Как в ъ е х а т ь в село, в котором половина жителей, судя по их поведению, уже в ы е х а л а? Этот вопрос неминуемо возник бы у любого, даже самого навороченного спортсвумена (VIVAT, соавтор, слово хоть куда!), захотевшего пересечь границу этого благословенного и процветающего края географии. В деревне творился такой бедлам, что сравнить его просто не с чем, поэтому и сравнивать мы его ни с чем не будем, а просто расскажем, что и как.

Народ в селе, который начал еще в конце прошлой главы активно пробуждаться, в настоящий момент достиг пика этого процесса, то есть, можно сказать, находился на пике своего пробуждения (читатель, ты это переваришь? Если нет — см. рис. 1) Пейзане с заспанными рожами не большими толпами сползались на центральную площадь и шумно размещались на периферии сего достойного архитектурного образования, в середине коего, в большой луже, сидел Толян и задумчиво жевал портянку. Над народом реяли знамена и транспаранты — их успел вчера вечером изготовить Варлам Сосипатыч после генеральной репетиции торжественного банкета по случаю победы злопукинского образа жизни, которую провели у Дэвица в несколько урезанном составе…

Сосипатыч стоял и остолбенело смотрел на плоды своего творчества. Над народом развевались тщательно вырисованные, хоть и с небольшими проекционными искажениями, разнообразные предметы быта внеземных цивилизаций вперемешку с зажигательными лозунгами, которые отражали глубокое, скорее, подсознательное отношение изготовителя к членам оргкомитета, их близким родственникам, всему Злопукино и сегодняшнему спортивному празднику в частности… Сосипатыч, удрученно помаргивая, глядел, как несколько мужиков, поплевав на руки, поднимают над головой длиннющий транспарант, на котором аршинными буквами было выражено его, Варлама Сосипатыча, отношение к собственному барину после того, как последний харькнул ему на лысину (в тринадцатой, кажется, главе…), выдержанное в лучших традициях настенно-заборной лексики и содержащее только три слова, которые не стыдно было бы прочитать подрастающему поколению: «барин», "в" и «на». А на площадь в это время входили с другой стороны барин со Степкой и бандой дружинников.

"Дорепитировался!", — раздраженно подумал Сосипатыч и из осторожности потерял сознание.

Ждали гостей…

Ладно, я согласен, гости ещё не въезжали, их ждали… Угу, ждали здесь их… Триста лет они тут были надо. Но, к сожалению, я не успею открыть вам наболевшие чувства злопукинистов, потому что на деревенском горизонте я первый заметил две, быстро приближающиеся, брички. Они неслись во весь опор, подобно двум чемоданам в руках опытного носильщика. Уставшие, в мыле коллекции "Camay Classic", верблюды натужно тащились, и, видимо, вследствие этого, бежали очень медленно. Протащиться покруче им мешали привязанные к шорам две трескучие калымаги, полные участников предстоящих соревнований. А участники, как теперь уже увидели все, были не на шутку здоровые. Как говорится, в здоровом теле — здоровый вес! Это была сборная атлетов из Писипивнинска, городка-геройчика, расположенного двадцатью пятью (красиво звучит!) верстами ниже по течению Гнилушки.

Город этот был основан еще Симеоном Крусарди в XIV-м веке 1897-го года. Это очень трогательное и поучительное событие произошло, когда гордый, но трусливый Симеон, скрывался от воинской обязанности в женском монастыре на горе Ёханы-Бабай в Турции. И, несмотря на то, что на самом деле звали его Монтимар-Абу-Ивануськи, он был публично пойман и тайно казнён в Италии японскими даоносцами. Правда, это случилось гораздо позже основания Писипивненска. Последний факт не особо смущал свободолюбивых жителей этого славного своей дурной славой города, и правдивая история основания Писипивненска передавалась из уст в уста, и дожила таким своеобразным образом до наших с вами дней. Хотя, надо быть до конца откровенным, распространению этой скверной истории помогало и то, что, как только недавно обнаружили новозеландские учёные, история передавалась ещё и через переливание крови, и бытовым путём.

Жители Злопукино не очень любили писипивненских. Может быть за то, что никто из них не знал красивой истории возникновения своей деревни, может быть за их дебильный характер, из-за проявления которого происходило немало кровавых побоищ между городскими и нашими. Побоища происходили нечестно — не стенка на стенку, а деревенских об стенку. Городские здоровяки, особо не напрягаясь, размазывали по городским стенкам хилых тружеников полей, и этим до сих пор недовольны дворники Писипивненска. Игра шла, как говорится, в одни ворота, и этими воротами чаще всего оказывались центральные городские. После разборок местные дворники смотрели на них, как новые бараны, и, наматерившись вволю, шли за новой краской и сварочным аппаратом. Но об этом как-нибудь в другой раз…

Итак, брички шумно въехали на центральную площадь и тихо встали. Клубы вонючей пыли оседали на головы встречающих. Зазвучал гимн Злопукино. Сгорбившиеся верблюды, отплёвываясь, передыхали от быстрого бега. Не прошло и пяти минут, как они передохли. За это время городские по Шурику заточили традиционный хлеб с пожаренной солью, побратались с злопукинчанами и, разминая отсидевшиеся члены, затеяли небольшую потасовку. Замолк гимн и заиграла народная песня "Кота, меня ты позовёшь…". Петрович влез на плечи Лебединскому и сказал пламенную речь.

— Чуваки! Сёдня у нас праздник! Щас мы начинаем Олимпиаду!! А Олимпиаду начинать — это вам не в лифте кататься! Сразу хочу предупредить, шоб не напрягать органы власти… (Петрович указал на органы скрюченным пальцем)… в период народных гуляний запрещаица портить стены и обижать ближних своих…

Оборвалась песня и опять зазвучал гимн Злопукино. (Дело в том, что сидящий в это время в радиорубке с электробалалайкой, плотник Антип знал всего две мелодии — гимн и народную песню…)

Петрович прокашлялся и продолжил.

— За пьяный дебош, коллективное употребление транквилизаторов, анаболиков, аналёликов и других подобных княрисов, команда снимается с соревнований и жестоко избивается… Отмазки не проканывают, базар окончательный и наездам не подлежит! Я кончил!!!

Все захлопали. Петровичу поднесли цветы и ценные подарки от спонсоров. И тут произошло неожиданное.

— Сладко гутаришь!!! — прозвучал скрипучий и до боли знакомый голос.

Все вздрогнули.

Никем не замеченная во время выступления барина, в деревню заехала колонна повозок из Печкино. Команда мужиков и баб в красных одеждах выгружали на землю привезённые с собой штанги, мячи и спортивную форму — кожаные шорты и фуражки.

Впереди стояла Ульяна и страшно улыбалась.

Ах, как быстро летит время!

Казалось, еще совсем недавно это, в принципе, мирное, чудаковатое существо было подлинным украшением злопукинской популяции гомосапиенсов (или, точнее, злопукинской гомопопуляции, так как с сапиенсами в этой благословенной дыре всегда была напряженка); в свободное от борьбы за счастье трудового народа время она тусовалась на кухне, ставила капканы на сельских ребятишек (всегда охочих до тухлой свинины и гнилой капусты), лупила совковой лопатой незаслуженно нами забытую Федору и даже иногда, в охотку, занималась врачеванием (Петрович на всю жизнь запомнил, как она его, умирающего от ящура, буквально подняла на ноги, растерев ему суставы своей фирменной смесью из иода, скипидара и аккумуляторного электролита). Даже когда она плюнула на кухню и по уши влезла в политическую борьбу, ей это сошло с рук, поскольку гомо, отведавший хотя бы пару раз Ульянину жратву, не доживал не только до сапиенса, но и, частенько, до третьего приема пищи…

И теперь все это кануло в лету. Это Петрович понял, разглядывая новый Ульянин макияж… Исчезла засаленная кепка и помятый лапсердак; исчезла козлиная бородка, уступив место громадным полуметровым усам и здоровенным кустистым бровям (на момент осмотра правая как раз начала отваливаться, и бабушка, деловито поплевав на нее и как следует размахнувшись, с треском прилепила ее на место, немного, впрочем, промахнувшись и попав почти посредине лба); на носу появилась горбинка величиной с грецкий орех, на плечах появился почти новый зеленый ватник, со всех сторон увешанный орденами, медалями, значками, жетонами и номерками от гардероба; картину довершали зеленые наградные галифе Петровича, пропавшие у того несколько дней назад и имевшие славную историю — их Петрович получил в награду от заехавшего как-то в гости на огонек главы министерства по созданию чрезвычайных ситуаций, с коим Петрович плодотворно сотрудничал еще в дремучей молодости, занимаясь различными более или менее забавными вещами: дестабилизацией обстановки в обществе, созданием революционных ситуаций, транспортных катастроф, землетрясений и наводнений, искусственным вздутием цен на предметы первой необходимости и организацией коррупции и взяточничества в особо крупных размерах — и из которого вылетел, сорвав, что обиднее всего, им же тщательно спланированное второе татаро-монгольское иго, по пьянке перессорив монголов с татарами (ух, вот это выдал — предложение-то, не считая знаков препинания, на 178 слов получилось!)…