Лидеры партий власти мгновенно разбились по парам, взялись за руки и, молодецки распевая хит сезона — гимн австралийских архитекторов "Шумел камыш, деревья тоже…", начали тяжело маршировать на месте.

Маршировать легко у них не получалось, так как судя по Стёпкиному именному Роллексу (серебрянным песочным часам с золотым песком) было уже семь минут девятого, а согласно изданному Петровичем указу"… у вичернее время сутков апосля двацати нуль-нуль под страхом иврейскаво обряда заприщаитца гарланеть песни любыми всевазможными спосабами, окромя сурдапиреводу… "

Степан любовно оглядел стройные ряды сутулых хористов. Все, кроме Горбунковского синхронно махали конечностями и до режущего слух скрипа яростно разевали красивые, беззубые рты.

Степан громко нахмурился. Строй замер в ожидании команды. Сягайло ткнул пальцем в строй и сгорбился. На языке злопукинчан после восьми часов вечера это означало дикий вопль: "Горбунковский, твою дивизию!"

Мишка робко поднял на уровень головы правую ногу. (Я!!!)

Степан поманил к себе пальцем и два раза прегромко пукнул. (Выйти из строя на два шага!)

Горбунковский бодро вышел из строя, но тем самым попал в зону химического воздействия Стёпкиного гнева. Он скривился и прикрыл нос платочком.

Сягайло, видимо, воспринял это как факт неподчинения и эффектно подпрыгнув, зарядил ему в пятак. (Разговорчики в строю!)

Горбунковский быстро переложил пятак в другой карман и пятнадцать раз довольно-таки правдоподобно икнул. (Есть!)

Степан принял позу распевающегося Паваротти, сложил на груди ноги крестом, щёлкнул ногтями больших пальцев и вопросительно посмотрел на Горбунковского. (Шо ж ты опять слова путаешь, гнида??!!)

Михаил склонил на плечо голову, закрыл глаза и сладко захрапел. (Всё в трудах, Стёпочка, аки пчела — некогда…)

Сягайло, насколько позволял ему его тренированный организм, выпучил глаза, просвистел траурную мелодию и ударил кулаком правой по бицепсу согнутой в локте левой руки. (Смотри мне, шоб в последний раз, а не то..!!!)

Горбунковский сел в поперечный шпагат, показал всем карточный фокус, с минуту простоял на голове, укусил себя за локоть, скрутил парочку фляков и тройным с прогибом прыжком упал на своё место в строю.

Все понимали, что он нёс неуставщину, но желание исправиться нас только явно проступало на его изможденном психотропными грибками раскаявшемся фэйсе, что Степан махнул рукой и энергично дунул в специально извлечённую для этого из кармана дудку.

Застоявшиеся воротилы политических интриг бодро пошли в сторону леса. Еще долго в морозном воздухе слышалось пронзительное шипение Стёпкиного духового инструмента и тяжелые шаги идущих под его дудку пенсионеров развала Родины… Толян побрёл вслед за ними.

Поляна опустела. Ан нет, чу! Послышался хруст можжевельника и на экс-плацдарм попёрла всяческая живность, прятавшаяся в норах во время экзекуции. Да, врут эти мерзопакостные буржуи, что у нас в Расее зверушки с голоду помирают прямо в Красную Книгу! Кого тут только не было — и уссурийские черепашки, и сумчатые зайцы, и малоножки и тушканчики гималайские и… да и не счесть всего разнообразия природных форм, гурьбой выкатившегося на поляну! Минут десять вся эта разношерстная (а местами и вовсе безшерстная) тусовка весело хлопала панцирями и чистила бивни, пока из кустов не выбежал сурок синий арктический водонюхающий и не выставил на всеобщее обозрение заднюю лапу со сложенными в форме латинской буквы «V» когтями. В тот же миг вся шара, дико махая от радости головами, помчалась в деревню.

Сурок упал на спинку и радостно засопел. Он был известным на всю округу приколистом. Вот и на этот раз он круто киданул всю компанию своим на первый и второй взгляды странным жестом, который означал, что в колхоз «Победа» завезли свежего перегноя. Протащившись с очередной своей хохмы в полной мере (в колхозе только что начался отстрел всех мутационных видов животных), сурок почистил жало и рванул в лес посмотреть, шо там опять затеяла правящая верхушка.

Смеркалось… Хлипкие сморчки ширялись по воде…

…И хрюкотали зелюки, как момзики… везде (это, чтобы залепить уважаемому соавтору в кассу. Кто сидел — тот поймет.)

А что же поделывает наш самый главный герой? Какое у него настроение? Как здоровье? Какие творческие, так сказать, планы? Или уже натворил чего и молчит? Все эти вопросы, несомненно, уже успели накопиться у наиболее интеллектуально развитой части нашей читательской аудитории (если, конечно, таковая сохранилась после перехода на макулатурно — рыночные отношения; ведь широко известно, что услуги интеллекта обходятся дорого, а исторический опыт нашего народа вкупе с его семидесятитрехлетним мИнталитетом убедительно показывает, что гораздо проще не подняться до чьего-то уровня, А ОПУСТИТЬ ЕВО, ГАДА, ДО СВОВО, ШОБ ЗНАЛ, ЗАРАЗА, КАК НОС ЗАДИРАТЬ, ****************************!) Ну, да ладно. Может, все не так уж плохо… Может, и выжил кто…

Петрович, безусловно, кое-что натворил, но отнюдь не молчал. Пять минут назад он прибил к воротам церкви большой транспарант, на коем, ввиду отсутствия соответствующих талантов у односельчан, самостоятельно изобразил нечто, напоминающее обросшего не существующими в природе мышцами кривоногого крокодила с хлебом — солью в передних лапах и надписью "Славной команде попандосов села Печкино — ФИЗКУЛЬТ ПРОТУХ!". Прибил, отошел, полюбовался на творение рук своих, подошел, по-хозяйски похлопал по воротам… После чего транспорант рухнул. На голову передвижнику.

Стараясь быть точными и достоверными, приводим речь Петровича в кратком изложении:

— Я * *** *** **** ****, ********! Вы * **** ***** ***** ******!

Щас *** ***** разнесу вдребезги пополам к ***** ******! Если

еще хоть раз * ******** **** ** **** ****…

Продемонстрировав в течении десяти минут недюжинные способности в разговорном русском языке и введя собравшихся на площади слушателей в ступор своей покосившейся от удара аурой, Петрович подобрел и отмяк. С наслаждением, до хруста, потянувшись, он подошел к Варламу Сосипатычу, который с утра с мегафоном в руках и повязкой «Старшой» на рукаве полосатого ватника наматывал по площади круги, поймал его пальцем за воротник и сказал:

— Ты… ето… тово!

— Чево — "тово"? — недоуменно переспросил смекалистый распорядитель.

— Не перебивай, зараза! — вспылил Петрович, раздраженно протыкая пальцем в жестяном рупоре дырку и вытряхивая из головы остатки воздействия наглядной агитации. Затем он сгреб продюсера за воротник, придвинул к себе поближе и начал излагать программу действий, досадливо отбросив ногой в сторону вывалившийся из ватника хлам: бутылку самогона, пачку самокруток с коноплей, связку тараньки килограммов на десять, брошюру о вреде гребли на пресных водах, старые, но еще крепкие валенки и набор пилочек для ногтей (старичок особым чистюлей не был, но мнение о себе имел высокое):

— Слушай сюда! Шо ты тут гасаешь, как наскипидаренный? Люди шляются, понимаешь, где попало, курят вместо работы — он уже хата с краю загорелась, говорил обалдуям — не бросать окурки куда ни попадя… Щас собирай этих бездельников и дуй по хатам собирать скамейки! Шоб завтра у меня все, которые не участники, сидели на них, причем массово! Останется хто на печке валяться — будешь молот на десять километров метать… Как десятиборцы, проследил?

Сосипатыч, который еще в начале разговора ввиду вредности характера и недостатка воздуха позеленел и хитро вывалил язык на плечо, при прямом обращении сеньора к вассалу не смог не отреагировать и бодро отрапортовал:

— Просмотрено двадцать шесть кандидатов! Из них: отобрано основных — десять, запасных — два, похоронено за счет оргкомитета — одиннадцать…

Петрович, ничего не поняв (коварный долгожитель забыл засунуть ранее вываленный язык на свое природное место), но не желая в этом признаваться, довольно кивнул, и, отирая брызги с лица, строго добавил: