Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Однако до плача не дошло, и мы не исполнили нашего немѣренiя, обуреваемые господствующимъ духомъ… Да! изъ наблюденiй надъ собой и другими мы заключаемъ, что духъ мудрствованiя у насъ господствующiй и въ полномъ разгарѣ: мы все обобщаемъ, все возводимъ въ принципы, философствуемъ попреимуществу. И это хорошо, это добрый знакъ, это здорово уму человѣческому, и наблюдателю весело слѣдить за его молодыми движенiями, за его грацiозной игрой. Однако не всегда же весело, — бываетъ иногда и грустно: грустно бываетъ видѣть, какъ иногда умъ возится съ дѣйствительностью, стараясь поймать ее и уложить въ готовый выводъ, какъ въ правильно-построенной ковчежецъ, а она, своенравная, недается ему, ускользаетъ и расплывается изъ формулы… Вотъ хоть бы и это, многимъ колющее глаза, наше безконечное полемизированье, — въ большей части случаевъ оно проистекаетъ изъ того же духа. Намъ случалось слышать диспуты, устные и письменные, при которыхъ обыкновенный, практическiй человѣкъ только руками разводитъ и недоумѣваетъ, изъ-за чего это? Вначалѣ два человѣка смотрятъ на предметъ совершенно одинаково; но захочется имъ частную практическую истину возвести въ общiй принципъ, — ну и разойдутся, и начнутъ упражняться въ дiалектикѣ. Одинъ построилъ теорiю, повидимому совершенно правильную, а другой неожиданно сунетъ ему фактъ изъ дѣйствительности, отъ котораго теорiя летитъ какъ карточный домикъ; потомъ бойцы помѣняются ролями и окончатъ тѣмъ же. Дѣло понятное: физiологiя общества, какъ наука еще далеко не законченная и имѣющая закончиться едвали не вмѣстѣ съ симъ бреннымъ мiромъ, не успѣла приготовить принципа для извѣстнаго ряда явленiй, — гдѣжъ его взять? Можно было бы привести любопытные примѣры подобныхъ диспутовъ, но мы не приведемъ ихъ, потомучто нѣтъ въ этомъ надобности: вѣдь не осуждать же стать эти игры молодого ума, не мѣшать же его движенiямъ, не идти противъ господствующаго духа. Пусть его упражняется умъ! Повторяемъ — это ему здорово; онъ знаетъ свое время — когда упражняться въ дiалектикѣ и когда прилагать мысли къ дѣлу. Теперь слышатся жалобы: зачѣмъ все слова да слова, а дѣла нѣтъ; но вопервыхъ сами жалующiеся большею частiю упражняются въ однихъ словахъ, а вовторыхъ иныя слова сами по себѣ составляютъ дѣло… Найдутся можетъ-быть эксцентрики, которые желали бы и попридержать разыгравшiйся умъ, не въ силу какой-нибудь разумной необходимости, а такъ… но не намъ приставать къ ихъ мрачному сонму… Впрочемъ мы коснулись того, о чемъ совсѣмъ не хотѣли говорить и о чемъ говорить много нестоитъ; мы думали только указать на трудность обобщенiя явленiй жизни, особенно теперь, когда жизнь входитъ въ такую силу, что не успѣваешь ловить всѣ ея проявленiя; когда, собравшись напримѣръ говорить о событiяхъ прошлой недѣли, вдругъ съ изумленiемъ замѣчаешь, что они уже покрыты слоемъ другихъ событiй, болѣе свѣжихъ и болѣе видныхъ, и когда наконецъ чувствуешь, что въ числѣ этихъ событiй есть такiя, смыслъ и результатъ которыхъ разъяснитъ только будущее. Но какъ бы то нибыло — не отступиться же отъ труднаго дѣла, предавшись страху и смущенiю! Зачѣмъ смущенiе? Пусть насѣдаютъ явленiя: мы соберемъ и нанижемъ ихъ столько, насколько мочи станетъ; а вѣдь богатырской мочи вы конечно отъ насъ не ждете, потомучто ныньче рѣшительно нѣтъ богатырей. Итакъ — за дѣло!

Если взглянуть разомъ на все, что занимаетъ и заботитъ насъ въ настоящую минуту, то нельзя не увидѣть, что наибольшая сумма нашихъ нравственныхъ силъ сосредоточена все на томъ же дѣлѣ, производящемся между землевладѣльцами и земледѣльцами, на томъ народномъ дѣлѣ, которое съ каждымъ часомъ все больше обнаруживаетъ свои послѣдствiя, собственнымъ ходомъ указывая путь къ дальнѣйшему развитiю общественнаго устройства, и постепенно втягиваетъ въ себя мыслительную дѣятельность лучшихъ людей. Эти люди начинаютъ сживаться съ интересами народа, которые все больше раскрываются и яснѣютъ передъ ними…

Позвольте однако намъ перервать на минуту эту рѣчь для небольшого эпизодическаго отступленiя. Въ прошломъ мѣсяцѣ мы имѣли слабость серьозно остановиться на нѣкоторыхъ невозможныхъ для свѣжаго и прямого человѣка идеяхъ, которыми изобилуетъ московская газета "Наше Время". Но какъ же мы ошиблись! потому и говоримъ, что имѣли слабость. Да и

мудрено было не ошибиться: разсужденiя гг. Павлова и Чичерина казались такими серьозными, что никакъ нельзя было замѣтить, что они шутятъ. Мы объ этомъ догадались только по дальнѣйшимъ нумерамъ газеты, въ которыхъ обнаружилась какая-то особенная игривость, несовмѣстимая съ серьознымъ дѣломъ и серьознымъ взглядомъ. Такъ напримѣръ въ № 26 передовая статья начинается слѣдующими необыкновенно-игривыми восклицанiями:

"Пора сливаться съ народомъ! Въ самомъ дѣлѣ пора. Разрозненность надоѣла. Петръ-великiй натворилъ чудесъ, истинно непостижимыхъ; но какъ же можно было разорвать цѣльный народъ на двѣ половины, изъ которыхъ, по увѣренiю знающихъ людей, одна не понимаетъ вовсе другой? Намъ иногда приходило въ голову, что основныя черты нашего народнаго характера проходятъ отъ крестьянской избы до болѣе удобныхъ жилищъ въ совершенной неприкосновенности, неизмѣненныя нисколько заносной цивилизацiей; что таже наклонность къ лѣни, тоже неуваженiе къ духовнымъ силамъ, тоже равнодушiе къ общественнымъ вопросамъ, таже изворотливость ума, тоже отсутствiе идей и тотъ же недостатокъ наивности въ самыхъ ничтожныхъ мелочахъ распространяютъ между нами духъ братства сверху до низу и сплачиваютъ всѣхъ въ одну крѣпкую массу."

Какова шутка! каково остроумiе! Ни «Искра», ни «Гудокъ»… да чтó «Искра» и «Гудокъ»! они тутъ нейдутъ ни въ какое сравненiе. «Развлеченiе», "Зритель"… все не то! Былъ у насъ когда-то… Бардадымъ, Брандахлыстъ, или что-то похожее; вотъ тотъ развѣ потягался бы съ "Нашимъ Временемъ" по части шутки и остроумiя. Полюбуемтесь же еще на нее, на эту игривѣйшую шутку.

"Неуваженiе къ духовнымъ силамъ", "равнодушiе къ общественнымъ вопросамъ", "отсутствiе идей" — знаете, чтó это такое? Это все "основныя черты нашего (т. е. русскаго) народнаго характера", уцѣлѣвшiя нетлѣнными въ продолженiе тысячи лѣтъ со временъ Гостомысла, — черты, на которыхъ держится единство нашей нацiи, которыя сплачиваютъ ее въ одну крѣпкую массу. И чтó чудно — что черты-то все отрицательныя!.." Неужели же вы смѣетесь, читатель? Право это преуморительно! Подарите г. Павлова хоть улыбкой за его старанье разсмѣшить васъ, похлопайте немножко для поощренiя. За то онъ сейчасъ же отпуститъ вамъ другую неменѣе игривую остроту. Да вотъ: въ № 33, рѣшившись будтобы "окончательно слиться съ народомъ", онъ остритъ такимъ образомъ:

"Намъ говорятъ, что это хорошо, что это лучше, что тотчасъ, какъ только сольемся, то уже никто болѣе не охнетъ и не будетъ даже такихъ морозовъ, какъ въ нынѣшнюю зиму. Точно, должно-быть прiятно видѣть себя въ кругу единомышленниковъ. Взглянешь въ окно, увидишь на улицѣ несчастнаго пѣшехода съ заиндѣвѣвшей бородой, съ отмороженнымъ носомъ. Кажется есть разница: тотъ дрогнетъ отъ стужи, а ты сидишь въ теплой комнатѣ. Разница страшная, разрывъ ужасный. Горько становится, приходишь въ отчаянiе; но какъ получишь убѣжденiе, что душа прохожаго и ваша душа находятся въ самыхъ близкихъ родственныхъ отношенiяхъ, то конечно и вамъ и ему сдѣлается непремѣнно легче: тотъ перестанетъ зябнуть, а вы горевать. Усладительно сближенiе человѣка съ кѣмъ-нибудь, даже съ однимъ изъ себѣ подобныхъ. Чтóже, какое чувство должно посѣтить его сердце, какiя мысли забраться въ его мозгъ, если онъ живетъ запанибрата съ массами, съ мильонами, понимаетъ ихъ, а они понимаютъ его; если какой бы вздоръ ни полѣзъ ему въ голову, то этотъ же самый вздоръ въ туже минуту займетъ умы безчисленнаго, нескончаемаго народа?"

Не правда ли, оно очень остроумно и очень игриво? Только этаже самая остроумная тирада ясно указуетъ намъ, что можетъ иной редакцiи придти въ голову и такая мысль, которая уже никогда и никакъ не займетъ умовъ безчисленнаго, нескончаемаго народа, а слѣдовательно и сближенiя не произойдетъ. Не будь же подобныхъ мыслей и произойди сближенiе, — тогда можетъ-быть и въ самомъ дѣлѣ оханья было бы немного меньше; потомучто народъ, научившись понимать насъ, сумѣлъ бы можетъ-быть различить, кому изъ насъ дѣйствительно горько при видѣ продрогшаго человѣка, и кому сладко сидѣть въ тепломъ кабинетѣ, глядя въ окно на отмороженные носы, и эти прiобрѣтенныя свѣдѣнiя онъ можетъ-быть употребилъ бы на что-нибудь, обратилъ бы ихъ какъ-нибудь себѣ въ утѣшенiе въ горькую минуту, когда придется охнуть…

68
{"b":"121424","o":1}