Послы поклонились, толмач вышел вперед и перевел слова аги:

— Великий хан послал меня, его верного слугу, пожелать тебе долгих лет жизни и передать подарки великого хана.

Ага ударил в ладоши. Два низкорослых татарина внесли и положили на ковры красивое шелковое седло, лук и золотой колчан с серебряными стрелами. Палий махнул рукой, останавливая приготовившегося переводить толмача, и по-татарски обратился к аге:

— Пусть аллах дарует хану доброе здоровье и много лет счастливой жизни. Передайте хану, что я благодарен ему за подарки.

Ага взглянул на Савву, который сидел в стороне, и приблизился к Палию.

— Я хочу поговорить кое о чем с паном полковником.

— Как можно? Завтра поговорим. Вы — с дороги. Не такой уж я негостеприимный хозяин, чтоб сразу начинать беседу. Да и обычай нам это запрещает.

Ага хотел возразить, но Палий взял его за плечи и увел в соседнюю комнату, поручив Федосье устроить гостей.

Вернувшись, он увидел, что молодой татарин, вошедший последним, стоит на прежнем месте. Теперь он подошел к Палию и несмело сказал:

— Вам мать поклон передавала.

— Какая мать, откуда?

— Моя маты, из Бахчисарая, — ответил татарин по-украински.

Палий напряженно наморщил лоб, стараясь вспомнить что-то забытое, давнее. Потом снова взглянул на юношу и почти крикнул:

— Маруся? Сестра?! Так ты сын ее! Значит, она жива?

— Да, я племянник ваш. Мы про вас много слыхали. Мамо просили меня поехать к вам, батько долго не пускал, а потом согласился. Тут и случай представился.

Палий усадил племянника и еще раз вгляделся в его лицо.

— Похож. Слыхал я, будто она жива, только не очень верил. Сколько лет прошло, я тогда еще таким, как ты, был. Рассказывай все про нее… Нет, разденься сначала. Федосья, иди сюда… Тебя как звать?

— Чора-мурза… Чора просто.

Парень совсем растерялся. Раздеваясь, он отвечал на вопросы Палия, от смущения путая украинские и татарские слова.

— Мать велела оказать, чтоб пан полковник не слушался увещаний аги и не подписывал договора, — говорил Чора. — Ага даже не ханом послан, а самим султаном турецким. Султан только на время замириться хочет.

— Понимаю, не удержались под Азовом. Мир нужен, чтобы против русских больше войск бросить. Я об этом сразу догадался. Не выйдет: с чем приехал, с тем и поедет. Ну, а теперь рассказывай.

— Мать очень по вас скучает. Она любит вас, а я маму люблю, немилы мне походы на людей безвинных. Она мне часто песни поет. Только отец не велит ей петь эти песни.

Беседовали до поздней ночи. Потом Палий вышел за ворота и присел на колоде выкурить люльку. К нему подошел Савва:

— Не спится?

— Еще успеем поспать. Дымок сойдет, сон придет, — ответил Палий и пыхнул люлькой.

Савва поймал ночного мотылька и стал с нарочитой внимательностью разглядывать его. Палий улыбнулся: странно было видеть большое, грубоватое, с торчащими усами лицо Саввы рядом с нежным, прозрачным тельцем мотылька. Савва вытянул губы и легко подул на мотылька.

— Почему ты при мне не захотел с послами говорить?

— Потому, что думаю говорить с ними не только при тебе.

— При ком же еще?

— Завтра к нам приедет посланец Мазепы Роман Проценко, так я хочу поговорить при нем.

— Зачем при нем? Чтоб показать Мазепе нашу покорность?

— При чем тут покорность? Разве ты не догадываешься, зачем они приехали?

— Пленными обменяться.

— Не только. Они станут уговаривать нас заключить с ними договор, — вернее, перейти к султану на службу.

— А Проценко, значит, прислан за нами наблюдать? Ты думаешь, легко будет Мазепу обвести?

— Я и не намерен его обводить. Разве только припугнуть немножко: Мазепа в Москву донесет, что к нам со всех сторон подъезжают; может, тогда и царь скорее согласится к себе принять.

— Как бы эти переговоры при Проценке нам во вред не пошли.

— Думаю, что нет. Вот к лучшему ли будет, того не ведаю.

— На мою думку, так все вроде к лучшему идет.

— Ну, мне пора, спать хочется… Ты ко мне шел?

— Я… да нет. Проходил мимо, вижу, ты куришь…

Ночью Палий вдруг проснулся от легкого прикосновения Федосьиной руки к плечу:

— Семен, поднимайся, Цвиль просит выйти, обоз какой-то пришел.

Палий быстро оделся, вышел на крыльцо. Ночь была тихая, светлая. За садом, как бы заглядывая через верхушки яблонь и груш, яснел месяц, заливая неживым, бледным светом двор и улицу, золотя крест на куполе церкви, которая высилась вправо через дорогу.

На крыльце Палия поджидал Цвиль и еще какой-то невысокий человек.

— Батько, — зашептал Цвиль, — обоз московский, порох, свинец, ружья нам привезли, вот старший над обозом.

Палий крепко пожал протянутую ему руку.

— Вот спасибо большое. Будет, чем шляхту угощать. Величать-то тебя как?

— Это неважно, Иваном зови. Где нам выгружать товар свой? Красный товар тебе привезли.

— Сколько возов?

— Восемь.

— Прямо во двор въезжайте, вон к тому хлеву, а потом мы уже в погреб перетащим. Цвиль, позови казаков на помощь.

— Не нужно. Сами управимся, посветить бы только.

Семашко, который тоже оделся, зажег в сенях сальный фитиль и, прикрывая его полой, понес к хлеву.

Тихо поскрипывая колесами, во двор один за другим въезжали возы.

Когда возы были разгружены, Палий подошел к Ивану.

— Ну, теперь пусть хлопцы задают волам корм и в хату идут, потом будем на ночь устраиваться.

Но Иван сказал, что не велено им задерживаться в Фастове, они должны затемно уехать из города.

Тогда Гусак и Семашко погрузили на один из возов барило оковитой, бочонок меду и полмешка сала. Прощались возле ворот. Возы, так же тихо поскрипывая, выехали со двора и медленно двинулись вдоль улицы, оставляя за собой серое облако пыли.

Месяц почти спрятался за деревьями, и на двор легли длинные тени.

Проценко приехал на другой день утром. Палий посадил посла Мазепы рядом с собой за широкий дубовый стол и извинился, что не может сейчас принять его как следует, ибо ждет послов от хана; вот когда их примет, тогда, дескать, и поговорить можно будет с глазу на глаз.

Вдоль стен горницы уже сидели и стояли сотники и казаки. Ага вошел. При виде стольких людей он недовольно поморщился, прищурив и без того узкие щелочки косо прорезанных глаз.

— Я хотел поговорить один на один…

— У меня нет тайн от своих людей. Позови толмача.

Вошел толмач. Ага немного помялся, но решил говорить.

— Пан полковник, хоть ты уже много лет водишь казаков в наши земли, однако хан прощает тебе все. Нет более ласкового сердца, чем сердце хана…

Ага ждал, как отзовется Палий на эти слова, но тот молчал. Тогда ага продолжал:

— Хан приказал мне спросить у казаков: не пора ли положить конец нашим войнам? У хана довольно врагов, и зачем казакам Палия умножать их число? Ведь и у полковника врагов тоже много…

Сказав это, ага дернул бровью, словно хитро подмигнул Палию. Сотники насмешливо посматривали на посла Мазепы, но когда Проценко, в свою очередь, взглядывал на кого-нибудь из них, тот равнодушно отворачивался, словно происходящее вовсе его не занимало.

Савва, сидевший рядом с Проценко, легонько толкнул его локтем:

— И что ты будешь делать? Чуть ли не каждый месяц едут: не от короля, так от хана, не от хана, так от молдавского господаря, не от господаря, так от самого султана. А батько всем отказывает.

В горнице продолжал звучать резкий гортанный голос аги:

— Еще хан повелел мне спросить тебя: не захочешь ли ты помогать хану, когда ударят его тулумбасы, призывая войско на битву? Хан сразу же выдаст деньги на тяжары,[19] на военное снаряжение и лошадей.

— У нас свои есть! — крикнул из угла Цвиль. Однако толмач сделал вид, что не слышит его слов.

— Значит, стать на службу к хану? — спросил Палий.