участников были сначала вписаны в список «ленинградского» центра, а затем перенесены в список «московского». Так по указанию Сталина фабриковался состав несуществующих центров, якобы организовавших убийство Кирова.

В январе 1935 года из уголовного дела уже расстрелянных Николаева, Котолынова и других выделили дело так называемой «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы». В нее попали родственники Николаева — его жена, сестра жены с мужем, мать, сестры, брат, а также близкие Котолынова, Антонова и других расстрелянных в декабре 1934 года. Многие из семидесяти семи осужденных не знали друг друга, но все они были обвинены в причастности к убийству.

В августе 1936 года репрессировали Зиновьева, Каменева и других участников троцкистско-зиновьевского «московского» и «объединенного» центров — за проведение антисоветской работы и осуществление злодейского убийства Кирова через подготовленную ими террористическую группу Николаева — Котолынова. Наконец-то вышли на главных виновников!

13 июня 1988 года они были реабилитированы Верховным судом СССР. Доказано, что ни названных выше центров не существовало, ни осужденные по этим делам лица к убийству Кирова не причастны. В 1990 году Генеральный прокурор СССР внес в Верховный суд протест по делу тринадцати безвинно казненных в декабре 1934 года. Незаконный приговор, по которому их поставили к стенке, отменен, уголовное дело за отсутствием состава преступления в деяниях расстрелянных прекращено. Приговор в отношении Николаева оставлен без изменений.

Никакого заговора не было. Было убийство, совершенное одним человеком. Решение Верховного суда, обнародованное в канун нового, 1991 года, развеяло последние подозрения относительно участников так называемого «ленинградского» центра — Котолынова, Антонова и других. Они стали последними в этом деле, с кого снято несправедливое обвинение, висевшее незримой тенью над оставшимися в живых близкими в течение 56 лет.

Итак, выводы третьей проверки однозначны: убийца Кирова — одиночка. Материалов, объективно подтверждающих причастность Сталина и органов НКВД к трагедии в Смольном, нет. Однако бесспорно, что Сталин использовал факт убийства Кирова для развязывания в стране кровавого террора и расправы над своими идейными и мнимыми противниками. Прокурорско-следственная группа свое мнение обнародовала в печати.

Согласна ли комиссия Политбюро с выводами группы? Как заявил председатель комиссии А. Н. Яковлев, у работников Прокуратуры и КГБ, проводивших проверку обстоятельств убийства Кирова, отмечался «преимущественно юридический подход», что надо еще раз вернуться к этому делу — уж больно много здесь загадок.

По свидетельству работника Ленинградского обкома Свешникова, в десять часов утра того рокового дня Киров позвонил ему в Смольный. Предупредив, что не приедет, попросил направить готовившиеся в обкоме материалы к выступлению ему домой. Зафиксированы еще три звонка — в двенадцать часов Рослякову, и дважды — второму секретарю Чудову. Последний звонок Чудову был в пятнадцать с минутами. В пятнадцать у Чудова началось совещание, связанное с вопросами отмены хлебных карточек. Из телефонных разговоров было ясно, что Киров не собирался приезжать в Смольный. Он готовился к выступлению на активе во дворце Урицкого.

Последние полтора часа его жизни восстановлены с точностью до одной минуты. Ровно в четыре часа дня Киров вышел из дома, что на улице Красных Зорь. Несколько кварталов прошел пешком. У моста, который сейчас называется Кировским, а тогда — Равенства, сел в ожидавшую его машину и поехал во дворец Урицкого. В половине пятого он неожиданно появился в Смольном. Пройдя не через боковой, «секретарский», вход, откуда сразу попадал в свой кабинет, а через главный.

Высказывалась гипотеза, что кто-то позвонил ему и вызвал в Смольный якобы для разговора по правительственной связи с Москвой. Но для этого в Смольный ехать не надо было — в его квартире стоял аппарат правительственной связи. Не исключено, что Кирову дополнительно понадобились какие-то бумаги, и он решил заехать за ними. Во дворце Урицкого партактив намечался на 18 часов. Может, работу над выступлением он закончил раньше, чем предполагал, и решил поучаствовать в совещании у Чудова?

Впрочем, все это из области предположений. Реальность же такова: между 14-ю и 15-ю часами Николаев с револьвером беспрепятственно миновал пост охраны и прошел в кабинет секретаря обкома А. Угарова. Попросил пропуск на партактив, но получил отказ. Тем не менее из Смольного не ушел. Ходил по коридору, сидел на одном из подоконников, переминался у кабинетов секретарей обкома.

Неожиданно в коридоре появился Киров. И тогда прозвучал роковой выстрел. Личной охраны рядом с Кировым не оказалось — Борисов тащился где-то по коридору. Кроме прикрепленного телохранителя Кирова должен был охранять сотрудник выездной охраны, да еще в коридоре секретариата обкома обязан был дежурить сотрудник ОГПУ. Но из четырех человек охраны во время выстрела никого не оказалось…

Неразгадана не только трагическая гибель этого человека. В его партийном билете годом рождения обозначен 1888-й, тогда как в метрическом свидетельстве стоит 1886-й. Постепенно забылось, что его настоящая фамилия Костриков, а происхождение псевдонима до сих пор не раскрыто. Даже на мемориальной доске, установленной на Кремлевской стене, и то умудрились выбить неточную дату рождения — 28 марта, хотя он родился 27-го. Ошибка, видно, вкралась при переводе со старого стиля летосчисления на новый.

(В шифротелеграмме, отправленной из Москвы 11 сентября 1931 года, С. М. Киров просил разрешения у Сталина вылететь к нему в Сочи на самолете. В то время действовало постановление Политбюро, запрещавшее, после гибели А. Ф. Мясникова в авиакатастрофе, передвижение руководителей воздушным транспортом.)

На расшифрованной телеграмме написано рукой Сталина: «Не имею права и никому не советую давать разрешение на полеты. Покорнейше прошу приехать железной дорогой. Сталин. 11. IХ. 31».

АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 76. Л. 59

«Я встретил Кирова около 16 час. 30 мин. в вестибюле главного подъезда Смольного и пошел за ним примерно на расстоянии 15 шагов. На третьем этаже при следовании по большому коридору расстояние между мной и Кировым увеличилось до 20 шагов. Не доходя двух шагов до поворота в малый коридор, я услышал выстрел, а пока вытаскивал револьвер и взводил курок, услышал второй выстрел. Вбежав в малый коридор, увидел двух человек, лежащих на расстоянии 3/4 метра друг от друга на полу у дверей приемной Чудова. В стороне от них на полу лежал револьвер…»

(Я. Агранов — зам. наркома внутренних дел СССР)

«…Подкормите Николаева, купите ему курочек и др. продуктов, кормите его, чтобы он окреп, а потом расскажет, кто им руководил, а не будет говорить, засыпем ему — все расскажет и покажет…»

(Л. Шейнин — следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР)

«Приехав в Ленинград, генеральный прокурор Акулов и его зам Вышинский стали очень кратко передопрашивать обвиняемых, а я фиксировал то, что они показывали. Эти передопросы носили чисто формальный характер и продолжались по 20–30 минут. Причем в это время присутствовала и комиссия ЦК по этому делу в лице Ежова и Косарева. Передопрос сводился к тому, что обвиняемого спрашивали, подтверждает ли он свои показания, данные органам НКВД, и признает ли себя виновным…

…Обвинительное заключение писал лично Вышинский… Он же два-три раза ездил с Акуловым в ЦК к Сталину, и тот лично редактировал это обвинительное заключение. Я это знаю со слов Вышинского, который восторженно говорил о том, как тщательно и чисто стилистически редактировал Сталин этот документ, и о том, что Сталин предложил раздел «Формула обвинения»…