Гости уже готовы тронуться в путь, в это время к Илье приближается один из пленных. По виду это старик, одетый в лохмотья.

— Илья! — негромко говорит он. — Не узнаёшь?

Илья смотрит на него, не узнавая.

— Брынские леса… Соловей-разбойник… — произносит пленный, и Илья, а вместе с ним и мы узнаем человека со шрамом.

— Ты! — кричит Илья. — Как ты попал сюда?

— Долго рассказывать. Ежели вернусь на Русь живой, приду к тебе. А сейчас прощай! Спасибо тебе! Поклон родной земле. — Он опустился на колени и коснулся лбом земли.

Днепр качал и баюкал ладьи до самых порогов. Но вот он сделал крутой поворот. Над водой нависли скалистые отроги, сжав горло реки. Насады летят все быстрей, и вдруг впереди во всю ширину водной дороги встает забор — каменная гряда с устремленными ввысь остриями. Кажется, какое-то чудище, схоронившись под водой, выставило наружу зубастую челюсть. В каменной гряде зияет узкий проход, по которому с оглушительным шумом мчит стремнина, увлекая судно. Только очень опытный кормчий может, увернувшись от страшных зубьев, провести ладью по кипящим пенистым волнам, не разбить ее о скалы и камни. Миновали! Пронесло! А дальше… Дальше и вовсе нет пути. Каменными остриями сплошь утыкано все русло реки. Чудовище злобно оскалило пасть и ревет уже так, что не слышно человеческого голоса. Не уследишь — подхватит немыслимой силой, потащит, завертит, швырнет в эту разверстую пасть, в пучину.

Днепровские пороги! Не зря с давних времен считались они самым страшным местом на всем длинном пути из Варяг в Греки. Семь больших порогов на Днепре следуют один за другим. Вот где великая тягота. Тут река людям не помощник. Справляться надо самим. Разгружают ладьи, вытаскивают их на сушу, несут на руках вдоль берега и суда и всю поклажу. Семь раз — от порога к порогу. Кажется, здесь Днепр Словутнч пытает людей на смелость, на крепость, на стойкость. И опять не преминул воевода Борислав напомнить своим ратникам о том, что как раз в этих местах сложил свою голову смелый воин князь Святослав — был убит в засаде коварными степняками — теми самыми печенегами, что рыскают ныне под стенами Царьграда.

Вот почему, увидев русских ратников, купцы русского торгового каравана заглушают шум порогов радостными криками. Рассказывают:

— Худо сейчас приходится грекам! Да и не только грекам, всем христианам и в Ромейской земле, и в Палестине. Как раз в Царьграде прихватили мы наших паломников, ходивших в святой Иерусалим, поклониться гробу господню. Вот послушайте, что рассказывают! Вся земля в огне и крови!

Да, излюбленный маршрут паломников — туристов былинных времен теперь в связи с военными событиями весь в огне. В тех местах, где находятся прославленные христианские святыни, пылают пожарами города, сражаются войска. До гостей ли тут! Попадешь к арабам, или туркам, или даже к христианам, не станут разбираться, кто ты есть. Странник, паломник — им до этого нету дела. Захватят в плен и продадут в рабство, ограбят, убьют. Застигнутые на чужбине войной, паломники толпами бредут по военным дорогам, изможденные, измученные, умирающие от голода. А те, кому удается добраться до родных мест, рассказывают теперь не о красотах святынь, которые им удалось повидать. С горьким плачем спешат они поведать о пережитом — и о том, что в самом деле претерпели, и о том, что от себя прибавили. И несет молва слух и на запад — в Германию, Францию, Англию, Италию, и на восток — на Русь о зверствах мусульман, о надругательстве над гробом господним, над святыми местами. И все громче звучит призывный клич постоять за христианскую веру, отвоевать у мусульман святые места.

Но нас не должны пугать горестные рассказы и предостережения. Ведь мы отправляемся в путь не сами, а под защитой полка, в котором находится наш друг Илья Муравленин.

Вот уже устье Днепра. Болотистые плавни. Острова и отмели. Лазурный берег Чёрного моря…

Здесь обычно русские корабельщики устраивают привал. Осматривают ладьи, проверяют оснастку. Дальше уже предстоит плыть по морю. Остается только добавить, что пересекать морские просторы древние плаватели не решались. Плыть старались, не удаляясь от берега. Такое плавание в наше время называют каботажным.

Примерно за четыре с половиной века до новой эры и за пятнадцать до тех времен, когда жили герои нашей повести, на месте, где расположились на отдых воины направляющегося в Византию русского полка, стоял полис Ольвия.

Полис по-гречески означает город.

Когда-то купцы-мореходы из. Милета во время своих странствий приглядели эти земли, находившиеся совсем не близко от родных им мест, захватили их и обосновали новое поселение, которое назвали Ольвия — Счастливая.

Такие города-колонии Византии, Херсонес, Пантико-пей и многие другие стояли по всему побережью морей от нынешней Испании до Кавказа. Один из древних мыслителей сказал, что греки сидели в своих колониях по берегам, как лягушки сидят вокруг пруда. И правда, греческие колонии жались к берегам. Попробуй, двинься вглубь, когда вокруг лежат неизведанные пространства, населенные воинственными народами.

И вот однажды в Ольвию приехал греческий ученый по имени Геродот.

Учёный грек Геродот не сидел на месте. Ездил, смотрел, разговаривал с людьми и, по своему обыкновению, все старательно записывал. В жизни ему много пришлось путешествовать. И потом, когда он вернулся на родину, набралось у него записей на целых девять книг.

Наступил очередной срок Олимпийских игр, которые проводились раз в четыре года. В эту пору греки оставляли все свои дела. Смолкали споры. Прекращались войны. Люди в праздничных одеждах с венками и гирляндами цветов веселыми толпами двигались по дорогам к местам игр — посмотреть, как будут состязаться самые ловкие, самые смелые, самые красивые.

Учёный грек Геродот тоже принял участие в Олимпийских играх. Нет, он не метал диска, не состязался в беге, не стрелял из лука. Он читал собравшимся свои записи. И тысячи людей, сидевших на скамьях стадиона, а то и прямо на земле, слушали его, не замечая, что солнце успело не только подняться в самую высь, но и спуститься вниз, растекаясь алым закатным заревом.

Неизвестно, вручили ли тогда Геродоту обычную награду победителя Олимпийских игр — лавровый венок. Но зато мы хорошо знаем другое: с тех пор получил Геродот почетный титул — Отец Истории, который остался за ним до сих пор.

Геродот побывал в Египте, Сирии, Вавилоне… Но нам, конечно, всего интересней, что видел, о чём слышал он на земле нашей Родины.

«Неподалеку от Ольвии, — рассказывал он в своих записках, — в Понтийское море впадает река Борисфен. — Борисфеном Геродот называл наш Днепр. — По затвердевшей воде ходят люди, ездят на повозках и даже сражаются здесь», — написал он, увидев покрытый льдом залив. От Геродота знаем мы о скифах — земледельцах, которые, по его мнению, обитали где-то в районе нашего Киева. Есть ли там город, Геродот не сообщает. Зато он рассказывает, что жители тех мест сеют много хлеба и вывозят его на продажу грекам. Выращивают просо и чечевицу, лук и чеснок.

…Дикие белые лошади, пасущиеся на берегу огромного озера… Горький источник минеральной воды… Гигантский медный сосуд, вмещающий 600 ведер воды, сделанный из наконечников стрел по приказанию скифского царя… Читая записки ученого грека, мы будто сами проезжаем по этим местам.

Густые леса и прекрасные луга, обильные жатвами, раскинувшиеся по берегам прекрасной, по мнению Геродота, реки, с которой по красоте и плодородию может поспорить только Нил.

Сообщает Геродот и о древних славянских племенах — неврах. Обычаями и нравами они похожи на своих соседей скифов, но знают волшебство и могут превращаться в волков. Побудут несколько дней волками, а потом снова обратятся в людей. «Правда, сам я этого не видел, — признается Отец Истории, — но люди, которые мне рассказывали, клялись, что это правда».

В раскопках Ольвии сверкнула бронзовая медаль с рыбой — и можем представить себе мелкие воды Приднепровья, рыбаков с полными сетями, обилие жизни… А в рассказе Геродота также неожиданно промелькнул вдруг жёлтый глазок янтаря.