Независимый, остроумный, картинно-привлекательный, знающий себе цену, пользующийся колоссальной популярностью в армии и среди населения, он, разумеется, не мог не иметь завистников и недоброжелателей. Огромное число доброхотов постоянно информировали реввоенсовет и ГПУ о порядках, царивших в «Котовии» — территории, занятой вторым кавалерийским корпусом. В «Республике Котовии» — президент Котовский. Здесь нет никакого закона, кроме «котовского». Он и командир, и вождь, и трибунал, и государство, и партия. Наделенный большим природным умом, Котовский хорошо понимал социальную данность своей эпохи, корни владевших сердцами бойцов партизанских настроений, которые ему ставили в вину в центре. Это были отзвуки «всепозволенческой» бури, стародавней русской вольницы, воскрешенной на полюсах революции. Требовалось некоторое время, чтобы преодолеть атмосферу «Запорожской Сечи», перевести в мирное русло энергию тоскующих в казармах без привычного боевого дела поседевших и молодых рубак — котовцев, не дать красной романтике расцвести авантюризмом.
Котовскому этого времени не дали. «В ночь на 6 августа в совхозе Цувоенпромхоза «Чабанка», в тридцати верстах от Одессы, — сообщалось в опубликованной «Правдой» телеграмме из Харькова, — безвременно погиб член Союзного, Украинского и Молдавского ЦИКа, командир конного корпуса товарищ Котовский». Через 65 лет мы узнали наконец, что убийцей был Мейер Зайдер, в доме которого Котовский когда-то пережидал облаву деникинской контрразведки и откуда ушел, переодевшись в гражданское платье, одолженное у хозяина, неосторожно назвав себя его должником. Спустя пять лет Мейер Зайдер подстерег должника за полночь и выстрелил в него из маузера.
Неужели Котовский, чье слово всегда было законом, на этот раз не сдержал его и, проявив черствость к спасшему его человеку, тем самым вынудил его на безрассудный поступок? Несуразное подозрение отпало сразу же, стоило лишь ознакомиться с перипетиями жизненного пути Зайдера после того, как в 1920 году Советская власть закрыла принадлежавший ему публичный дом. Два года Зайдер перебивался случайными заработками, менял занятия, пока наконец не услышал, на какую высоту взобрался его бывший «должник». Конный корпус Котовского располагался в Умани, и вот в один прекрасный день перед глазами изумленного комкора предстал Мейер Зайдер собственной скромной персоной. Котовский расчувствовался, выслушав горькую историю жизненных невзгод своего невольного одесского спасителя. По-человечески Зайдера можно было понять: два года без постоянной работы, везде отказы. На бирже труда тогда стояли огромные очереди, и Мейеру с его прошлым весьма пикантным занятием при новом высокоморальном строе ничего не светило.
— Остается одно — ложиться вместе с Розочкой живым в гроб, — плакался прогоревший содержатель притона размякшему от одесских воспоминаний Котовскому.
Григорий Иванович приказал назначить своего спасителя начальником охраны Перегоновского сахарного завода. Завод входил в хозяйство конного корпуса, и Мейер, Майорчик, как его все стали называть, наделенный недюжинной практической хваткой, развернул бурную коммерческую деятельность, помогая Котовскому налаживать быт конного корпуса. О такой должности Майорчик и мечтать не мог, Котовский отблагодарил его щедро, по-царски.
Казалось, ничто не предвещало беды: их отношения были безоблачными. Более того, когда перед окончанием отпуска Котовский вызвал за собой машину, Майорчик приехал на ней из Умани в Чабанку, чтобы помочь беременной супруге командира собраться в дорогу. Во всяком случае, так он сам мотивировал на суде свой приезд в Чабанку. Знал ли заранее Котовский о его приезде или появление начальника охраны завода из-под Умани было полной неожиданностью для Григория Ивановича? Ответ на этот вопрос мог дать только сам Котовский.
Зайдер был схвачен в ночь убийства. Через несколько дней газеты сообщили, что убийство Котовского Зайдер совершил по политическим мотивам, что он действовал по заданию румынской разведки. Суд над ним начался через год — в августе 1926 года. «Версия «преступник стрелял из ревности» на суде не возникала, — писал в журнале «Знамя» В. Казаков, автор книги «Красный комбриг», вышедшей в те времена, когда об обстоятельствах гибели Котовского упоминать в печати не разрешалось. — Сам Зайдер заявил, что убил Котовского потому, что тот не повысил его по службе, хотя об этом он не раз просил командира».
Ну, а суд? Суд, выслушав наивный лепет Зайдера, удовлетворился его объяснением! Откуда вдруг такая детская доверчивость у профессиональных юристов?
В нашей истории появляются трудные вопросы…
Странно проходил этот процесс. Со слов вдовы Котовского — о процессе она потом рассказывала детям — первое заседание вообще показалось ей пустым: прокурор в обвинительном заключении то и дело называл убийцу «агентом румынской сигуранцы», говорил про «злодейский выстрел», судья задавал подсудимому вопросы, не относившиеся к убийству… По словам прокурора, Зайдер имел связь с румынской контрразведкой, но вдова Котовского, хорошо зная убийцу и его отношение к политике, с недоверием и сомнением отнеслась к этому сообщению… С каждым днем у нее возникало все больше и больше вопросов. Почему власти не пресекают грязные слухи, которые уже ползли по Одессе? Почему газеты не расскажут о том, как проходит процесс? Почему, наконец, процесс этот закрытый? Какие государственные тайны могут здесь быть раскрыты?
Дальше — больше. Наступил час, когда был зачитан приговор: Зайдера приговорили к десяти годам тюремного заключения. Соответствовала ли мера наказания тяжести преступления? В том же здании одновременно с Зайдером судили уголовника, ограбившего зубного техника, и суд приговорил его к расстрелу. Человека же убившего самого Котовского — к десяти годам?
Романтические приключения и загадочные истории, которые так любил Котовский при жизни, продолжались вокруг его имени и после трагической кончины. В 1928 году, отсидев всего два года из десяти, назначенных судом, убийца Котовского появляется на свободе. О двух годах, проведенных в тюрьме, он отзывается со смешком: какая уж там отсидка, заведовал клубом, в дневное время имел право выхода в город. Смеющийся Майорчик устраивается сцепщиком на железную дорогу в Харькове. Еще через два года на железнодорожном полотне вблизи харьковского городского вокзала обнаруживают труп сцепщика с застывшей усмешкой на лице. Кто-то убил Майорчика и бросил на рельсы, по которым должен был пройти скорый поезд, но он опоздал, и рабочие нечаянно наткнулись на страшную находку. Явная попытка имитации несчастного случая. Кто ее предпринял? Почему надо было убирать единственного человека, знавшего истинную причину трагедии в Чабанке?
Убийц Майорчика даже не искали. По некоторым сведениям, идущим от Ольги Петровны Котовской, однажды ее навестили трое котовцев и сообщили, что Зайдер приговорен ими к смертной казни. Ольга Петровна воспротивилась этому намерению: нельзя убирать Майорчика, ведь только он один знает, как все было на самом деле. Не будучи уверенной в том, что она убедила своих посетителей, вдова Григория Ивановича предупредила командира части, где служили кавалеристы, о ставшем известным ей намерении котовцев ликвидировать убийцу ее мужа. И тем не менее Майорчика убрали.
По мнению В. Казакова, убийство Зайдера, совершенное руками котовцев, не обошлось без участия все тех же неизвестных дирижеров, причастных к устранению Котовского. Сделав свое черное дело, Майорчик должен был уйти из жизни. Для этого его и выпустили из тюрьмы так быстро. Несчастный случай — банальный финал не только этого злодейского замысла. Котовцев, по тому же замыслу, просто спровоцировали на этот шаг. Ни Стригунов, ни Вальдман (фамилия третьего участника казни Зайдера неизвестна) не пострадали.
В этой цепи логических построений немаловажное значение приобретает и тот малоизвестный факт, что М. В. Фрунзе, назначенный в январе 1925 года председателем Реввоенсовета и наркомвоенмором СССР, внимательно следил за ходом следствия по делу об убийстве Котовского. Потрясенный нелепой смертью командира одного из самых крупных и важных соединений РККА, ставшего недавно членом Реввоенсовета СССР и приглашенного на пост заместителя наркомвоенмора, Фрунзе, по-видимому, заподозрил что-то неладное, затребовав в Москву все документы по делу Зайдера. Кто знает, как повернулось бы следствие, какие бы нити потянуло оно и какие бы имена были названы, если бы сам Фрунзе в октябре того же года, через десять месяцев после нового назначения не умер неожиданно на операционном столе? После его отнюдь не случайной смерти документы по делу Зайдера вернули обратно в Одессу, и тамошним следователям уже никто не мог помешать выстраивать нужную кому-то легенду о гибели Котовского.
