10 марта/79.

Многоуважаемый Виктор Павлович,

Я с величайшим удовольствием готов читать в пятницу, если Вам понадоблюсь, о чем и спешу уведомить. Но что читать? Этого я еще не решил (не успел). Впрочем, если публика Ваша будет новая, то есть другие люди, а не прежние разберут билеты - то почему же не повторить того, что читал 9-го марта?

Или надо цензору заранее представить, на случай, если что другое? Если же цензору не надо, а для публикации нужно точное наименование читаемого, то можно просто написать: Рассказ или отрывок из романа, или как-нибудь в этом роде, без точного определения до времени. Впрочем, как Вам угодно. Я постараюсь что-нибудь надумать и выбрать из прежде (1) изданного. Но если б можно, повторяю, тот рассказ под секретом, который я уже читал, то было бы всего покойнее. Примите уверение в моем уважении.

Ваш покорный слуга

Ф. Достоевский.

(1) далее было начато: напеч<атанного>

Воскресенье. 11 марта/79.

Милостивая государыня, многоуважаемая Ольга Алексеевна,

Когда я прибыл в "Евр<опейскую> гостиницу" (ровно в 3 часа), то швейцар сказал мне прямо, что Вас нет дома, что Вы выехали. Отдавая билетик мой, я еще раз спросил - и он опять ответил мне то же самое. Наконец, уходя, никак не доверяя словам швейцара, спросил его в третий раз, настоятельно: не ошибся ли он? И он в третий раз и уже с грубостию ответил мне: "Сказано, что нет, значит нет". - Всё это пишу в такой подробности, чтоб Вы не подумали как-нибудь, что я осведомился небрежно, поверил первому слову и т. д. Сожалею чрезвычайно, что именно во вторник я совершенно весь день не принадлежу себе, а потому Вашим добрым и любезным приглашением воспользоваться никак не могу. К тому же нахожусь в нравственной тревоге: всю эту неделю я буду занят бог знает чем - выездами, повторениями чтений и проч., тогда как надо писать и писать и готовить обещанное к сроку. Но не могу и представить себе, чтоб мы с Вами еще раз не увиделись. Верьте искренности моих чувств и моей к Вам преданности, равно как и глубочайшего уважения - Ваш всегдашний слуга

Ф. Достоевский.

На конверте: Ее превосходительству Ольге Алексеевне Новиковой. Европейская Гостиница № кв. 113. Михайловская улица)

Петербург. 12 марта/79.

Многоуважаемый Виктор Феофилович,

Вчера получил Ваше письмо. Вы в скверном расположении духа, не давайте себя убивать обстоятельствами. Поверьте, что всё перемелется - мука будет. То, что Вы пишете на счет Михаила Никифоровича, даже и невероятно. Тут что-нибудь другое, какое-нибудь недоразумение. Если б он раздумал и не захотел принять Ваших просьб или предложений, то так бы и известил Вас, а не уклонялся бы. - А потому до разъяснения дела нельзя ничего сказать.

"Братья Карамазовы" производят здесь фурор - и во дворце, и в публике, и в публичных чтениях, что, впрочем, увидите из газет ("Голос", "Молва" и проч.). До свидания, спешу ужасно, ибо очень занят. Постарайтесь получить ответ от М<ихаила> Н<икифорови>ча. Теперь, конечно, может быть, скоро воротитесь. Если получите от Петрова и если эти деньги могли бы Вам послужить (для выезда), то располагайте ими, могу Вас ими ссудить на время. Вам совершенно преданный

Ф. Достоевский.

Ваше императорское высочество,

Я в высшей степени несчастен, будучи поставлен в совершенную невозможность исполнить желание Ваше и воспользоваться столь лестным для меня предложением Вашим. Завтра, в пятницу, 16 марта, в 8 часов вечера, как нарочно, назначено чтение в пользу Литературного фонда.

Билеты были разобраны публикою все еще прежде объявления в газетах, и если б я не мог явиться читать объявленное в программе чтения учредителями фонда, то они, из-за моего отказа, принуждены бы были воротить публике и деньги.

Повторяю Вам, Ваше высочество, что чувствую себя совершенно несчастным. Я со счастьем думал и припоминал всё это время о Вашем приглашении прибыть к Вам, высказанное мне у его императорского высочества Сергея Александровича, и вот досадный случай приготовил еще такое горе! Простите и не осудите меня. Примите благосклонно выражение горячих чувств моих, а я остаюсь вечно и беспредельно преданный Вашему императорскому высочеству покорный и всегдашний слуга Ваш

Федор Достоевский.

15 марта/79.

Ваше императорское высочество,

Завтра в 9 1/2 часов буду иметь счастье явиться на зов Вашего высочества.

С чувством беспредельной преданности всегда пребуду Вашего высочества вернейшим слугою

Федор Достоевский.

21 марта/79. Среда.

28 марта/79.

Многоуважаемая Ольга Алексеевна,

Насчет "Русской речи" могу сообщить лишь то, что знаю, знаю же обстоятельно весьма лишь немногое. Навроцкий настоящий редактор-издатель, единственный (кажется) собственник журнала и уже несомненно главный и автономный распорядитель. До начала журнала, когда я с ним виделся и говорил, хоть и видел в нем человека не тупого, но никак не мог сообразить: для чего ему надо издавать журнал? Теперь же понимаю, в чем дело: он сам оказался стихотворцем и писателем драм в стихах, и, мне кажется, он (1) решился даже рискнуть капиталом, чтоб видеть собственные свои сочинения в печати. Человек он, говорят, честный, но с великим самомнением и судит сотрудников своих даже свысока. Мне сообщили заверно, что он отверг 3 стихотворения Фета и не напечатал их потому, что они "безграмотны" (1) Jalousie de mйtier, должно быть. Входить в сношения нужно с ним прямо. Статья Данилевского появилась у него, конечно, случайно, но Градовский и Ев. Марков считаются постоянными сотрудниками. Статья Градовского не обстоятельна, сущности дела он не понимает, но полезна, говоря относительно. Статьи же Ев. Маркова, по-моему, на этот раз плоховаты. Насчет повести "Ненастье" ничего не знаю, потому что до сих пор не читал, но слышал и здесь благоприятные отзывы. Вообще же журнал не возбудил здесь (кроме статей Данилевского и Градовского) никакого эффекта. Вот всё, что могу сообщить, но пока пусть это между нами. Я с Навроцким встречаюсь в домах (у Философовой, у гр. Толстой) и не желал бы, чтоб до него дошли мои откровенные мнения, хотя в журнале его никогда ничего не напечатаю.

Вашу статью прочел с великим удовольствием, хотя и не всё в ней развито (по краткости), но тон именно такой, как надо Почаще бы им (англичанам и европейцам) читать в этом роде.

Поздравляю Вас с наступающим праздником.

Как отвратительно, что кутаисских жидов оправдали. Тут несомненно они виноваты. Я убежден из процесса и из всего, и из подлой защиты Александрова, который замечательный здесь негодяй - "адвокат нанятая совесть".

До свидания, кажется, буду в Москве весной и не премину засвидетельствовать Вам мое уважение искреннее.

С которым и пребываю Вам совершенно преданный

Ф. Достоевский.

На конверте: В Москву Трубный переулок близ Поварской, дом Новикова.

Ее превосходительству Ольге Алексеевне Новиковой.

(1) далее было: из тех, который