Редчайший дар природы!

Чудесный камень электрон, который обладает удивительным свойством: если его потереть, он притягивает, привлекает к себе иные вещества и предметы!

Сок солнечных лучей, который при закате оседает в водах омывающего землю океана.

Греки давно знали янтарь и ценили его выше золота.

«Продают янтарь местные жители, — сообщает Геродот, — но привозят его, говорят, по большой реке откуда-то далеко с севера. И хотя я доподлинно знаю, что янтарь приходит к нам с края земли, я не верю в существование какой-то большой реки, впадающей в Северное море. Я никогда не слыхал ни от одного очевидца, чтобы за Европой находилось море».

Может быть, эта река, бегущая на север, в существование которой не верит Геродот, — Волхов, по которому мы плыли в Новгород.

Реальность и фантазия, что достоверней? Смешно, но… Побывав на юге нашей земли, Геродот не поверил в существование реки, впадающей в Северное море. Зато поверил… что дальше на север от невров лежит холодная пустыня, в которой живут свирепые людоеды андрофаги. А на восток от Борисфена… О-о, там идет дорога до Каменных гор, где добывают золото. Чтоб пройти её, надо знать семь языков разных народов. Пройти земли чёрных кафтанов, которые всегда одеты в чёрное платье, и безволосых, которые так и рождаются плешивыми. А дальше… дальше живут люди с козьими ногами, за ними другие, которые опят шесть месяцев, и третьи — одноглазые, и, наконец, грифы — похожие на львов чудовища с орлиным клювом и крыльями, которые стерегут богатства Каменных гор.

Не о нашем ли Урале шла речь?

Но вернемся на наш водный дуть.

От Скандинавии до Балкан — какая непомерная длина! Через холодные и теплые моря, через речные системы, через волоки протянулся, пролег, утвердился этот путь в давшие времена. Впрочем, что такое давние времена? У времени нет предела. У каждой давности непременно есть свое давнее. Но мы не будем раскапывать глубины веков. Ограничимся временами, памятными для наших героев и их современников, или теми, что дошли до них как еще живое прошлое их предков-славян. Несомненно, что гигантская магистраль, соединявшая север с югом, была освоена народами древности задолго до варягов. Но славянские племена, через земли которых она пролегала, называли ее именно так — путь из Варяг в Греки.

Из окон Палатия — огромного дворца византийского императора — открывались неоглядные дали. Из одних покоев было видно лазурное море, утыканное округлыми глыбами прибрежных скал и отороченное по краю крепкими зубьями крепостной стены. В него острым углом вдавался берег, густо уставленный кубиками домов. Жилье и мастерские ремесленников, купеческие лавки, склады, амбары, бани. А между ними, извиваясь, ползут узкие улицы, стягиваются в тугой узел на площади. Если глядеть сверху, из дворцовых окон, кажется: из морской пучины вылез гигантский краб и распластался на берегу, широко разбросав клешни. Из покоев, выходящих окнами на другую сторону, тоже видна крепостная стена со сторожевыми башнями. Её полукольцо плотно лежит на суше. Внутри — ещё более густая россыпь крыш, а снаружи, за стеной, будто брошена шаль в зелёно-жёлтую клетку. Это — поля, которые кормят многочисленное население города. Ах, лучше бы не подходил император к окнам, лучше бы не глядел. Город Константина, столица Византии, где твоя былая слава?

Там, за крепостной стеной, на полях не видно сейчас ни пахарей, идущих за плугом, ни водоносов с деревянными недрами на коромыслах, ни сборщиков урожая с подвешенными на груди корзинами. Над пригородными полями — житницей столицы грозно курятся седые дымы. Это жгут костры, варят еду степные кочевники. Их тысячные орды подошли к самым стенам византийской столицы.

Улицы Константинополя, или Царьграда, как называли столицу Византии русские, были шумней и крикливей киевских. Впрочем, может, это просто казалось так чужеземцу, который не понимал смысла чужой речи и поэтому с особым вниманием прислушивался к голосам. Это был наш Илья Муравленин. Начинается ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА — «ПОД СТЕНАМИ ЦАРЬГРАДА».

Илья слышал от купцов, ходивших с караванами в дальние земли, что живут в иных краях люди не с белой, а с чёрной кожей. И правда — чернокожие. Полуголые, в одних только повязках на бедрах, с блестящими от пота телами, несут они носилки. Это не греки, должно быть рабы, привезённые сюда на торг. А на носилках под шёлковым шатром лежит, важно развалясь, их хозяин — дородный грек. Илья неодобрительно поглядел вслед носилкам. На Руси такого не увидишь. Даже самые знатные бояре ездят верхом либо в возке. А на носилках носят, только раненых или хворых.

Многое было непривычно взгляду на залитых утренним солнцем улицах: и длинные одеяния мужчин — не кафтаны, не плащи, а платья, похожие на те, в которых иконописцы рисуют святых, и дома — не рубленные из дерева, как в русских городах и селах, а сплошь каменные. Дома красивые, ничего не скажешь. Например, этот. Спереди — белые каменные столбы. По ним вьются зеленые плети с широкими резными листьями. За жилыми покоями — внутренний дворик, Илья заглянул через ограду. Всё чисто, прибрано. Посреди — пруд. Тоже выложен камнем. Вода прозрачная… Наверно, боярские хоромы. А дальше по улице — другие дома. Поднимаются и в два, и в три, и даже в четыре этажа. Прижаты друг к дружке так, что меж ними не остается просвета. И от этого тесно и неуютно. Нет, это он зря. Город хорош. А неуютно потому, что кругом чужая, непонятная речь. А Илья бессловесный, будто немец какой. Это в Киеве так называли иноземных купцов, которые не умели говорить по-русски, мол, немой он, немец. Прошли года. Теперь называют так на Руси германцев. Почему только их — никто не знает. Прилипло — и все. А откуда взялось это слово, люди уже и запамятовали. Вот и он теперь здесь, среди ромеев, вроде немца. Эх, Алёшу бы сюда Поповича! Он говорить по-гречески может и даже книги греческие читает.

Шёл Илья, сворачивая то в одну, то в другую сторону — всё равно куда. Вышел посмотреть город и теперь, кружа по нему, старался только запомнить направление, чтобы потом найти дорогу обратно, к казармам гвардейской дворцовой стражи, где разместился русский полк.

Ещё в пути воевода Борислав рассказывал на привалах своим ратникам: у Руси с Царьградом знакомство давнее. Торговали с незапамятных времен. Ромеи охотно покупали меха, мёд, воск из славянских лесов, янтарь, добытый на берегах северных морей. Славяне увозили домой драгоценные украшения из жёлтого металла — золота, которого на Руси не добывали, разные изделия, изготовленные искусными византийскими мастерами, виноградное вино. Но случалось и так, что приедут славянские купцы, а ромеи захватят их лодки, заберут товар, а людей перебьют или продадут в рабство. А между тем всюду и везде гость, откуда бы он ни был родом, находится под охраной той страны, в которую прибыл. Такой обычай у всех честных народов. Иначе бы и торговать нельзя было. Ромеи это все прекрасно знали и купцов из других стран не обижали. На славян же — народ им малоизвестный — смотрели свысока. Называли их варварами, что означает дикари. И вот однажды славяне послали в Царьград не купцов с товарами, а вооружённых воинов. Было это ещё во времена Аскольда и Дира, когда ладьи с русскими ратниками первый раз осадили Царьград. Вроде бы уладились. Но прошло время, и ромеи опять нарушили договор. Снова ограбили караван, а купцов, пытавшихся отстоять своё имущество, предали позорной казни — распяли на крестах в своём Царьграде. Князь Олег, правивший в то время в Киеве, узнав об этом, сильно разгневался и послал вестников ко всем славянским племенам, созывал всех, кто владеет мечом и копьем, кто в силах натянуть тетиву лука, идти в поход на коварных ромеев. И вот стали собираться и поляне, и ильменские славяне, и северяне, и древляне, и кривичи… По приказанию Олега рубили деревья, долбили лодки.