— Нет проблем…
Ясно, какого человека имел в виду Максимов. Побежит в ГПУ спрашивать, что делать.
Пикантность ситуации заключалась в том, что Бажанов знал, чем занимается Максимов, а тот не знал, что Бажанов знал об этом. Три года, проведенные в сталинском секретариате, научили многому. Одно из аппаратных правил Бажанов усвоил хорошо: если ваш недоброжелатель хочет иметь о вас информацию, то удобнее всего, чтобы оную вы поставляли ему сами. То есть ту, которая вам выгодна.
На другой день к вечеру Максимов пришел к Бажанову и, благодарно заглядывая в глаза, сказал, что с работой опять ничего не получилось и что он принимает предложение о поездке в Среднюю Азию.
У Бажанова запрыгали веселые чертики в глазах. Поезжай, поезжай, продолжай сочинять свои рапорты!
С направлением ЦК Бажанов прибыл в Ташкент.
Среднеазиатское бюро ЦК в 1927 году возглавлял Зеленский. Он приехал в Ташкент из Москвы летом 1924 года с поста первого секретаря Московского горкома партии. «Тройка» в составе Зиновьева, Каменева и Сталина, действовавшая тогда еще в согласии, перевела Зеленского в Среднюю Азию исходя из того, что он слабоват для Москвы.
Бажанов был знаком с Зеленским, и тот искренне обрадовался, увидев в дверях своего кабинета недавнего сотрудника сталинского секретариата. В душе Зеленский тяжело переживал перевод из Москвы. Руководитель столичной парторганизации, постоянно на виду у Политбюро, привычное место в президиуме среди вождей — и провинциальная глушь, бескультурье, вековые предрассудки. Отлучение от большой политики угнетало.
Зеленский понимал, что из сталинского секретариата в редакторы ведомственной газеты добровольно не уходят. Что-то было. Что — он выяснять не стал. А что было у него, когда сняли с Москвы и отправили в Ташкент? Зеленский испытал что-то вроде сочувствия, глядя на Бажанова.
— Хотите быть моим секретарем?
Сказано было скорее из учета квалификации московского гостя, нежели из тщеславия — мол, был помощником у самого Сталина, а сейчас будешь у меня. Зеленский, спохватившись, начал торопливо поправлять себя, сбивчиво объяснять, что он имел в виду. Но — слово было произнесено, и Бажанов не преминул воспользоваться промашкой хозяина кабинета.
— Товарищ Зеленский, — сухо сказал он. — Будем говорить откровенно. Я не для того оставил работу помощника товарища Сталина и секретаря Политбюро, чтобы быть вашим секретарем. Я хочу на совсем низовую работу, подальше, в глухие места.
Мысленно похвалив себя за находчивость — повод для отказа работать в Ташкенте подбросил сам Зеленский, — Бажанов с оскорбленно-обиженным видом отвернулся от него.
Чувствуя неловкость за допущенную бестактность, руководитель Среднеазиатского бюро мягко спросил:
— Где бы вы хотели работать?
— Где? Ну, скажем, в Туркмении. А что? Пошлите меня туда. Секретарем ЦК там Ибрагимов. Я знаю его по аппарату ЦК в Москве, — многозначительно произнес Бажанов, намекая на неделикатность Зеленского — мол, Ибрагимов места своего секретаря не предложит.
Зеленский, не мешкая, распорядился выдать Бажанову путевку о направлении в распоряжение ЦК Компартии Туркмении.
Бажанов мысленно поздравляет себя с победой. Теперь, надо полагать, у Зеленского не останется и тени подозрения относительно мотивов того, почему московский гость стремится поближе к облюбованному заранее участку границы — просто не хочет работать секретарем Зеленского, это предложение задело его самолюбие.
В пору, когда Бажанов работал в секретариате Сталина, Ибрагимов был всего лишь ответственным инструктором ЦК и смотрел на него, как на большое начальство. Увидев Бажанова в своем кабинете, Ибрагимов растерялся:
— Ну, сейчас все станут говорить, что вы приехали на мое место…
— Да брось ты, — рассмеялся Бажанов. — Назначь меня заведующим секретным отделом ЦК. Я буду у тебя в подчинении, и всем станет ясно, что у меня нет никаких поползновений на твое место.
Три месяца — с октября по декабрь 1927 года — пробыл Бажанов в этой должности. Приехавшего с ним Максимова пристроил на небольшую хозяйственную работу, чему агент ГПУ был несказанно рад. Когда-то в Одессе он заведовал хозяйством кавалерийского полка, и это занятие ему чрезвычайно нравилось. Из Ашхабада на Лубянку исправно поступали донесения о наблюдаемом объекте. Словом, все были при деле.
Ибрагимов, убедившись в том, что Бажанов действительно не имеет намерений занять его пост, стал приглашать к себе в гости, чаще и откровеннее беседовать на разные темы. Постепенно Бажанов сводил разговоры к соседней Персии, к пограничному отряду, интересовался особенностями жизни в приграничной полосе. Как бы невзначай спросил: вот у вас граница совсем рядом, часты ли случаи бегства на ту сторону?
Ибрагимов засмеялся:
— Чрезвычайно редки.
Бажанов заведовал секретной канцелярией ЦК партии Туркмении, секретарствовал на заседаниях бюро и пленумов, был в курсе всех государственных и военных тайн этой республики. Его удивляло отсутствие каких-либо дел о нарушениях границы.
— Почему?
— Чтобы приблизиться к границе, надо добраться до какого-нибудь населенного места. А они все под постоянным наблюдением. Никакой новый человек не останется незамеченным.
— А минуя населенные места — нельзя?
— Нельзя, — заверил Ибрагимов. — Пустыня на тысячи километров. Поэтому вся линия границы не охраняется. Это просто невозможно.
— Ладно, — согласился Бажанов. — А если нарушитель ответственный работник? Ведь он может без труда приблизиться к пограничной линии и перейти ее. У вас бывали такие случаи? Я слышал, что бывали. У многих ведь родственники на той стороне.
Ибрагимов выпрямил два толстых волосатых пальца правой руки:
— На моей памяти было всего два таких случая.
— И чем они кончились?
— Обоих беглецов поймали и вернули назад.
— Не понял. Где поймали? На территории Персии?
— А то где же? Там и схватили.
— А персидские власти?
— Они закрывают глаза, как будто ничего не произошло.
Вот те на! Советские пограничники хозяйничают на чужой территории, как на своей. Бажанов приуныл: оказывается, главная трудность здесь вовсе не в том, чтобы перейти границу. Главная трудность — дальше. Это надо учесть.
В один прекрасный день в кабинете начальника пограничного отряда № 46 войск ГПУ Дорофеева зазвонил телефон. Представившись, что он заядлый охотник, заведующий секретным отделом туркменского ЦК Бажанов попросил выписать два пропуска на право охоты в пограничной полосе и выделить два карабина. Для себя и своего приятеля Максимова.
Дорофеев знал служебное положение Бажанова, видел его на заседаниях бюро ЦК, замечал дружеские отношения с Ибрагимовым. Просьба ничего необычного не содержала — все местные начальники имели такие пропуска. Вот только карабины…
— Так я же охочусь только на крупную дичь, — весело разъяснил Бажанов. — Что толку от дробовика?
Дорофеев выполнил просьбу. Если бы он знал, что Бажанов никакой не охотник, а вся эта комедия разыгрывается им с одной-единственной целью: примелькаться в тех населенных местах, в которых с незнакомцев не спускают глаз. Увы, партийная должность просителя перевесила служебную инструкцию.
Под видом охотника Бажанов обследовал разные участки границы в поисках наиболее подходящего места для перехода. Рядом с ним шагал ни о чем не подозревавший Максимов — тоже в охотничьем снаряжении, с карабином через плечо.
Превозмогая отвращение к охоте, Бажанов всегда радостно пожимал руки сослуживцам, которые приглашали его составить компанию, делал вид, что уже заранее предвкушает удовольствие. Они часто ездили в «Фирюзу» — дом отдыха работников ЦК в двадцати-тридцати километрах от Ашхабада, на самой границе с Персией, в горах. Сослуживцы должны видеть, что он и в самом деле увлечен охотой. Одно время он даже намеревался совершить побег оттуда. В случае неудачи — мол, оторвался от компании, заблудился в горных ущельях.
Но когда во время одной из «охотничьих» вылазок с Максимовым в сорока- пятидесяти километрах от Ашхабада он наткнулся на железнодорожную станцию Лютфабад и увидел прямо против нее в двух километрах через чистое поле персидскую деревню с тем же названием, внутренний голос подсказал: это то, что надо. Переходить границу следует именно в этом месте и обязательно в праздник, чтобы быть слегка подшофе. Если окликнут, скажет, что перепутал названия.
