"Эх, тоска-то какая!", — воскликнул Толян.
Где-то в селе во всю мощь грянул сборный хор старушек, дикими голосами выводящих сложнейшие вокальные трели. Звучал гимн Злопукино народная песня "Про гопников" в исполнении автора:
"Там вдали у реки
Загорались огни
Это хиппи костры поджигали…
Сотня юных бойцооо-оов
Люберецких козло-оо-ооов
На разведку туда собиралась…
Они молча ломились
В ночной тишине
Кирпичи в карманах поправляя…
Вдруг вдали у реки-ииии-иииии
Заштыняли носки-ииииии
Это панки под кайфом лежали!
И без страха отряд
Ломанулся назад
Чем попало носы зажимая…
Гопник вдруг молодооооо-ооой
Поник лысой башкооо-ооооой
Спазмы пищи в желудке сжимая!
Он упал у куста
Молодой конопли
И тошнил на жуков и мурашек…
И его братаныыы-ыыыыыыыы
Рядышком прилеглии-иииии-ии
Среди горок коровьих какашек!
Там вдали у реки
Уж погасли огни
Неформалы спалили все спички!
И качки поднялииии-иииииись,
И домой побрелиииии-ииии…
И на них сверху капали птички! "
—17—
"Надо войти в село!", — решил Толян, хотя, если честно, этого не неслишком хотелось. Встреча с агрессивно настроенной злопукинской бабушкой несколько выбила предпринимателя из колеи, и он не знал, на что или на кого он еще сможет нарваться. Но отступать было не с руки, и Толян бодро зашагал по окраинной улице села, разгоняя пинками тусовавшуюся по лужам молодежь и раздавая тумаки копошащимся под ногами свиньям интересного ядовито-желтого окраса. Свиньи огрызались, рычали и лаяли, а одна, у которой на боку была написана цифра «13», даже по пробовала тяпнуть его за ногу.
Деревня выглядела крайне интригующе, а народ в ней поголовно занимался чем-то непонятным. В одном из дворов какой-то высоченный дурило скакал по двору с шестом наперевес; шест, видимо, жутко мешал прыгать, но последнего это не смущало. Во дворе напротив двое мужиков, одетых в одинаковые рваные фуфайки с номерами на спине, развалились на зарослях зеленого лука и лениво постреливали из рогаток по бутылкам, которые взлетали над покосившимся сараем в другом конце двора. Иногда бутылки падали в то место, откуда были выброшены, тогда оттуда доносился звон стекла и непечатные выражения. Толяну пришлось отпрянуть в сторону, когда мимо него с гиканьем и свистом пронеслась ухмыляющаяся толпа оборванцев, которая гналась за лысой бабкой в идиотском наряде и с невероятно простым и до мути доброжелательным выражением лица. В руке бабка держала стеклянную бутыль с чем-то ядовито коричневым. Но изумление последнего достигло предела, когда он вышел на центральную площадь села.
На площади копошились две громадные, шевелящиеся кучи. В одной из них толпа мужиков в одних портках откручивала друг другу руки, ноги и все остальные органы. Вокруг них бегал с секундомером шустрый старичок в новом ватнике, на котором кто-то дегтем или чем-то другим, не менее вонючим, нарисовал продольные черные полосы. Судя по жестикуляции, он что-то энергично подсказывал народу. Заинтересованный Толян подошел поближе и стал слушать:
— Ты на глаза, на глаза ему давани!
— Васька, рот ему раздери до ушей, лапоть! Ну и шо, шо кусается?
— Ты руку ему в пасть засунь подальше — от и не укусить…
— Идиот! Тебе ж сказали «давануть» на глаза, а не «выдавливать»!
— Шо я теперича Петровичу скажу?
— Пусти ногу ему! Шо-"побеждать нада"! Побеждать ему нада! Ты ему ногу уже за спину завернул, балбес…
— Убери колено с горла! Убе… Шо значит "я чуть-чуть"? У него ж глаза вылезли! Блин, олимпеада ишшо не началась, а он развоевалси… Сам хоронить будешь, придурок…
Внимание Толяна привлекла вторая куча. Около двух десятков крепких мужиков, одетых в бабьи юбки и валенки на босу ногу, с остервенением нападали на какого-то дядьку на протезе, который, однако, чувствовал себя в этой свалке довольно уверенно — от его ударов мужики так и сыпались. Толян нахмурился. Он вспомнил, что целых два месяца назывался джентельменом, и решил восстановить справедливость. "Двадцать на одного — многовато будет", — решил он, поддернул рукава пиджака, скинул пейджер и решительно полез в кучу. Через несколько секунд, получив валенком по морде, коленом под дых и несколько раз локтями по ребрам, он вылетел оттуда, и, откатившись на несколько метров, присел передохнуть…
Чем Толян с удовольствием занимался в Оксфорде, так это боксом. Что это такое, он узнал уже на первой неделе своего обучения, когда с пьяных глаз пристал в университете к бабушке из гардероба. Ее мужу, из которого песок сыпался, по внешнему виду, уже лет тридцать, это шибко не понравилось, он, вызвав Толяна с очередной лекции по экономике в условиях вечной мерзлоты, отвел его в сторонку и начал что-то титровать строгим, размеренным голосом. Толяну, который английский не учил из принципа, это скоро надоело — он решительно отодвинул деда в сторону и замахнулся… Очнулся он через полчаса в больнице. Припомнив, что у деда на момент конфликта в руках ничего не было, он, выйдя из больницы, отыскал того и упросил давать ему уроки.
Когда руководству университета надоело ходить в синяках, они решили устроить Толяну матч с чемпионом Англии (не без задней мысли, разумеется). Толян перед матчем как следует поддал для храбрости, разогнал судебную бригаду и зрителей, а чемпиона, который попытался спрятаться в гардеробной, долго гонял вокруг пустого зала пинками под зад…
…Петрович, который, среди всех своих хлопот по устройству счастливой и наполненной событиями жизни для односельчан, наконец, выбрал время для тестирования сельской сборной по таиландскому марафону, был немало удивлен увиденным. Какой-то чудило в красном пиджаке, позолоченных валенках и с заляпанной солидолом рожей, в самый разгар тренировки вломился в тренировочный процесс. Когда его оттуда вышвырну ли, он предпринял вторую попытку, в процессе которой уложил за две минуты половину состава сборников и начал пробиваться к Петровичу со счастливой улыбкой на губах, пытаясь, в то же время, что-то сказать. Петровичу было жутко некогда, и поэтому он встретил незнакомца прямым ударом ноги в живот, в надежде потом разобраться, что к чему. Незнакомец проворно увернулся, подскочил к барину и протянул ему правую руку. Петрович, припомнив, что с рукопожатиями передается всякая зараза, решил не контактировать с пришельцем и саданул того пяткой в колено. Агрессор открыл перекосившийся рот, пытаясь что-то, видимо, сказать в оправдание своего загадочного поведения, но Петрович успел забить ему туда свой заслуженный протез…
Присев над поверженным незнакомцем, помещик ласково похлопал того по щеке. "Крепкий парнишка!", — мелькнуло в голове у Петровича. "Десяти моих дуроломов стоит — как пить дать! Ничего, очнется — завербую в команду, а не будет вербоваться — еще вломить прийдется…"
—18—
"Крепкий дедуля!", — подумал Толян и окинул Петровича профессиональным взглядом. Ему снизу хорошо были видны все достоинства гордой фигуры помещика — три волевых подбородка, один другого волевее; кривые, одно другого кривее, но очень шустрые уши, в процессе спарринга сбивающие своим отвратительным хлопаньем с толку, а иногда и с ног, всех нападающих в радиусе трёх метров; раскосые, одно другого раскосее, глаза, светившиеся шизофреническим взглядом; и яростно раздувающиеся ноздри, одна другой яростно раздувающиесесее.
"К тому же симпатичный!", — заключил Толян.
"Ничего, вот очнусь", — мелькнуло в его голове, — "завербуюсь к нему в команду, а то ещё не так вломят!"
А в это время далеко за селом Ульяна всё сильнее отрывалась от преследователей. В марафоне старушка знала толк, что и говорить! На бегу она не отвлекалась на такие мелочи, как мельтешившие под сильными ногами курицы и понаставленные где не попадя телеграфные столбы. Она мчалась подобно стаду яростных слонов-маразматиков. Подобно американским коммандос, которые в свою очередь сняли эту фишку у нашего национального героя — Винни-Пуха, Ульяна во всю свою не раз лужёную глотку распевала свою походную боевую песню. Даже самый неискушённый меломан, услышав её, сразу бы понял, что Капитан Джэк по сравнению с Ульяной просто отдыхает! Вот эта песня:
