(В 1990 г. внук Троцкого Всеволод (Эстебан) Волков — сын дочери Льва Давидовича от первого брака Зинаиды — обратился в Верховный суд СССР с просьбой о юридической реабилитации своего знаменитого деда. Волкову было 60 лет. Инженер-химик. Проживал в Мексике. Александр Смоленцев в 1990 г. возглавлял Верховный суд СССР.)

— Письмо на имя председателя Верховного суда СССР с просьбой о юридической реабилитации Л. Д. Троцкого, подписанное его внуком и правнучками, которые проживают в Мексике, мы получили по дипломатическим каналам — через I Латиноамериканский отдел МИД СССР. По существу обращения должен сказать, что никаких судебных решений по делу Л. Д. Троцкого не было, поэтому не может быть и никакой судебной реабилитации.

Мы не вступаем в прямую переписку с частными лицами за рубежом, а ведем ее через соответствующие отделы Министерства иностранных дел. Именно таким путем и был передан наш ответ в Мексику. В этом ответе содержалось также сообщение о постановлении пленума Верховного суда СССР от 28 ноября 1988 года, которое гласит: «Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 14 июля и 20 июля 1935 года, а также приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 29 октября 1937 года в отношении Седова Сергея Львовича (сына Л. Д. Троцкого. — Н. З.) отменить и дело о нем прекратить за отсутствием состава преступления».

«Московские новости». 1990. 4 марта.

— Дедушка души во мне не чаял. Для него я был больше, чем любимый внук. В личном письме, а мне не было и двенадцати лет, он попытался объяснить, почему судьба так немилосердна к нашей семье. Трагически погибли моя мать Зинаида, от рук сталинских киллеров пали ее сводные братья Лев и Сергей. Во время прогулок по окрестностям Койоакана дед любил брать меня за руку и рассказывать о революции, Ленине и Сталине. Мне казалось, что он искал что-то вроде оправдания своей жизни в изгнании, пытался объяснить, ради каких целей была вздыблена огромная страна…

Все мои четыре дочери, а среди них есть поэтесса Вероника, экономист Наталия и два врача Патрисия и Нора, на дух не переносят политики. Сейчас трудно ответить со всей определенностью, что привело моего деда в революцию. Жажда власти и славы? Тщеславие? Но ведь он и Сталину проиграл потому, что не боролся за власть — ушел в сторону. Но веры в мировую революцию не растерял: в Мексике жадно ловил вести из Китая, ждал, что, может быть, там разразится буря. В его облике что-то от Дон Кихота, если хотите — от Че Гевары. Весь трагизм его жизни не поколебал веры в революционные идеалы…

«Деловой вторник». 1997. 4 ноября

Академик А. Д. Сахаров в своих воспоминаниях пишет, что о смерти Сталина было объявлено пятого марта. Однако, предполагает он, по-видимому, смерть Сталина наступила раньше и скрывалась несколько дней. Правда, Андрей Дмитриевич оговаривается, что у него своего собственного мнения о том, как умер Сталин, нет.

Смерть Сталина тоже вызвала немало кривотолков и пересудов. До сих пор ходят упорные слухи о ее насильственном характере, о том, что Сталин якобы был отравлен Берией. Эти слухи усилились, когда в 1990 году впервые было предано гласности обвинительное заключение по его делу. В нем, в частности, говорилось, что, изыскивая способы применения различных ядов для совершения тайных убийств, Берия издал распоряжение об организации секретной лаборатории, в которой действие ядов изучалось на осужденных к высшей мере наказания. Еще одно, и весьма существенное, доказательство существования в системе НКВД — МГБ лаборатории, в которой проводились испытания отравляющих веществ. Традиция, начатая Ягодой, нашла достойного продолжателя.

На сегодняшний день историки новейшего времени располагают свидетельствами только двух человек, находившихся рядом со Сталиным в его последние дни. Речь идет о Н. С. Хрущеве и дочери Сталина Светлане Аллилуевой. К сожалению, воспоминаний других лиц, присутствовавших при кончине генералиссимуса, нет. Это в значительной степени затрудняет задачу, ибо только сравнительный анализ свидетельств очевидцев да еще, пожалуй, экспертиза истории болезни позволят установить истину, в которой нуждаются миллионы наших соотечественников, живших на нормированном пайке и без того скудных знаний о своем недавнем прошлом.

Хрущев приводит немало свидетельств недоверчивости и подозрительности Сталина, которые в последние годы его жизни приняли совсем уж гротескные формы. Перед смертью у него появился прямо-таки маниакальный страх. За обедом он буквально ни до одного блюда не дотрагивался, если при нем кто-либо из присутствующих его не попробует. Он был доведен до крайности — людям, которые его обслуживали годами и были ему, безусловно, преданы лично, не доверял. Никому не доверял.

То же касалось и маршрута следования из Кремля на ближнюю дачу в Кунцево. Сколько того пути, и вдруг машины начинали петлять по улицам и переулкам Москвы. Седок имел план города и, когда выезжали, давал указание: туда повернуть, так-то ехать, туда-то выехать. Он даже охране не говорил, каким маршрутом поедут, каждый раз этот маршрут менялся.

Все более усложнялась система охраны ближней дачи. Появились хитроумные запоры, чуть ли не сборно-разборные баррикады. Построили два забора, между которыми бегали собаки, провели электрическую сигнализацию. Все старался оградить себя от покушения врагов. Может, дом-крепость Троцкого в Мексике вспоминал? Надо полагать, Берия рассказал ему все подробности операции по устранению его злейшего врага.

Словом, старческий упадок сил давал о себе знать. В 1951 году, пригласив Хрущева на отдых в Сочи, Сталин сказал ему: «Пропащий я человек. Никому я не верю. Я сам себе не верю».

К этому страшному в своей безысходности признанию мы еще вернемся, а сейчас продолжим пересказ воспоминаний Хрущева о последних днях генералиссимуса, ибо его мемуары — единственный пока источник сведений о том, как протекал день накануне удара в Кунцеве.

Итак, суббота, 28 февраля 1953 года. Звонят от Сталина и приглашают в Кремль персонально Хрущева, Маленкова, Берию, Булганина. Сообщают, что приедет Сталин. Четверка прибывает в назначенное время. Посмотрели кино. Потом хозяин предложил поехать на ближнюю дачу поужинать.

Поужинали. Ужин затянулся. Сталин это называл обедом. Он кончился где-то в пять или шесть часов утра. Ничего необычного, к этому привыкли, обеды всегда кончались в такое время. Сталин был навеселе после обеда, но в очень хорошем расположении духа, и ничего не свидетельствовало, что может быть какая-то неожиданность.

Гости распрощались. Сталин, как обычно, вышел их проводить. Он много шутил и был в хорошем настроении. Ткнул пальцем в живот Хрущева, назвал его Микитой. Он так его всегда называл, когда был в хорошем расположении духа.

Разъехались по домам. Было уже воскресенье, выходной, и Хрущев ожидал, что Сталин вновь позовет гостей. Ждал звонка, не садился обедать. Потом все же перекусил наскоро. Неужели Сталин решил подарить им выходной? Быть такого не может. Звонка все нет и нет. Уже и смеркаться стало. Что-то из ряда вон выходящее. Хрущев, недоумевая, разделся и лег в постель.

И вдруг звонок. Хрущев бросился к телефону. Это был Маленков. Он сообщил, что звонили от Сталина охранники. Надо срочно ехать на ближнюю — что-то произошло со Сталиным, Маленков уже позвонил Берии и Булганину. Условились, что приедут не прямо к Сталину, а сначала зайдут в дежурку.

Что ж, в дежурке встреча так в дежурке. Хотя, согласитесь, странно: четыре члена Президиума ЦК, ближайшие сподвижники вождя, из молодых, не идут сразу в дом выяснить, что же произошло, а направляются к дежурным. Хотя им виднее, как поступать в таких случаях: порядки на даче они, видно, хорошо знали.