— Да, господин, — серьезно ответил Сеян, продолжая пробираться к трибуне. — Мои солдаты верны своему долгу и не знают жалости к бунтовщикам.

Преторианцы подтвердили это громким стуком мечей о щиты. Наполнивший воздух грохот окончательно сломил данувийцев, отобрав у них остатки мужества.

— Да здравствует цезарь Тиберий Август! — раздались крики в толпе.

— Слава Друзу!

— Мы верим тебе!

Друз с довольным видом огляделся; Сеян подошел к трибуне и остановился возле нее, грозно сверкая глазами. К легату Юнию Блезу и другим офицерам вернулась уверенность в себе и прежняя спесь. В руках вновь появились прутья, скрученные из виноградных лоз, — знаки офицерского достоинства и орудия для телесных наказаний.

— Кто там еще упирается? — крикнул вдруг Друз. — А ну-ка, хватайте их!

В толпе возникло какое-то движение, и к трибуналу вытолкнули троих солдат, которых свои же товарищи передавали на расправу как зачинщиков бунта.

— Ты же обещал, господин! — дрожащим голосом воскликнул один из них. — Обещал, что не будешь нас наказывать...

— Да, и я бы сдержал свое слово, — надменно ответил Друз, — если бы вы послушались добром, но поскольку вас отрезвили лишь мечи преторианцев, то никакого договора между нами быть не может. Вы повинны в преступлениях против Рима, и понесете заслуженное наказание.

Он вновь оглядел толпу.

— Хочет ли кто-нибудь выступить в защиту этих троих? — спросил он.

Ответом было молчание и глухой ропот.

— Значит, вы признаете их зачинщиками бунта и согласны предать смерти?

— Да! — отозвались голоса, — Это они во всем виноваты!

— Они убили офицера!

— Они призывали не слушать обещания!

— Хорошо, — важно сказал Друз, — Тогда поступим с ними по закону. Надеюсь, это будет хорошим уроком для всех.

Приговоренных схватили, скрутили им руки и потащили на место казни.

Перед глазами всех собравшихся длиннорукий центурион быстро, одну за другой, срубил три головы. Кровь оросила землю, тела дернулись раз-другой в агонии и замерли.

— Ну, вот и все, — с облегчением сказал Друз. — А теперь быстро по местам и несите службу. Тогда я скажу отцу, что его верные солдаты могут на миг поддаться безумию, но умеют и преодолеть себя в нужный момент. Надеюсь, больше у нас не будет разногласий, а, данувийцы?

— Нет! — раздались голоса.

— Мы верим тебе!

— Слава цезарю!

— Слава Друзу!

— Командуй нами!

— Мы готовы!

Друз довольно улыбнулся.

— Ну, то-то, — сказал он, спускаясь по ступенькам трибуны. — Кажется, мы можем принести благодарственную жертву богам. Они явно были на нашей стороне.

Многие офицеры уже разошлись, чтобы вновь принять командование своими подразделениями; на площади остались только легат Блез, Сеян и несколько трибунов и центурионов.

— Благодарю, Элий, — с чувством сказал Друз Сеяну. — Ты прямо спас нас. Я бы и тебе охотно принес жертву, да боюсь, Марс обидится. Ладно, твоих заслуг страна не забудет. Я сам доложу отцу.

— Спасибо, господин, — слегка поклонился Сеян. — Мой долг — служить отечеству.

— Ну, — Друз снова огляделся по сторонам; площадь уже опустела, со всех сторон раздавались слова команд и топот ног солдат, спешивших с величайшим рвением выполнять приказы, — теперь можно и отдохнуть. Эй, легат, что ты там, помнится, говорил насчет вина? Пусть-ка принесут пару амфор.

Известие о том, что бунт в Данувийской армии закончился, Ливия получила за несколько минут до того, как арестованного Сабина доставили во дворец. Сообщение дошло так быстро благодаря цепочке сигнальных костров. Способ этот — на случай экстренной связи — внедрил еще Август. Он же разработал систему условных знаков, с помощью которых можно было передавать информацию.

Императрица пришла в неописуемую радость, и сразу же направилась в апартаменты Тиберия, дабы поделиться с сыном приятным известием. Тиберий уже давно пребывал в полном унынии, и немного поддерживал его лишь верный Фрасилл, который без устали повторял, что бояться нечего, что все будет хорошо, а он, Тиберий, будет править еще много-много лет.

Цезарь жадно вслушивался в предсказания астролога, а про себя молился еще и олимпийским богам. И Ливии. Пожалуй, только она могла предпринять что-то конкретное и хоть немного разрядить ситуацию. Тиберий по-прежнему не любил и боялся мать, но понимал, что теперь они связаны одной веревочкой, и должны вместе или победить, или погибнуть. Третьего не дано.

Раб предупредительно распахнул перед ней дверь, и императрица быстро вошла в комнату. Тиберий с тревогой взглянул на нее, пытаясь определить, с чем она прибыла — с хорошими или плохими новостями. Скептически настроенный цезарь ожидал обычно плохих, и в последнее время редко ошибался.

Фрасилл остался совершенно невозмутимым. Он, как всегда, полулежал на кушетке, перебирая пальцами какое-то ожерелье, вероятно, имевшее магическую силу.

— Поздравляю, сын! — радостно возвестила Ливия. — Друз оказался более способным дипломатом, чем мы оба полагали. Смута в Иллирии закончилась, легионы вернулись к выполнению служебных обязанностей, издавая крики в твою честь.

Тиберий недоверчиво прищурился.

— С трудом верится, чтобы этот повеса... Наверное, твой Сеян помог ему.

— Естественно, — согласилась Ливия. — И его преторианцы. Вот верные солдаты. С такими нам никто не страшен. Надеюсь, ты не поскупишься, и выплатишь им еще немного денег?

— Денег, — вздохнул жадный Тиберий. — Да где же их взять? Казна пуста...

Вдруг он насторожился, словно припомнив что-то неприятное, и с тревогой взглянул на мать.

— Интересно, а как Друзу удалось уговорить солдат разойтись? Он же, наверное, наобещал им столько, что один только Юпитер сможет выполнить.

— Не думаю, — качнула головой Ливия. — Но даже если так, то у него ведь не было полномочий обещать что-либо от твоего имени или от имени сената. Мы легко можем от всего отказаться. Но еще не время. Нам Надо окончательно овладеть ситуацией.

— В Германии положение похуже, — с тоской произнес Тиберий. — Рейнские легионы так просто не успокоишь.

— Ничего, — утешила его Ливия. — Всему свой черед. У гидры, которая хотела сожрать нас, было три головы. Одна — мятеж в Далмации — уже отрублена. Обещаю, что скоро, очень скоро мы справимся и со второй — этим рабом-самозванцем. Ну, а потом придет черед германского бунта.

— Самозванец, — протянул Тиберий. — Уж при мне можно и не притворяться. Ты прекрасно знаешь, что это настоящий Агриппа Постум. Вот и Фрасилл говорит...

— А в этом мы скоро убедимся, — весело сказала Ливия. — Потерпи еще немного...

— Не понимаю... — подозрительно начал Тиберий и вдруг умолк, глядя на дверь.

В проем заглянуло лицо номенклатора.

— Госпожа, — сказал он с почтением. — Там прибыл конвой с арестованным.

— Отлично! — воскликнула императрица, потирая руки. — Ну, что я говорила! Ведите его сюда, только прикройте ему лицо, чтобы никто не видел.

Она с победоносной улыбкой уселась в кресло и скрестила руки на груди.

— Сейчас посмотрим... — бормотала она, скаля острые желтоватые зубы.

Тиберий непонимающе смотрел на мать и с сомнением качал головой. Один Фрасилл сохранял полное спокойствие. Он даже не взглянул на дверь, поигрывая своим ожерельем.

Наконец, в коридоре загрохотали шаги солдат, и конвой втолкнул в комнату закутанного в плащ человека.

— Это тот, кого вы арестовали по моему приказу? — весело спросила Ливия. — Отлично, получите награду. Центурион, открой его лицо!

Офицер резким движением сдернул ткань. Арестованный встряхнул головой и смело встретил взгляд Ливии.

— Это не он! — воскликнула императрица, вскакивая на ноги. — Кого вы мне привели, болваны?

Преторианцы нерешительно затоптались на месте. Вдруг позади них послышался смущенный кашель, и показался Никомед. Грек был бледен и прикрывал ладонью заплывший глаз.