Кончалось горючее для дизеля. Какого же дурака я свалял, что не захватил достаточного запаса в бидонах. С наступлением темноты решил зажечь штаговый огонь, так как пересекал пароходную линию Нью-Йорк — Кейптаун. Чтобы сэкономить электроэнергию, заправил дешевый керосиновый фонарь, изготовленный одной американской фирмой (в Гонконге). Когда я поднял фонарь на бакштаг, язычок пламени затрепетал на ветру. Казалось, он не прогорит и 30 секунд, но фонарь ни разу не погас. Этой ночью я записал:
“Большое событие! Впервые увидел Полярную звезду. Теоретически она видима, начиная от экватора, но облачность и атмосферная дымка мешали мне полюбоваться на нее в столь низких широтах. “Джипси мот” бежит вперед. Перестал прокладывать курс по карте: не могу твердо держать циркуль, трясутся руки”.
За приподнятым настроением, в котором я тогда находился, последовали неприятности: возобновились боли в правом локте. Рука так меня мучила, что я начал опасаться, не сломана ли кость. Боль не давала спать. Я заметил, что становилось немного легче, если держать локоть над головой. К несчастью, как только я засыпал, рука падала на лицо, и прощай сон!
Позднее обнаружил, что локоть не болит, если я делаю тянущие движения или держусь за какой-нибудь предмет, это казалось мне сверхъестественным. Зато боль становилась нестерпимой, когда я пытался толкать что-нибудь, хотя бы одним пальцем этой руки. Обмотал локоть четырехметровой креповой повязкой, и болезненные ощущения стали слабей. Когда начинаешь думать о том, к каким неприятным последствиям может привести перелом руки, то все предстает в самом мрачном свете.
Печальный денек выдался для меня! Помимо боли в руке, я чувствовал себя отравленным. Двигался неуверенно, голова кружилась, в ушах шумело. Выполнив самую необходимую работу, сразу же ложился в постель. Как-то умудрился все-таки сделать все самое нужное, правда, ругаясь и кряхтя. В результате суточный переход составил 181,5 мили. Днем я вдруг догадался, почему мне было так плохо: предполагаемые приступы морской болезни, выводившие меня из игры, наступали каждый раз после того, как я распивал австралийское шампанское. Осушив полбутылки, я больше ничего спиртного в рот не брал. Полбутылки шампанского — это всего два стакана, а я чувствовал себя совсем больным, как после сильного отравления. Думается, что морская качка превращала шампанское в яд. Весь день 30 апреля самочувствие было отвратительным, в ушах гудело, казалось, что вот-вот я взлечу на воздух. Растворил в стакане воды чайную ложку соды, надеясь, что она поможет в беде. Первомай был не лучше; все шло шиворот-навыворот. Летучие рыбки, приготовленные к завтраку, снаружи подгорели, а внутри не прожарились, к тому же они оказались слишком жирными. Большой каравай хлеба не пропекся, как и в прошлый раз, хотя я держал его в духовке полтора часа. Стукался больным локтем о все окружающие предметы, но чаще всего о ступеньки трапа, когда брался за рукоятки насосов, чтобы накачать морской и пресной воды, или за спуск раковины в камбузе. То и дело ушибал локоть об острые края лебедок в кокпите. Свалял дурака, вступив в рукопашную схватку с устройством для взятия рифов на грота-гике. В механизме что-то заело, и мне вздумалось налечь изо всей силы на рукоятку. Она соскочила, и я ужасно больно ударился локтем. Тут я рассердился на самого себя за хандру и записал в вахтенном журнале:
“Я чертовски неблагодарен! Мне еще повезло, что справляюсь с насосами и лебедками, слава богу, могу двигать локтем и достаточно силен, чтобы справиться с завтраком”.
Плавая в этих водах, наблюдаешь любопытное явление.
Там, где я был 1 мая, солнце висело над самой головой, под углом 30 от вертикальной плоскости судна, что равно 30 милям на поверхости Земли. За несколько минут солнце переходило с почти чистого востока почти на запад. За 16 минут пять раз брал высоту солнца, и полуденное место по навигационному счислению оказалось всего в 1 миле от четырех позиционных линий. Суточный переход составил 171 милю.
Отравление (или что-то другое) вызвало сильную рвоту, и 2 мая я весь день пролежал в койке, пытаясь уснуть. Отдохнув, почувствовал себя лучше, что оказалось весьма кстати. К вечеру ветер резко усилился и плавание становилось довольно тяжелым. Опять облачился в рейтузы и шерстяную фуфайку, с грустью вспоминая недавнее тепло. Вытащил пижаму и лишнее одеяло. Поднял китайский фонарь, ругаясь на чем свет стоит. Очень уж кидало! Этот фонарь, безусловно, волшебный, он страшно мигает, огонек в нем мечется из стороны в сторону, но никогда не гаснет, как бы ни бесновался ветер и какие бы трюки ни выделывала яхта. Фонарик не только надежно горит всю ночь, но его даже трудно погасить утром! Видел летучую рыбку, мелькнувшую в темноте, как ночная птица. Три другие внезапно появились прямо над форштевнем, резко повернули, чтобы не удариться о судно, и умчались по ветру. Что за чудные творения эти летучие рыбки, как тонко продуманы их корпус и оснастка.
В поясе северо-восточного пассата “Джипси мот” шла хорошим ходом, но плавание было тяжелым, почти все время при 30-узловом ветре. Крен на левый борт достигал 55°, а в среднем, я бы сказал, — 35°.
С какими неудобствами связано круглосуточное пребывание в каюте при таком крене и сильной качке, трудно передать, но я принял твердое решение вести “Джипси мот” на самой высокой скорости, какую только она способна развить.[18]
Между тем в бейдевинд яхта может идти своим парадным ходом только при крене 20–45°. В бурных водах южных широт я не осмеливался вести яхту на полной скорости с таким сильным начальным креном, ибо ее могло перевернуть большой волной. Но здесь, в области пассата, можно было не опасаться встречи с исключительно большими штормовыми волнами.
На 2 мая суточный переход составил 170 миль, а 3 мая — 188 миль. “Джипси мот” боролась с непогодой, ныряла и кренилась на волне. Из-за больной руки долго провозился с заменой 300-футового кливера на 200-футовый. Просто поразительно, как много работы выпадало на долю правой руки, хотя я почти одинаково свободно владею левой. Как ни старался поменьше нагружать свою десницу, с нее хватало и этого. Рука отекла, ниже локтя появилась продолговатая опухоль длиной около 4 дюймов, шириной 2 дюйма. Она воспалилась и причиняла сильную боль.[19]
В полдень 3 мая установил, что не хватало всего 164 миль, чтобы недельный переход составил 1200 миль. Вопреки вполне обоснованному предубеждению против этого паруса поднял трисель. Разумеется, “Джипси мот” тотчас накренилась по палубе. Записал: “Подветренный борт сильно погружается в воду, когда ставлю этот парус”.
На следующее утро, несмотря на сильную боль в локте, умудрился поставить грот, предварительно убрав трисель. Оставил повязку на руке, казалось, что она немного облегчает боль и, кроме того, в какой-то степени защищает от ушибов. В полдень внес в вахтенный журнал торжествующую запись:
“Здорово! Мы своего добились. Переход за последние сутки составил 179 миль, что дало общий итог за неделю 1215 миль ”.
Требовалось срочно отметить такую победу! Мы с папашей Нептуном снова приложились к пивному бочонку. Старина Неп вполне заслужил самый сердечный тост в его честь. Ведь, чтобы добиться такого успеха яхтсмену-одиночке, нужно исключительное сочетание благоприятных условий, а это случается раз в жизни. Ветра было вполне достаточно, без особо сильного волнения на море, которое обычно ему сопутствует. Мало того, ветер был как раз того направления, какое требовалось, и я был твердо уверен, что ни ветер, ни зыбь не могут внезапно настолько усилиться, чтобы опрокинуть яхту. Итак, я осушил два стакана: один — за здоровье Нептуна, другой — за свое собственное. Из стакана Нептуна вылил содержимое в океан. (Ничуть не удивлюсь, если после моего плавания морской бог сделается постоянным потребителем уитбрэдовского пива.)
Шел почти точно по тому пути, которым следовали клипера в апреле. Синь океана стала приобретать более темный оттенок, и 5 мая “Джипси мот” начала встречать поля саргассовых водорослей. Их желто-бурые ленты всплывали по ветру. Все еще держался свежий ветер от норд-ост-тень-норда.
