Не подумайте однако, что мы рѣшились угощать васъ разговоромъ о погодѣ: какъ можно! Не о состоянiи погоды, а о состоянiи собственнаго духа хотѣли мы упомянуть, пояснивъ, что оно не весеннее, мало соотвѣтствующее издревле установленному понятiю объ этомъ времени года. Но вы скажите, что и это до васъ не касается, — какое-дескать намъ дѣло до состоянiя вашего духа! Оно было бы такъ, еслибы мы готовились предложить вамъ спокойно-медленный трудъ, избравъ предметомъ его что-либо давноминувшее; но говоря нàскоро о текущихъ дѣлахъ, трудно спрятать или отмахнуть отъ себя собственное состоянiе духа, которое можетъ-быть и порождено текущими дѣлами, или можетъ какъ-нибудь отозваться въ нашемъ взглядѣ на нихъ; поэтому и пытаться спрятать его намъ кажется совершенно лишнимъ… Да! такъ весна на насъ не подѣйствовала. Странно! Вступила она въ должность съ строгимъ соблюденiемъ порядка, выполнила всѣ требуемыя въ этомъ случаѣ формальности, учинивъ надлежащiя распоряженiя по всѣмъ частямъ своего управленiя, — такъ что еслибы по жалобѣ какого-нибудь прозябшаго пролетарiя была наряжена надъ ней ревизiонная или даже слѣдственная комиссiя, то она, весна, вышла бы правою и по документамъ неукоризненно-чистою: нашлись бы и лопнувшiя почки, и узаконенное количество пыли, и солнечные лучи, падающiе подъ установленнымъ, а не какимъ другимъ другимъ угломъ. Между тѣмъ вы знаете сколь благотворны были въ дѣйствительности результаты ея распоряженiй, хоть напримѣръ къ половинѣ мая, которымъ она преимущественно имѣетъ обыкновенiе гордиться и хвастаться: солнечные лучи грѣли вамъ одинъ бокъ, а подъ другой непрiязненно забирался рѣзкiй и холодный вѣтеръ; лопнувшiя почки нехотя выпустили самую блѣдную, чахоточную зелень; пыль точно была, но она, какъ извѣстно, только и годна для показанiя въ весенней отчетности, больше же рѣшительно ни для чего…

Въ чемъ же заключалось или еще заключается наше наибольшее весеннее движенiе? Если не наибольшее, то весьма значительное движенiе явилось намъ въ сборахъ заграницу. Очень много слышали мы именъ отъѣзжающихъ; ѣдутъ разные люди: мнимо-больные и истинно-страждущiе, ученые и учащiеся, любознательные и любопытные, свѣта жаждущiе и отъ скуки зѣвающiе, дѣло пытающiе и отъ дѣла литающiе… Исчислить всѣ роды отъѣзжающихъ людей, всѣ добрыя, благородныя или ничего незначущiя побужденiя ихъ — трудно, да и не въ томъ дѣло; насъ занимаетъ тутъ другой вопросъ: что привезутъ въ себѣ эти путешественники намъ, домосѣдамъ? какiе образуются въ нихъ взгляды и мысли въ отношенiи къ намъ и къ нашимъ дѣламъ? Какъ отразятся на нихъ путевыя впечатлѣнiя — все такъ же ли, какъ отражались на ѣздившихъ подобно имъ назадъ тому пять, десять или пятнадцать лѣтъ, или какъ иначе? Надо ожидать, что иначе: отъѣзжая подъ иными впѣчатленiями, они должны и воротиться также подъ иными. На основанiи этого предположенiя, желая имъ благополучнаго пути и благопрiятнаго возвращенiя, мы будемъ съ нетерпѣнiемъ ожидать этого возвращенiя, въ надеждѣ услышать что-нибудь свѣжее и искреннее…

Другое движенiе было у насъ… исключительно словесное, литературное. Это — шумный говоръ объ отрицателяхъ. Онъ долженъ быть записанъ въ хронику по органической связи его съ "нашими домашними дѣлами". Поводомъ къ нему, какъ безъ сомнѣнiя вамъ извѣстно, былъ романъ г. Тургенева, въ которомъ очень сильно описанъ отрицатель. По значительности, по важности повода, говоръ былъ конечно неизбѣженъ; но мы замѣтили одну странность: нѣкоторые люди, видимо обрадовавшись поводу, накинулись на отрицателей съ такимъ жаромъ, который только и свойственъ неожиданной радости. И вотъ какiя внушительныя рѣчи между прочимъ случилось намъ услышать среди излiянiй этой радости:

"Потребовалось одному хозяину каменнаго дома сдѣлать перестройку. Вотъ онъ созвалъ своихъ сосѣдей да прiятелей, и пообѣщавъ имъ хорошее угощенiе, просилъ помочь сначала сломать старое зданiе, а потомъ выстроить на его мѣстѣ новое.

"Прiятели собрались и принялись за дѣло. Работа закипѣла живо. Только ломая, многiе замѣтили хозяину, что неслѣдуетъ разрушать домъ окончательно, что фундаментъ и нѣкоторыя капитальныя стѣны очень крѣпки, могутъ войти въ составъ новаго дома, а потому и неслѣдуетъ ихъ ломать. Хозяинъ посмотрѣлъ, видитъ, что прiятели правы, и поблагодарилъ ихъ за добрый совѣтъ.

"Окончивъ ломку всего, что можно было ломать, работники принялись за постройку новаго дома и уже начали выводить стѣны… какъ прибѣжалъ еще одинъ изъ приглашонныхъ прiятелей и видя, что не всѣ стѣны доломаны, началъ разбивать ломомъ первую, которая попалась ему.

"— Эй! крикнулъ хозяинъ: — что ты, братецъ, тамъ дѣлаешь? Зачѣмъ ломаешь стѣну?

"— Да вѣдь ты же просилъ меня помочь разломать старый домъ?

"— Просить-то просилъ, ктò говоритъ что нѣтъ, только просилъ-то я пораньше; а теперь, братецъ, ужь нечего ломать: нужно строить. Если не умѣешь камни класть, такъ лучше уходи вонъ, а добра моего напрасно не порти."

Это видите ли присказка, или вѣрнѣе — мудрая притча, за которой слѣдуетъ нравоученiе:

"Въ жизни всякаго народа случаются иногда минуты, когда онъ вдругъ находитъ неудобную дорогу, по которой шолъ прежде, и сворачиваетъ на другую… Народъ чувствуетъ необходимость начать новую жизнь… Чтобъ начать ее, нужно уничтожить многое старое.

"Являются люди, которые берутъ это на себя и начинаютъ рубить все что кажется имъ помѣхою на новомъ пути. Они гремятъ своими проповѣдями противъ застарѣлыхъ привычекъ, мнѣнiй, убѣжденiй, обычаевъ… они ломаютъ, т. е. отвергаютъ многое старое, иные и все старое, и ничего не хотятъ признавать. Они все уничтожаютъ, бросаютъ, коверкаютъ, неоставляя ничего живымъ и здоровымъ. Это — отрицатели или… нигилисты. Это своего рода чернорабочiе, которые бываютъ способны только на ломку чего-нибудь стараго, но предъ созданiемъ новаго — они отступаютъ, благоразумно оставляя мѣсто дѣятельности другимъ.

"Когда нигилисты поступаютъ такимъ образомъ, то они честные и умные люди… Но не всѣ нигилисты таковы. Между нигилистами бываютъ люди, которые не умѣютъ понять предѣла своей дѣятельности, или не хотятъ отступить отъ нея, потомучто самолюбiе мѣшаетъ. Начавъ отрицать, они продолжаютъ отрицать безъ конца… Эти упорные нигилисты, бывши въ свое время передовыми людьми, подъ конецъ дѣлаются отсталыми, потомучто продолжаютъ свое отрицанiе въ то время какъ общество, отринувъ что нужно было, начинаетъ уже постройку новаго…

"Мы всѣ въ свое время бываемъ нигилистами, какъ недавно еще все образованное Россiи выразило свое отрицательное направленiе во многихъ фактахъ общественной жизни. Было отринуто крѣпостное право, сословныя различiя и многое множество другихъ застарѣлыхъ болѣзней, и многое изъ этого было отринутонетолько на словахъ, но и на дѣлѣ. Эти первыя и капитальныя отрицанiя повели за собой другiя, которыя потянули третьи, и такъ далѣе. Но дѣло въ томъ, что общество, удовлетворивъ главнѣйшимъ своимъ отрицательнымъ потребностямъ, сейчасъ же осмотрѣлось, и не продолжало безсмысленную ломку всего стараго, а рѣшилось кое-что и оставить, чтó нашло крѣпкимъ и здоровымъ въ народѣ… Неотказываясь еще совершенно отъ поломокъ, которыя можетъ-быть придется сдѣлать, оно однако почувствовало необходимость работать, строить, созидать новое… Нигилисты этого не замѣтили…"

Строго, нравственно и внушительно!.. Такъ внушительно, что вы уже догадываетесь изъ какого журнала мы дѣлаемъ эту выписку. Но вотъ — поворотъ къ тургеневскому Базарову, какъ къ художественному образу, въ которомъ воплощена вся порода отрицателей. Тутъ оказывается, что Базаровъ — самый «отсталой», самый «запоздалый» нигилистъ.

"Сработать что-нибудь, создать самому, онъ не могъ; отвергать больше не приходилось ничего, потомучто онъ уже все отвергнулъ; чтоже оставалось ему дѣлать?

"Умереть.

"Ислава-богу, скажемъ мы по смерти Базарова. Правда, авторъ заставилъ его умереть случайно, но все-таки если Базаровъ померъ, то благодаренiе Господу за это." ("От. Зап." № 4)