Бертран опаздывал, по своему обыкновению. Я пыталась сделать вид, что мне все равно, но получалось не очень. Зоя прислонилась к стене, ей было скучно. Она была очень похожа на своего отца, и это их сходство иногда вызывало у меня улыбку. Но только не сегодня. Я подняла голову, глядя на древнее, высокое здание. Жилище Maтé.[1] Старая квартира бабушки Бертрана. А теперь здесь будем жить мы. Мы собирались оставить бульвар дю Монпарнас, с его шумом уличного движения, бесконечной вереницей машин «скорой помощи», спешащих к трем больницам, расположенным по соседству, с его кафе и ресторанчиками, и переехать сюда, на тихую, узкую улочку на правом берегу Сены.

Округ Марэ был мне незнаком, хотя его древняя, увядающая красота приводила меня в восхищение. Была ли я счастлива оттого, что мы переезжаем? Не знаю. Не уверена. Собственно говоря, Бертран даже не спросил моего мнения. В сущности, мы вообще не разговаривали на эту тему. Со своим обычным напором он просто сделал то, что считал нужным. Не поставив меня в известность.

— Вот он, — сказала Зоя. — Опоздал всего на полчаса.

Мы смотрели, как Бертран идет по улице своей знаменитой фланирующей, чувственной походкой. Стройный, смуглый, излучающий сексуальную притягательность, истинный француз. Разумеется, он разговаривал по телефону. Как всегда. Позади плелся его деловой партнер, бородатый и розовощекий Антуан. Их контора находилась на рю де Л'Аркад, прямо за Магдалиной. Бертран подвизался в строительно-архитектурном бизнесе уже давно, когда мы еще не были женаты, но собственное дело, вместе с Антуаном, открыл всего пять лет назад.

Бертран помахал нам рукой, а потом указал на телефон, скорчив гримасу и нахмурившись.

— Якобы не может отделаться от типа, с которым разговаривает, — презрительно фыркнула Зоя. — Как же!

Зое было всего одиннадцать, но у меня иногда возникало ощущение, будто она уже взрослая девушка. Во-первых, из-за роста, отчего все ее подружки выглядели малышками, а во-вторых, из-за размера моей ножищи, мрачно добавляла она, да еще из-за не по годам свойственной ей прозорливости, от которой у меня часто буквально замирало сердце. Было нечто взрослое в строгом взгляде ее карих глаз, в том, как она, задумавшись, задирала вверх подбородок. Она всегда была такой, еще с пеленок. Спокойная, уверенная, разумная. Иногда даже слишком разумная для своего возраста.

Антуан подошел к нам, чтобы поздороваться, а Бертран продолжал болтать по телефону, достаточно громко, чтобы его слышала вся улица. Он размахивал руками, гримасничал, оборачиваясь время от времени, чтобы убедиться, что мы ловим каждое его слово.

— Возникла проблема с одним архитектором, — любезно улыбнувшись, объяснил Антуан.

— Конкурент? — пожелала узнать Зоя.

— Конкурент, — подтвердил Антуан.

Зоя вздохнула.

— Это значит, что мы можем застрять здесь на целый день.

Мне пришла в голову одна мысль.

— Антуан, у вас случайно нет с собой ключей от квартиры мадам Тезак?

— Случайно есть, Джулия, — ответил он и просиял. Антуан всегда говорил по-английски в моем присутствии, хотя я обращалась к нему по-французски. Полагаю, таким образом он хотел выказать мне дружеское расположение, но в глубине души я испытывала раздражение. У меня возникало ощущение, что, несмотря на то что я прожила здесь столько лет, мой французский все еще недостаточно хорош.

С важным видом Антуан извлек на свет ключ. Мы решили подняться в квартиру, все втроем. Зоя ловко набрала нужную комбинацию на digicode.[2] Пройдя через тенистый, прохладный внутренний дворик, мы подошли к лифту.

— Ненавижу лифт, — заявила Зоя. — Папа должен что-нибудь с ним сделать.

— Милая, он перестраивает только квартиру твоей прабабушки, — заметила я. — А не все здание.

— Может быть, ему стоит подумать об этом, — парировала дочь.

Пока мы стояли в ожидании лифта, мой мобильный телефон зачирикал, выводя мелодию Дарта Вейдера.[3] Я бросила взгляд на экран, на котором высветился номер. Звонил Джошуа, мой босс.

Я ответила:

— Да?

Джошуа был немногословен. Как всегда.

— Ты нужна здесь к трем часам. Закрываем июльский выпуск. Окончательно и бесповоротно.

— Блин, вот это да! — дерзко и нахально отреагировала я. С другого конца линии до меня донесся короткий смешок, после чего Джошуа повесил трубку. Похоже, ему нравилось, когда я говорила «Блин!». Может, это напоминало ему о молодости. Антуан, кажется, пришел в изумление от моих старомодных американизмов. Я представила, как он коллекционирует их, а потом пытается воспроизвести со своим французским акцентом.

Лифт представлял собой одну из этих неподражаемых хитроумных парижских штуковин с крошечной кабиной, опускаемой вручную железной шторкой и двойными деревянными дверями, которые так и норовили стукнуть вас по носу. Зажатая между Зоей и Антуаном, который, на мой взгляд, несколько перестарался с одеколоном «Vetriver», я мельком взглянула на свое отражение в зеркале, пока мы медленно поднимались вверх. Я выглядела такой же старой и ржавой, как и жалобно скрипящий лифт. Куда подевалась цветущая и свежая красавица из города Бостона, штат Массачусетс? Женщина, которая смотрела на меня из зеркала, пребывала в том кошмарном возрасте, где-то между сорока и сорока пятью, и на ее бесцветном лице явственно видна была обвисшая кожа, намечающиеся морщины и подкрадывающийся климактерический период.

— Я тоже ненавижу этот лифт, — мрачно заявила я.

Зоя засмеялась и ущипнула меня за щеку.

— Мама, в этом зеркале даже Гвинет Пэлтроу была бы похожа на ведьму.

Я не смогла сдержать улыбку. Замечание как раз в духе Зои.

Мать начала всхлипывать, сначала тихонько, а потом все громче и громче. Пораженная, девочка глядела на нее во все глаза. За все прожитые десять лет своей жизни ей еще ни разу не приходилось видеть, чтобы мать плакала. Она с ужасом смотрела, как по белому, словно бумага, и такому же сморщенному лицу матери текли слезы. Ей хотелось крикнуть матери, чтобы та перестала плакать, ей было невыносимо стыдно оттого, что мать распустила сопли в присутствии этих чужих и незнакомых мужчин. Но те не обратили на слезы матери никакого внимания. Они просто приказали ей пошевеливаться. Времени на разговоры у них не было.

В спальне продолжал крепко спать маленький мальчик.

— Но куда вы собираетесь нас отвезти? — взмолилась мать девочки. — Моя дочь француженка, она родилась в Париже, почему вы забираете и ее? Куда вы нас везете?

Мужчины не проронили ни слова. Они возвышались над нею, огромные и угрожающие. Глаза у матери побелели от страха. Она прошла к себе в комнату и обессиленно опустилась на кровать. Но через несколько секунд выпрямилась и повернулась к девочке. Лицо ее напоминало страшную клоунскую маску, а голос походил на шипение змеи.

— Разбуди своего брата. Одевайтесь, оба. Возьми какую-нибудь одежду, для себя и для него. Быстрее! Быстрее, ну же!

Ее братик от ужаса потерял дар речи, когда выглянул в коридор из-за приоткрытой двери и увидел мужчин. Он смотрел на мать, растрепанную, всхлипывающую, пытающуюся впопыхах увязать в узел хоть какие-то вещи. Малыш собрал все силенки, которые нашлись в его четырехлетнем теле. Он отказывался двинуться с места, как ни упрашивала его сестра.

Он просто не слушал ее и стоял неподвижно, скрестив руки на груди.

Девочка сбросила ночную рубашку, схватила хлопчатобумажную блузку, юбку. Сунула ноги в туфли. Брат молча наблюдал за ней. Из соседней комнаты до них доносился плач матери.

— Я пойду в наше секретное убежище, — прошептал он.