"— Ну чтó толковать!.. разскажи лучше, какъ справляютъ у васъ свадьбы, похороны, крестины…
"— Придетъ невѣста въ домъ жениха, станутъ лицомъ къ лицу у стола, старшой прочтетъ чтò надо изъ евангелiя, — вотъ и вся недолга, и повѣнчали. Хоронятъ такъ же: умретъ кто, — положатъ во гробъ да и снесутъ на кладбище.
"— Какъ! даже и не отпѣваютъ?
"— Такъ чтожъ? все едино — отпѣвать, либо нѣтъ; Богъ лучше знаетъ, чего человѣкъ достоинъ; тамъ будетъ ему по жизни его на землѣ…
…
"Лошади у содержателей станцiй молоканъ (прибавляетъ потомъ авторъ) рослыя, сытыя; въ домахъ чистота; неслышно ни ссоръ, ни брани, да и грамотность развита больше чѣмъ въ Россiи… Нерѣдко мнѣ случалось заходить въ избы молоканъ: вездѣ я находилъ церковныя книги, старики читали вслухъ, молодые слушали; дѣтей находилъ за азбуками."
О раскольникахъ все, читатель; больше ничего нѣтъ. Теперь позвольте… о чиновникахъ. Надо сказать, что большая часть нашихъ вопросовъ (невключая раскольничiй) можетъ начинаться одними и тѣми же словами: "устройство быта"… Устройство быта крестьянъ, мѣщанъ, купцовъ… ну, и чиновниковъ тоже. А въ самомъ дѣлѣ, бытъ чиновниковъ нельзя-таки назвать хорошо и прочно устроеннымъ. Вотъ хоть бы теперь: дороговизна, увеличивающая количество необходимыхъ расходовъ, при неизмѣнной цыфрѣ прихода, и зловѣщiе для героевъ нашего вопроса слухи о сокращенiи штатовъ и цѣлыхъ административныхъ учрежденiй, — эти обстоятельства ставятъ ихъ въ такое положенiе, которое способно вызвать человѣка на размышленiе. Нѣсколько времени тому назадъ заговорили было господа писатели о томъ, куда бы лучше дѣвать заштатныхъ; поговорили да и замолчали, порѣшивши кажется, что "не знаемъ дескать куда дѣвать ихъ". Между тѣмъ и сами чиновники зашевелились съ своими "обществами вспомоществованiя", "сберегательными кассами" и пр. Началось конечно съ Петербурга, а потомъ пошло дальше, и движенiе это продолжается до сего дня. Послѣднее проявленiе его совершилось въ Орлѣ, гдѣ составился проектъ устава "общества взаимнаго вспомоществованiя чиновниковъ". По поводу этого проекта нѣкто сказалъ (въ 42 No "Современной Лѣтописи") нѣсколько словъ. Въ этихъ нѣсколькихъ словахъ мы услышали нѣсколько жалобъ — на апатiю, на умственный сонъ вообще чиновнаго люда, на равнодушiе и даже недоброжелательство нѣкоторыхъ къ начинанiямъ и начинателямъ, составителямъ проектовъ, обществъ и пр. Услышали мы нѣсколько вопросовъ, о томъ напримѣръ, "откуда распространилось убѣжденiе, что сынъ чиновника долженъ непремѣнно дѣлаться чиновникомъ? откуда невыгодный взглядъ на честный трудъ ремесленника, купца, земледѣльца?" Услышали мы нѣсколько здравыхъ мыслей, какъ напримѣръ, что чиновникамъ надобно расширить свою дѣятельность.
Мы съ своей стороны хотѣли сказать: общества вспомоществованiя, кассы и пр. — хороши, но одни они не устроютъ быта чиновниковъ и не обезпечатъ вполнѣ ихъ будущности. Стало-быть хорошо было бы запастись имъ на всякiй случай подготовкою къ другому поприщу, т. е. тоже что "расширить свою дѣятелность". Но этого нельзя ожидать при существованiи апатiи, умственнаго сна и невыгодныхъ взглядовъ на честный трудъ ремеслинника, купца и пр. Значитъ нужно дознаться, откуда взялись этотъ сонъ и эти взгляды? Боже мой! да вѣдь тутъ ничего удивительнаго. Въ прошедшiй разъ какъ-то сорвалось у насъ съ языка восклицанье о томъ, чтó можетъ сдѣлать изъ человѣка исключительно служебное поприще; потомъ въ журналѣ "Вѣкъ" встрѣтилось намъ размышленiе о вечернихъ занятiяхъ чиновниковъ въ присутственныхъ мѣстахъ. Авторъ размышляетъ, что эти вечернiя занятiя пользы существенной не приносятъ, потомучто чиновники дѣла почти не дѣлаютъ въ вечернiя засѣданiя, а проводятъ ихъ большею частью въ пустѣйшей болтовнѣ; между тѣмъ обязательное посѣщенiе должности вечеромъ отбиваетъ ихъ отъ дома, отъ семьи, отъ частной жизни, не даетъ имъ ни на чемъ остановиться и отдохнуть внѣ служебной сферы, не даетъ ни къ чему приспособить себя, превращаетъ ихъ въ ходячiя дѣловыя бумаги…
Все это авторъ говоритъ собственно о провинцiальныхъ порядкахъ и тамошнихъ чиновникахъ, прибавляя, что въ Петребургѣ этого уже нѣтъ. Съ провинцiальнымъ чиновничьимъ бытомъ мы знакомы издали, по воспоминанiямъ и слухамъ; но вотъ — неугодно ли взглянуть на особенный образчикъ петербургскаго чиновника.
Жилъ-былъ чиновникъ, уже немолодыхъ лѣтъ и немалыхъ чиновъ. Смолоду началъ онъ служить при особѣ однаго сторогаго, крутого начальника, неотличавшагося особенной ровностью характера; начальникъ не стѣснялся въ муштрованiи чиновника, но и награждалъ его щедро; муштрованье заставляло чиновника усилинно суетиться; награды окрыляли его надеждами; онъ завелся семействомъ и размыслилъ, что начальникъ его — лицо немаловажное, сильное, что служа при немъ усердно, можно достигнуть и выиграть, — и размысливъ такимъ образомъ, предался со всѣмъ жаромъ усердiя своимъ обязанностямъ, точное исполненiе которыхъ требовало всегдашней готовности и служебнаго бодрствованiя во всякiй часъ дня и ночи. Вечернiя занятiя были тутъ непремѣннымъ условiемъ. Много лѣтъ усердствовалъ чиновникъ и — вотъ что вышло изъ него чрезъ эти много лѣтъ. Станъ его наклонился впередъ и немного сгорбился; образовалась постоянная хлопотливо-ускоренная походка; лицо получило способность только къ двумъ выраженiямъ: выраженiю озабоченности, смѣшанной съ нѣкоторымъ испугомъ, и — къ кроткой улыбкѣ, съ примѣсью сердечнаго умиленiя. Онъ семьянинъ и чадолюбивый отецъ; онъ уже при особѣ другого начальника, менѣе строгаго и отличающагося большей ровностью характера, но страшная, непостижимо-сильная привычка сдѣлала для него необходимымъ какъ воздухъ, пища и всякая жизненная потребность, слѣдующiй ежедневный образъ жизни. Утромъ въ десятомъ часу торопливо шолъ онъ въ свою канцелярiю и оставался тамъ до пяти часовъ; потомъ торопливо возвращался домой, торопливо обѣдалъ и торопливо предавался подкрѣпляющему силы сну. Въ десятомъ часу торопливо выхлебывалъ чашечку чаю и такъ же торопливо шолъ въ канцелярiю, гдѣ оставался до перваго часа ночи. Случалось, что въ эти часы вечерняго бдѣнiя не было совсѣмъ дѣлъ, на которыхъ бы онъ могъ утолить жажду служебной дѣятельности; тогда онъ открывалъ особый картонъ, наполненный черновыми и другими бумагами, съ помѣтками: «выждать», "къ храненiю", "для памяти". Онъ перебиралъ эти бумаги съ умышленной медленностью, нѣкоторыя освѣжалъ новыми отмѣтками, другiя, которыя "по измѣнившимся обстоятельствамъ" оказывались уже не нужными, тщательно рвалъ и бросалъ въ стоявшiй у него подъ столомъ деревянный ящикъ. Иногда заходилъ къ нему, въ его уединенную лабораторiю, сверстникъ; онъ встрѣчалъ его съ своей кроткой улыбкой и бесѣдовалъ съ нимъ… Надо замѣтить при этомъ, что вообще когда кто-нибудь заговаривалъ съ нимъ о предметахъ до государственной службы неотносящихся, то онъ слушалъ собесѣдника точно такъ, какъ еслибы ему разсказывали о вчера открытыхъ невѣдомыхъ странахъ, наполненныхъ всякими чудесами природы: одно наивное, дѣтское любопытство — и никакого сочувствiя!.. Поэтому бесѣда съ сверстникомъ обыкновенно шла о службѣ и о служащихъ, по ихъ отношенiямъ къ службѣ. Иногда нашъ герой предавался воспоминанiямъ, но и воспоминанiя его были исключительно служебныя: онъ воспоминалъ о прежнемъ начальникѣ, о бывшихъ сослуживцахъ, изъ которыхъ
Однихъ ужь нѣтъ, а тѣ далече,
Какъ Сади нѣкогда сказалъ;
вспоминалъ о минувшихъ служебныхъ треволненiяхъ, передрягахъ и буряхъ, — тутъ его кроткая улыбка выражала наибольшее сердечное умиленiе. "Боже мой! какое время было! какъ все это измѣнилось!" говорилъ онъ съ грустнымъ качаньемъ головой.
Бывали такiе дни въ году, когда къ нему, — не въ канцелярiю, а въ квартиру, — собирались гости. Соберутся и въ карты играютъ, дамы въ гостиной засѣдаютъ или парами по залѣ ходятъ; а онъ хозяинъ, какъ-будто ошибкой, некстати забѣжавшiй незваный гость, переходитъ съ мѣста на мѣсто, незная гдѣ прiютиться и куда приткнуться; пытается заговорить и конфузится, и вдругъ — исчезаетъ. — Гдѣ онъ? спросили бы вы. — "Его потребовали", отвѣтилъ бы вамъ шопотомъ кто-нибудь изъ домашнихъ; но его никто не требовалъ: онъ самъ убѣжалъ въ канцелярiю. Потомъ онъ возвращается… въ первомъ часу, къ ужину.
