Литмир - Электронная Библиотека
A
A

После обеда толковали о свадьбе.

Палий хотел отпраздновать ее до жатвы. Вечером, когда солнце спряталось за садом, он пошел побродить по городу. Ему захотелось пить. Полковник свернул в какой-то двор, переступил через перелаз, из-под которого с кудахтаньем кинулись наутек куры, и прошел вглубь двора к хате, такой ветхой, что если бы не развесистая груша, на ствол которой она опиралась, хатенка наверняка упала бы. Во дворе Палий увидел колодец, но ведра около него не было. Из хаты никто не выходил. Упершись руками в невысокую завалинку, полковник заглянул в окно. Вначале он ничего не мог разглядеть, а когда глаза привыкли к полумраку, он увидел убогую внутренность хаты. Из угла, зачем-то подтягивая за собой грубо сколоченный табурет, шаг за шагом медленно продвигался мальчик лет пяти. Приглядевшись внимательно, Палий заметил, что от ножки табурета к ноге мальчика тянется крепкая крученая нитка. Полковник отошел от окна и толкнул дверь. Его огромная тень угрожающе взметнулась по голой грязной стене. Мальчик испуганно юркнул под стол.

— Что это ты делаешь? — спросил Палий. — Зачем привязал ногу к табуретке?

— То не я, то мамка пливязали, — не выговаривая буквы «р», оказал парнишка. — Чтоб я голоха не ел, — и он протянул грязную ручонку к лежанке, где высилась кучка зеленых стручков гороха.

Палий понял все: мальчик боялся оборвать нитку, потому что мать это заметит, и он тащил за собой табурет, стараясь подобраться к гороху. Щемящая боль сжала сердце полковника. «Вот какие лакомства у этого мальчонки, да и то они ему недоступны. Что видит он в жизни?»

Палий схватил нитку.

— Ой, дяденька, не надо… мамка… — заплакал мальчик.

Палий оборвал нитку, взял мальчишку на руки, прижал к груди. Он чувствовал, что сейчас заплачет. Заплачет впервые в жизни.

— Где твой отец? — тихо спросил он, поглаживая мальчика по голове.

— Нету, убили таталы… — и вдруг добавил совсем по-взрослому: — В бою погиб.

С мальчиком на руках Палий вышел во двор, который густо зарос травой — видимо, коровы во дворе давно не было. С огорода по узенькой тропке к хате шла невысокая женщина в полотняной юбке.

— Мама, — сказал мальчик.

И вдруг Палию стало стыдно. Он почувствовал, как кровь прилила к лицу, как набухли вены на висках. Захотелось поставить мальчика на землю и кинуться на улицу, убежать подальше от этой нищеты, в которой и он в какой-то мере был повинен. Но он подождал, пока женщина подошла ближе, и опустил мальчика.

— Почему ты в такой бедности живешь?

— А как же, пан полковник, мне жить? — спокойно ответила женщина. — Кто с мужьями, те лучше живут.

— Земля у тебя есть?

— Что мне с ней делать? Видно, так уж суждено мне — весь свой век в наймах прожить.

— Завтра придешь к полковому судье Семарину, запишешься. С этого дня я объявлю универсал про помощь вдовам. И когда у вас, у вдов, в чем недостаток будет, смело приходите ко мне.

Палий круто повернулся, вышел со двора и зашагал к городу. Дойдя до восточных ворот, заглянул в землянку, где всегда отдыхала сменная стража.

В землянке никого не было. Часовых он нашел на куче бревен за недавно поставленными стенами новой хаты. Они сидели вместе с плотниками. Упершись одной ногой в отесанное бревно, среди них стоял Часнык и разбирал по складам какую-то бумагу. Все сидели спиной к Палию, и никто не слыхал, как он подошел. Палий остановился и прислушался.

«Сим универсалом упреждаю, чтобы вы, когда сей универсал придет в какую из ваших сотен, помянутого Палия без проволочки оставили. Ежели так учините, то я заверяю вас, что без задержки и обмана наравне с другими покорными получите платье, жалованье и довольства все, а ежели будете в своем заблуждении оставаться, в таком разе решился я истребить вас, как врагов его королевской милости. Станислав Яблуновский, каштелян краковский и гетман коронный».

— Хвастун лядский, дурень варшавский, — добавил Гусак.

Кто-то засмеялся.

Часнык собирался заговорить, но, заметив Палия, смутился, словно его застали за каким-то нехорошим делом.

— Где взял? — спокойно спросил Палий и протянул руку за универсалом. Быстро пробежал его глазами. — Так, говоришь, какой-то казак с Полесья принес? Надо его всем прочитать.

— Как это — прочитать? — поднялся Цвиль. — Да с такой поганью и до ветру итти срам.

— До ветру или нет, то сход обсудит. Созовешь, Карпо, сход. Я выйду и поведаю о том, что скажут послы коронного. Сегодня они должны прибыть.

Когда Палий вернулся домой, послы уже дожидались его.

Он прочел письмо Яблуновского и улыбнулся, вспомнив заискивающее письмо короля и коронного гетмана в прошлом году. Они предлагали ему совместный поход на татар, обещали прислать тысячу турецких червонцев, лишь бы только Палий принял присягу польскому королю и не разорял поместья шляхтичей. Даже намекали на какой-то высокий титул, ждавший полковника в этом случае.

— С чего это гетман сменил милость на гнев?

Драгунский капитан, возглавлявший посольство, словно не замечая насмешки в голосе Палия, строго начал:

— Ты ослушался короля, твои казаки опять напали на поместья шляхтичей. А в последнее время совсем обнаглели и выгнали коронного референдария пана Щуку из Козаровской волости. Ты служишь не Польше, а Москве. Коронный гетман приказал передать, что ты на польской земле поселился в одной дырявой свитке, а сейчас выше лба нос задираешь.

— Страсть как напугал! Куда же мне теперь деваться?

— Мы не кумедии слушать приехали. Коронный гетман требует ответа!

— Не на польской земле я поселился. Поселился я в вольной казацкой Украине, на которую Речь Посполитая не имела и не имеет права, а имею право я, Палий, как казак и гетман казацкий. Так и передайте!

Капитан круто повернулся, взмахнув полой застегнутого до самой шеи длинного кафтана, и пошел со двора. Один из его свиты задержался в комнате, кинув Палию какую-то бумагу, и исчез за дверью, шепнув лишь: «От пана полковника Гладкого».

Гладкий подтверждал в письме то, о чем еще два дня назад сообщили гонцы из Полесья. Вновь избранный региментарий Вильга по приказу коронного гетмана подошел с войском к Припяти. Сам Вильга расположился в Чернобыле. У региментария пятьдесят хоругвей: валахских, панцырных, гусарских, да казацкие полки Яремы Гладкого, Искрицкого, Килияна. Ярема Гладкий доносил еще, что к Вильге идет также отряд немецкой пехоты и артиллерия, а какой-то игумен, из боязни не назвавший себя, уведомил его, что гарнизон Белой Церкви тоже усилен.

Палию было над чем задуматься: против него развертывалось большое наступление.

Обо всем этом Палий рассказал на раде. Казаки единодушно требовали выступить против региментария. Особенно возмутило их то, что с поляками были и казачьи полки.

Расходились, когда с выгона уже возвращалось стадо. Палий и Андрущенко прижались к тыну, пропуская скот. Медленно проходили коровы. Овцы трусили, дробно пощелкивая копытцами, и терлись о ноги Палия и Андрущенко. Но вот проехали на лошадях пастухи со свернутыми бичами в руках, и казаки двинулись дальше.

— Стада какие! Завидуют вражьи ляхи нашим достаткам…

— Свернем в переулок, — перебил его Палий, — вон опять табун идет, измажут кони. Жинка заругает, скажет — в «кавуны» с детьми играл. Через этот двор выйдем стежкой к валу.

— Погоди, впереди табуна, кажись, казаки едут. А с ними еще кто-то. Ей-богу, татары!

— Чего их нечистый несет? Иди один, верно опять какое-нибудь посольство. Я пойду к себе.

Едва Палий успел надеть кунтуш и подпоясаться, как в ворота въехали всадники. В дом вошел Савва.

— День добрый, Семен! Принимай гостей — татары приехали.

— С чем?

— Послы от хана.

— А кого же это он к нам снарядил?

— Буджацкий ага с беями и мурзами. Ничего не скажешь — знатное посольство.

— Проси, пусть заходят.

В светлицу один за другим вошли ага, еще два посла и толмач. Последним вошел и остановился в стороне молодой красивый татарин.

33
{"b":"121937","o":1}