К полудню разыгрался встречный шестибалльный северо-восточный ветер. Волнение усиливалось; яхту здорово било и валяло. Большую бутылку с молотым кофе подбросило в воздух, и, ударившись о камбуз, она разлетелась вдребезги. Я долго не замечал этого происшествия среди разноголосицы грохота и треска, так что чудесный кофе превратился под моими ногами в грязную мешанину. Ветер и штормовые волны стремительно усиливались, пришлось один за другим убирать паруса, пока “Джипси мот” не осталась под штормовым кливером и штормовым стакселем.
В 17.00, чтобы смягчить удары, повернул яхту в полветра на норд-вест-тень-вест. Шторм разыгрывался. Около 20.20 я, решив, что пора спасать судно, повернул по ветру и пошел впереди шторма. Морская болезнь, пожалуй, помогла мне принять такое решение, но я испытывал горькую досаду, мчась обратно к мысу Горн со скоростью 6 узлов. Надеялся, что северо-восточный шторм будет заходить к югу и, в конце концов, позволит лечь на нужный курс. Ведь так всегда случалось в южной части Тихого океана, когда там проходил небольшой циклон.
Беспокойно проспал часа полтора и, к своему изумлению, обнаружил, что ветер, вместо того чтобы заходить по часовой стрелке, повернул обратно к северу. Пришлось изменить и без того скверный курс на юго-запад, приняв еще худший на юг-юго-запад. Оделся, повернул яхту на вест-тень-зюйд и стал держаться этого курса. Дела понемногу улучшались, по мере того как ветер отходил на норд-ост, и к утру я оказался на румбе ост-норд-ост. Теперь можно было прибавить парусов, хотя яхту по-прежнему страшно било волной. Получил ушат воды за шиворот, едва закончив перестановку парусов. Не знаю, как до этого я умудрялся оставаться сухим. Пытался наладить тягу в печке “Аладин”, чтобы дым не задувало в каюту. Пока я устанавливал длинное колено трубы над крышкой сходного люка, не надев дождевика, бортовая волна окатила меня с ног до головы. Дважды “Джипси мот” срывалась с гребня бортовой волны и сваливалась вниз с жутким треском.
Утром 30 марта почувствовал такую же слабость, как на пути в Сидней. Тогда я считал, что это недомогание объясняется ограниченной подвижностью при штормах, когда приходится много лежать, и, кроме того, нервным напряжением, но позднее стал подумывать, не дым ли от печки тому виной.
Дела обстояли неважно. Я надеялся, что уже вышел из сороковых широт, но застрял в них, хотя до северной границы оставалось всего 111 миль. В четверг в 09.00 я находился около той точки, где был в полдень в среду.
За это время прошел 115 миль, но навигационное счисление показало, что яхта описала полный круг. Вспомнил о Слокуме, который у Огненной Земли в течение трех дней убегал от шторма. За такое время я бы очутился на половине обратного пути к мысу Горн.
Как видно, сороковые широты сыграли со мной свою мрачную прощальную шутку, подарив крупную зыбь от норд-веста и перекрывающие ее волны, гребни которых, опрокидываясь, рассыпались в буруны. Временами гребень на вершине вала подхватывал “Джипси мот” и швырял ее бортом во впадину между волнами, что сопровождалось ужасающим ударом. Однажды, когда это случилось, я находился на палубе. Казалось, что яхта повисла в воздухе, прежде чем полететь вниз. Когда судно ударилось о воду, внутри раздался такой звон и грохот, что приходилось только изумляться, как корпус выдерживает подобные испытания.
Тридцатое марта был днем кратчайшего суточного перехода: всего 15,5 мили от полудня до полудня.
В тот вечер я упал, и очень неудачно. Из-за крена яхты я стоял на наветренной стороне палубы, значительно выше ватерлинии, и тянулся, чтобы закрепить к бакштагу ввод антенны, проходящий сквозь перекрытие каюты. Вдруг внезапный порыв ветра толкнул меня с такой силой, что я выпустил бакштаг, за который держался одной рукой, и грохнулся на дно кокпита, отлетев к подветренному борту. Я лежал неподвижно, где упал, и волновался, не сломана ли нога. Расслабив все члены, около минуты совсем не двигался, а затем медленно выпрямился. К своему изумлению и бесконечной радости, обнаружил, что все кости целы. Определенно, судьба была ко мне благосклонна!
Поднялся и, собравшись с мыслями, продолжил ремонт радиооборудования. Связь с Буэнос-Айресом была плохой. Закончив сеанс, обнаружил, что “Джипси мот” уклонилась на 40° от заданного курса. Порвался румпельный трос левого борта, хотя он выполнен из плетеного 1,25-дюймового териленового линя. Связал концы и порадовался, что не случилось большей беды. (В Сиднее подсчитали, что до реконструкции киля нагрузка на румпельные тяги достигала 4 тонн.)
“Джипси мот” вышла наконец на широкий простор, и я мечтал немножко вздремнуть. Ребра и лодыжка болели после падения; чувствовал себя совершенно разбитым. Записал в журнал: “Надо действовать полегче, пока не оправлюсь после вчерашнего шторма и не почувствую нового прилива жизненных сил. Прибыть к месту назначения — вот главная цель, а скорость имеет гораздо менее важное значение, хотя, конечно, хороший ход тоже очень желателен”.
До чего быстро все меняется на море как в лучшую, так и в худшую сторону. Утро 31 марта обрадовало солнечной погодой; в сверкающем море резвились дельфины. Было очень тепло. Снял длинные шерстяные рейтузы, но все равно жара давала о себе знать, когда работал с парусами. К утреннему подъему с радостью обнаружил, что все боли прошли, хотя ночью чувствовал неловкость в ребрах и лодыжке и боялся затяжного осложнения.
После полудня я уже был в состоянии сидеть на баке и зашивать распоровшийся шов на генуэзском стакселе.
Вечером вышел из сороковых широт. Пожалуй, в ветровой тени Южной Америки они не ревут так, как с противоположной стороны, но все-таки я был рад распроститься с ними.
Сороковыми или близкими к ним широтами я обошел почти вокруг всего земного шара, так как уже находился всего в 2400 милях по прямой от Южной Африки, где в начале плавания вошел в сороковые широты. По правде говоря, я считаю отпетым дураком всякого, кто предпримет плавание на яхте в сороковых широтах, но такого же мнения я придерживался и до старта. Но это плавание было величайшим событием в моей жизни, и я бы обокрал себя духовно, если бы от него отказался. Хотел было отметить событие бутылкой вдовы Клико, но перспектива одинокого пиршества меня не увлекала. Все изменилось с тех пор, как я вырвался из заколдованного круга сороковых широт.
Трудно было себе представить, что приходилось отапливать каюту. Хотелось поскорее облачиться в летнюю одежду. Ночь стояла изумительная, с чистым, безоблачным небом. Звезды были такими яркими, что по крайней мере половину из них я принимал за кометы. Можно было читать картушку путевого компаса при свете полумесяца. (Но мне все еще казалось, что звезды перевернуты вверх тормашками, ведь я привык смотреть на них в северном полушарии.)
С переменой климата стала меняться вся природа. На самой корме в лучах солнца блестела какая-то прозрачная, радужная лента. Это была первая летучая рыбка, встреченная в Южной Атлантике. Ее длина не превышала 7 дюймов. Пошел в каюту за тряпкой, чтобы поймать рыбку, но, когда вернулся, она уже исчезла, проскочив в шпигат.
Теперь яхта находилась в поясе переменных ветров, достигающем 1200 миль в ширину. Он расположен между областью западных ветров, к югу от 40-й параллели, и юго-восточными пассатами, к северу от 20-й параллели. Ветры здесь постоянно меняют не только свое направление, но и скорость, что заставляет то и дело переставлять паруса. “Джипси мот” требовала теперь, чтобы площадь парусов точно соответствовала конкретным условиям, ни дюйма больше или меньше. Мало того, ей нужны были разные наборы парусов, в зависимости от силы и направления ветра. Все это вызывало бесконечные хлопоты. К 7 апреля яхта находилась примерно посредине пояса переменных ветров, и они успели дать мне жару.
Три дня бушевал встречный шторм, и мне пришлось дважды поворачивать на юг или юго-запад, убегая от слишком сильного волнения. Пересек 30-ю параллель, а на следующий день снова оказался к югу от нее. Между штормами ветер то и дело менялся, и я сбился с ног, переставляя паруса. Налетали и ливневые шквалы. В некоторых случаях они переходили в яростные штормовые заряды, которые начинались внезапно и обстенивали паруса прежде, чем я успевал выскочить из койки. Протянул тросы в каюту так, чтобы в случае опасности повернуть яхту по ветру, не вылезая из койки.
