— А что же дядько? Нарочно завел?

— А как же!

В землянку ворвался морозный воздух, кто-то крикнул в раскрытую дверь:

— Седлай коней, обоз через Барахты на Киев идет!

Беседа оборвалась. Казаки торопливо оделись, выскочили наружу. Собирались по сотням, седлали коней и исчезали в лесу.

Максим подошел к Мазану, который подтягивал подпругу:

— Дай мне что-нибудь.

— С оружием у нас не больно густо. Придется самому добывать. Пойди вон туда, к клуне, Дмитрий найдет.

Дмитрий вытащил из-под соломы прилаженную к длинной палке косу.

— С этим кое-кто приходил к нам, а теперь на дрова отдали.

Закинув косу на плечо, Максим сел на неоседланного деркачева коня и поехал вслед за сотней. Собрались в яру под Барахтами. Савва выслушал дозорного. Тот рассказал, что обоз уже вошел в село и остановился на Тимошевке; в обоз согнаны посполитые, а охраняют его шведы и поляки.

Лошадей с коноводами оставили в яру, а сами двинулись к селу. Вечерело. Сыпал мелкий снежок, ветер гнал по полю снежную дымку. Максим все поглядывал, как бы не оторваться от Мазана. Было слышно, как лают собаки, скрипят журавли. Где-то мычала корова.

Обоз стоял посреди улицы, в балке; по сторонам прохаживались часовые, нетерпеливо ожидая смены.

Дважды прокаркал ворон, и казаки ринулись по склонам балки вниз. Снег оседал под ногами, казаки скользили, поднимая снежную пыль. Максим катился имеете с другими, наткнулся на куст, снова вскочил на ноги. Казаки уже перескакивали через плетни, выбегали на улицу. Максим очутился у самого конца обоза. Против него суетились два шведа, стараясь повернуть маленькую пушчонку, стоявшую на санях. Один из них, закутанный до ушей в черный плащ, схватил ружье и выстрелил.

Возле Максима тоже ударил выстрел, швед попятился и, прижимая к груди ружье, упал на сани. Второй бросил раздутый фитиль и побежал. Максим швырнул косу вдогонку бегущему, но она не долетела и зарылась в снег. Максим не стал догонять беглеца, а, повернув сани, зарядил пушку и навел на перекресток улиц. Ждать пришлось недолго. Из-за хаты выскочило четыре шведа. Максим поднес фитиль к пушке. Выстрел оказался удачным: два шведа остались на месте, один пробежал несколько шагов и тоже упал, только четвертому удалось удрать.

В селе неистово лаяли собаки, из хат выскакивала охрана. Ее встречали выстрелами. Казаки рассыпались по дворам, преследуя шведов.

Постепенно все стихло, лишь кое-где раздавались одинокие выстрелы и слышались предсмертные крики.

В обозе была мука, пшено, сало и мед. Все это перевезли в лес, а крестьян с лошадьми отпустили.

Некоторое время лесной лагерь жил мирно. Казаки отъедались после долгой голодовки, по целым дням сидели в землянках, играли в кости, вели бесконечные разговоры.

Но однажды раздались удары в большой чугун: звали на раду. На поляну высыпали казаки, остановились вокруг толстого пня. Из толпы вытолкнули двух здоровенных мужиков, которые при всеобщем одобрении схватились, за руки. Они боролись, как медведи: топтались, сопели, переваливаясь с боку на бок. Но вот смех утих — на пень поднялся Савва. Он обвел всех долгим взглядом и, словно на похоронах, снял шапку.

— Панове казаки, давно мы вестей ждали с Левобережья, да лучше бы не дождались. Страшные вести получил я: Мазепа изменил Петру, царю московскому.

Скрипели две ольхи, терлись одна о другую перекрещенными стволами. Кто-то глухо закашлялся. Потом все всколыхнулись, закричали.

— Как же теперь будет? — повернулся к Мазану Максим.

— Даже не верится… как же так?

— Кто рассказал?

Савва поднял руку. Вместе с перначом была в ней какая-то бумага.

— Вот универсал Мазепы. Слушайте: «Ознаменуемый всем нам наибольший ворог Москва…»

— Сожги его!

— Пусть дочитает! Читай!

— «Предостерегаем вас Московских указов не слушать и на их прелести не поддаваться».

Дальше уже не слушали.

— Панове казаки, — опять поднял руку Савва, — давайте вместе подумаем, как нам теперь быть. Оставаться здесь или…

— Подождем еще вестей!

— На Запорожье пойдем!

— Пойдем на левый берег, к войску русскому!

Спорили долго, до хрипоты, до пота на раскрасневшихся лицах. Решили пока оставаться на месте. Неизвестно было, что делается на Запорожье и где находятся русские гарнизоны. Решили еще послать людей в разведку и к Андрущенко, чтоб объединить свои силы.

Мазепу некоторое время никто не тревожил. Двадцати седьмого сентября у города Пропойска под Лесной был наголову разбит посланный на помощь Карлу корпус генерала Левенгаупта. В Москве праздновали победу. Мазепа тоже послал поздравление и две тысячи червонцев. Он снова заколебался: не прогадает ли, если перейдет сейчас на сторону Карла? Может, подождать? Генеральная старшина, присягавшая Мазепе под Бердичевом, тоже молчала. Станислав прислал несколько писем, склоняя к решительным действиям, однако гетман из осторожности не отвечал. Только раз написал, что еще не пришло время, что сейчас не пойдут с ним правобережцы.

Зима 1708 года доживала последние дни. Иногда еще дули холодные снежные ветры. Весна уже подтачивала силы зимы и клокотала первыми ручейками. Хоть на ночь зима и схватывала их ледяной рукой, но утром, пригретые весенним солнцем, снова вырывались из-подо льда говорливые ручьи, и с каждым днем их становилось все больше.

Мазепа сидел при войске в Борзне. Желание действовать боролось с осторожностью, которая выработалась у него за долгие годы гетманства.

Семь раз отмерь, один раз отрежь… Все ли он взвесил? Как будто все. Пожалуй, можно резать.

В один из дней, когда Мазепа, опершись подбородком на руки, смотрел в окно, к нему подошел и уселся рядом Ломиковский.

— Весна идет, пан гетман, пора бы нам решать, не то Карл окажет: «Когда надо было — не пришли. К шапочному разбору прибежали». Да и до каких пор нам штаны об лавку протирать? Царь теперь сюда и носа не покажет, армия его сама разбежится, как только шведы двинутся. Нынче ведь не зима, когда под Лесной шведов от мороза больше, чем от пушек, полегло.

— Что же по-твоему: с бухты-барахты начать? Прыгнешь, как лягушка в костер.

— Нет, сейчас время. Долгорукий, посполитым дал жару, когда бунт усмирял, теперь и народ и войско на Москву злы.

— Больше на нас, чем на Москву. Сердюкские полки тоже там были. Однако это меня меньше всего беспокоит. Что мне до их чувств?! Прикажу — и пойдут за мной. — Он резко повернулся к Ломиковскому: — Вы подпишете эпистолию королю?

— Конечно. Мы свои подписи под гетманской поставим.

— Иди зови всех. Будем писать вместе.

Письмо вышло длинное, туманное. Просились под Карлову протекцию, обещая встретить его на Десне. Когда дело дошло до подписей, Орлик посоветовал:

— Оно бы лучше без подписей… Напишем: «Просит вся старшина», — и печать поставим. Так спокойнее…

«Боятся, — подумал Мазепа. — Нет, назад только раки пятятся, ваши присяга у меня».

И громко:

— Пусть так. Позовите Быстрицкого.

Управляющий гетманскими имениями Быстрицкий столкнулся у ворот с есаулом, который сообщил, что от царя едет сюда Протасов. Гетман испугался не на шутку.

«Что, если Протасов везет приказ вести войско к царю? Ослушаться? А если и Карл откажет в своей протекции?.. Может, он уже передумал итти на Москву?»

И тут гетмана осенила счастливая мысль. Полчаса спустя все прислужники ходили по дому на цыпочках, стража к гетману не пускала никого. Сунулся было Горленко, но солдаты скрестили перед, ним ружья: гетман болен, приказано никого не принимать. Князя Протасова тоже впустили не сразу; его ввели только по разрешению гетмана.

Слабо мерцала в углу лампада. Мазепа лежал в постели, обложенный подушками. Протасов поздоровался.

— Рад, очень рад. Думал, что уже и не приведется увидеть государева посла. Эй, кто там есть, свечку зажгите или откройте окно.