Никулин и его хэтч-бэк
Я очень дружил с Никулиным, к тому же Юрий Владимирович жил рядом с Театром на Малой Бронной. Как-то на старенькой машине Никулина мы приехали в один из московских таксопарков, где нам предстояла съемка эпизода художественного фильма. К вечеру, закончив работу, мы попрощались с гостеприимными таксистами, сели в машину и тронулись в обратный путь. Вскоре Никулин говорит мне: «Слушай, у меня такое ощущение, что это не моя машина. Всё другое – и звук, и даже запах…» Мы оба вышли из машины и, открыв капот, стали ее осматривать. «Они всё заменили на новое, – прошептал Никулин. – Всё, что только можно. Даже колеса».
Вот что такое всенародная любовь! У Никулина, кстати, была «Волга» модели хэтч-бэк, то есть фургон, с пятой задней дверью. Как-то в его машину набилось человек десять, а может и все двенадцать. Никулин включил двигатель, но машина не сдвинулась с места, забуксовала. И тут, откуда ни возьмись, появился автоинспектор, который строго произнес: «Эй, во дитель, если только тронешься, отдашь права!» Никулин полез обеими руками в карманы пиджака, из которых веерами извлек две колоды водительских документов: «На, тебе какие?» «Ох, извините, Юрий Владимирович, – сразу узнав актера, засмеялся инспектор. – Сейчас поедете». Он вызвал по рации подкрепление. Уперлись. Толкнули. Поехали.
Не наградной день
Это произошло накануне очередных майских праздников. Мне позвонили из Президиума Верховного Совета и сказали, что меня наградили орденом Трудового Красного Знамени. А когда мне что-то преподносят, я тонко, как большой интеллигент, шучу. И я говорю:
– Наконец-то вы созрели в Верховном Совете! А я-то уже давно был готов к этому! Во всех пиджаках дырок наковырял! А вы все там никак не мычите, не телитесь.
Так тонко, интеллигентно шучу.
На другом конце провода похихикали над моей шуткой и говорят:
– В среду к десяти утра просим прибыть. И, будьте добры, без опозданий.
Я, конечно, как дурак, с утра шею вымыл, галстук нацепил и к десяти утра подъезжаю к этому мраморному зданию. Там часовые.
– Здрасьте, Дуров, вы чего?
Стало быть, узнали.
– Здрасьте, – говорю. – Мне тут позвонили… – и объясняю, что к чему.
А они говорят:
– Сегодня не наградной день.
– Как не наградной? Мне сказали, к десяти утра!
Тут они тоже занервничали, как и я.
– Сейчас, – говорят, – мы позвоним куда надо и все выясним.
Они ушли куда-то, приходят и говорят:
– Мы позвонили в секретариат. Вы знаете, ни в одном наградном листе вашей фамилии нет.
Я спускаюсь по ступенькам, выхожу на улицу, гляжу – машина. А облокотясь на нее, стоит довольный Юра Никулин и говорит:
– Приехал все-таки, дурачок!
И я, невзирая на флаг на здании, на мрамор, сказал все, что о нем думаю.
– Кто звонил? – спрашиваю.
– Я, – говорит. – Кто же еще?
– Не стыдно?
– А тебе? – спрашивает. – Поверил, как маленький. Ну, здравствуй, мальчик.
И мы обнялись.
«Толстее» Толстого
Ладно, думаю, больше я на такой крючок не попадусь. Проходит несколько дней, раздается звонок.
– Дуров? – спрашивают.
– Дуров, – говорю, – Дуров. Что надо?
Мужик объясняет:
– Это звонят из «Совинфильма». С вами хочет встретиться Питер Устинов. Не могли бы вы…
И я перебиваю:
– У меня к вам предложение, «Совинфильм».
– Да? – заинтересовался дядька. – Какое же?
– Не пойти ли вам вместе с Питером Устиновым!.. – и уточняю куда.
А дядька не отступает и все настаивает. Я, значит, адресую еще длиннее. Слышу, он кому-то там говорит:
– Он посылает… Поговори ты с ним.
Трубку берет женщина. Ну я, конечно, опомнился.
– Простите, – говорю, – пожалуйста, я думал, это Ширвиндт или Никулин.
Она там упала сразу – она все поняла – и говорит:
– На самом деле вас хочет видеть Питер Устинов.
И я поехал на эту встречу, не понимая, зачем и что. Хотя… Драматург Питер интересный, актер замечательный и дядька, как мне было известно, хороший.
Значит, приезжаю. А этот Питер такой огромный, как баобаб, здоровый и бородища на всю грудь. Он увидел меня и как заревет:
– Ле-е-ев!!!
И весь «Совинфильм» вздрогнул: мол, чего притворялся, что не знаком.
Тогда и я заорал:
– Пи-и-итер!!!
К его пупку ухом прижался, орем! Все обалдели, думают – совсем с ума сошли. Думают, откуда у Дурова такие связи с Англией? Кто-то смутился…
Ну, сели, чуть-чуть дали, и я спрашиваю:
– Чего тебе нужно, Питер?
По-простому его спрашиваю.
– Видишь ли, канадская телекомпания будет снимать по моей книжке многосерийную картину.
У него тогда вышла книжка «Моя Россия».
– Слышал, – говорю, – о книжке, но не читал.
– Подарю.
И тогда я спрашиваю:
– А я при чем?
– Я, – говорит, – буду играть самого себя, Питера Устинова. А ты будешь Львом Толстым.
– Ты что, обалдел? – спрашиваю. – Какой из меня Лев Толстой? Погляди на меня получше.
– Нагляделся, – говорит. – Ты вылитый Толстой. Давай гримироваться.
Я и опомниться не успел, как гример уже взял меня в оборот. Мудрил он надо мной, мудрил, а когда закончил… нас всех разбил паралич! Меня первого.
Поглядел я в зеркало: один к одному!
А гример спокойно так:
– Думаю, больше ничего не надо делать.
Я говорю:
– Братцы! Да что ж это такое? Я ведь хотел отмотаться! Куда же теперь?
И они провели опыт. Сфотографировали меня, и гример ходил с двумя фотографиями: моей и Толстого и всех спрашивал:
– На одной фотографии не Толстой. Где не Толстой?
И все тыкали пальцем в фотографию Толстого… Хотя бы кто-нибудь тыкнул в меня! Оказалось, я чуть-чуть «толстее» Толстого.
Граф Толстой и милиционер
Ну, деваться было некуда, и повезли меня сниматься в Ясную Поляну. А по дороге произошла история, о которой я и хотел рассказать.
Я, конечно, при бороде. И Питер со мной. А ехали мы на «Чайке», списанной машине начальства. На той самой, которую у нас прозвали «членовоз». А выехали мы ра-а-но! И тут посреди дороги жутко жрать захотелось. Смотрю – слева сельмаг, справа – пост ГАИ. Я и говорю водителю:
– Притормози.
Он притормозил, а на посту – милиционер. Он как увидел… Конечно, подумал, что какую-то правительственную машину пропускает, а его не предупредили. И он ссыпается по лесенке и несется к нам. А я забыл, что я – Лев Николаевич-то… Открываю дверцу и вылезаю.
Господи, что тут с бедным милиционером сделалось! У него лицо судорогой свело, вот клянусь! И слова не может сказать, только:
– Ва!.. Э!.. – И отмахивается, как от пчел.
А я решил подыграть и говорю:
– Подожди, милейший, граф есть хочет. В сельмаге есть что-нибудь?
Он трясется как осиновый лист и ртом воздух хватает.
– Нет!.. То есть да!
И как дунул через дорогу! Питер трясется от смеха, а я ему говорю:
– Ты молчи! Ты мой слуга из Англии.
А в сельмаге действительно и «нет» и «да»: одни сушки. И на том спасибо, моему «слуге» понравились. Потом мне рассказывали, что, когда Питер улетал в Англию, он увез с собой целый чемодан этих сушек.
Между прочим, министерству внешней торговли следовало бы задуматься над этим фактом. Не умеем мы торговать!
* * *
В общем, приехали мы в Ясную Поляну и все, что нужно было, отсняли…
Там был один замечательный момент. Посадили меня за стол Толстого и вдруг операторы-канадцы расхохотались, глядя куда-то поверх моей головы.
Я поворачиваюсь: за моей спиной фотография Толстого за этим же столом, и он тоже делает вид, что работает, как и я.
И вот отсняли мы все и возвращаемся в Москву. Глядим – на том самом посту пять милиционеров стоят.
– Питер, – говорю, – это нас ждут.