— Слушаюсь, — кивнул Блез. — Я отправлю своего сына, он поедет немедленно.

— Эх, — Друз ударил себя кулаком по колену, — мне бы сейчас хоть пару надежных когорт, поговорил бы я тогда с этими негодяями. А так — придется ублажать их.

Легат приказал одному из своих адъютантов выйти к солдатам и объявить, что сейчас к ним обратится сын цезаря Тиберия Августа. Пусть соберутся все и ведут себя, как положено перед лицом посланника Рима.

Друз отказался от предложенного ему кубка вина, поправил меч на боку, вздохнул и решительно вышел из палатки командующего. Свита двинулась за ним.

Медленным, тяжелым шагом сын Тиберия поднялся на трибунал и оглядел солдатское море, со всех сторон окружавшее его. Легионеры глухо волновались, тихо перешептывались, но порядка пока никто не нарушал.

Друз набрал в легкие побольше воздуха и гаркнул изо всех сил, грозно сверкая глазами:

— Ну, что, сукины дети? Как мне к вам обращаться? Как к подлым бунтовщикам, нарушившим священную присягу и свой долг? Или, все-таки, как к защитникам Империи, у которых просто временно помутилось в голове? А?

Солдаты, не ожидавшие столь резкого вступления, несколько смешались. Дерзость Друза поколебала их воинственное настроение. Они вдруг поняли, что этот парень, совершенно не боится их, что он глубоко уверен в своем превосходстве, и эта уверенность начала постепенно менять настроение толпы, которая поначалу пришла сюда не каяться и даже не просить — но требовать.

— Да, мы солдаты! — крикнул кто-то нерешительно. — Но мы хотим, чтобы с нами обращались, как с людьми!

— Как с людьми? — фыркнул Друз. — Тоже мне, люди! С вами будут обращаться так, как вы того заслуживаете!

И тут он перегнул палку. Перед ним, все же, стояли не вольноотпущенники и не бывшие гладиаторы, а свободные римские граждане, с молоком матери впитавшие в себя такие понятия, как любовь к родине, гордость и чувство собственного достоинства. Слова Друза — произнесенные, впрочем, скорее в запале — больно резанули их по сердцу. Настроение собравшихся вновь резко изменилось.

Теперь площадь громыхала гневными криками, раздавался свист и топот, словно в амфитеатре.

— Да кто ты такой, чтоб нас оскорблять?

— Вы там прохлаждаетесь в Риме, а мы сторожим границу!

— По тридцать лет служим!

— А жалованье — смех один!

— Почему эти расфуфыренные преторианцы получают столько денег, а мы гнием тут за гроши?

Друз еще попытался исправить ситуацию.

— Да потому, что преторианцы не бунтуют против своего цезаря! — крикнул он.

Толпа снова взвыла.

— Ах, не бунтуют?! Конечно — их же засыпают подарками!

— Смотри, как бы мы не выбрали себе нового цезаря, если этот не хочет к нам прислушаться!

— Правильно, ребята! И рейнские легионы нас поддержат!

Положение становилось просто угрожающим. Вместо того, чтобы успокоить солдат, призвать их к порядку и заставить разойтись по своим местам, Друз необдуманными словами только еще больше разъярил их.

Легат Юний Блез взбежал по ступенькам трибунала и наклонился к уху Друза.

— Не надо так резко, прошу тебя, — шепнул он, — Потом мы им все припомним, но сейчас воздержись от угроз. Иначе мы вообще ноги отсюда не унесем.

Друз окинул его презрительным взглядом, но не мог не признать, что совет дельный и уместный — толпа заводилась все больше и больше, кое-где уже начали звенеть мечи.

— Ладно! — крикнул сын Тиберия. — Не будем обвинять друг друга. Давайте спокойно во всем разберемся. Итак, скажите мне ваши пожелания, и посмотрим, что я смогу сделать.

Люди загомонили еще громче, некоторое время на площади царила полная сумятица.

— Хорошо! — крикнул, наконец, один из легионеров, видимо, кто-то из зачинщиков бунта. — Мы представим тебе наши требования, но только поклянись всеми богами, что не накажешь потом тех, которые будут говорить.

— Не требования, а пожелания, — подчеркнул Друз. — Только так я буду с вами разговаривать. Ладно, клянусь, что никто не пострадает. Слушаю!

Толпа немного расступилась, и перед трибуной стали трое солдат-ветеранов, с лицами, покрытыми шрамами, с многочисленными знаками отличия за проявленную в боях храбрость.

— Мы просим, чтобы срок службы был сокращен до шестнадцати лет, — громко и отчетливо начал говорить один из них. — Это справедливо. Ведь преторианцы...

— Дальше, — резко приказал Друз. — Оставим преторианцев. Это другой вопрос.

— Мы хотим, чтобы жалованье было увеличено до серебряного денария в день, — продолжал легионер.

— В казне нет денег, — заметил Друз. — Вы же знаете обстановку в стране.

— А завещание Августа! — заорали вокруг. — По три аурея на человека — это же смешно!

— Цезарь Август, — с достоинством ответил Друз, — Божественный Август, сам принял такое решение, и никто не вправе оспаривать его. Однако если мой отец изыщет такую возможность, то обещаю, что выплата вам будет увеличена.

— Ура! — крикнул кто-то, но большинство продолжало грозно гудеть.

— Что еще? — спросил Друз у представителей солдат, которые по-прежнему стояли перед трибуналом.

— Пусть с нами обращаются получше! — не выдержал второй делегат. — Офицеры только и знают, что лупят нас своими прутьями. За любую мелочь!

— А от работы и учений просто не продохнуть! — добавил третий. — Мы не рабы в эргастуле!

— Дисциплина должна быть крепкой, — безапелляционно заявил Друз. — Об этом и разговора нет.

— Да мы же не против дисциплины! — закричали кругом. — Но над нами просто издеваются!

— Хорошо, этот вопрос будет рассмотрен, — согласился Друз. — Все уже?

— Это главное, — ответили делегаты и поспешно скрылись в толпе, которая расступилась и вновь сомкнулась.

Люди затихли, ожидая, что же ответит посланник Рима, цезаря и сената.

— Послушайте теперь меня, — медленно начал Друз. — Я не сомневаюсь, что многие ваши претензии справедливы, и обещаю лично сделать все возможное, чтобы их объективно рассмотрели в столице.

Но согласитесь — не имея особых полномочий, я не могу сам решить такие важные вопросы, как сокращение срока службы и дополнительные выплаты. Это находится в компетенции сената и цезаря.

— Так что ты тогда тут делаешь? — снова загудела толпа.

— Разговорами мы уже сыты по горло!

— Зачем ты приехал, если не имеешь полномочий!

— Тихо! — рявкнул Друз, поднимая обе руки вверх. — Когда я ехал сюда, то еще не знал о том, что вы нарушили присягу. Поэтому мой отец, цезарь Тиберий, не наделил меня правом что-либо вам обещать. Но я предлагаю вам сейчас следующий выход: мы немедленно отправим в Рим курьера, который отвезет ваше прошение. К нему я добавлю свое собственное письмо, в котором буду умолять отца прислушаться к вашей просьбе. Уверен, что он не откажет своим верным солдатам, защитникам родины.

Ну, а пока вы должны разойтись по своим подразделениям и вновь приступить к службе. Помните — рядом граница, рядом варвары. Мы не можем бросить Империю без охраны.

— Ну, уж нет! — раздались голоса. — Эти обещания мы уже слышали не раз, особенно от Тиберия!

— Мы не верим вам!

— Сначала выполните наши условия, а потом мы будем служить, как раньше!

— Это что, опять идти под палки офицеров? Нет!

— Как хотите, — холодно заявил Друз, терпение которого истощилось. — Я сделал все, что мог. Если вы немедленно не подчинитесь, я буду считать вас закоренелыми бунтовщиками. И тогда уж ни о каких уступках и речи быть не может.

Толпа снова всколыхнулась, но теперь это уже не был единый организм. Глядя с трибуны, Друз мог отчетливо различить три группы солдат: одни с яростью продолжали выкрикивать угрозы, другие молча стояли, опустив головы, а третьи — правда, самые немногочисленные — начали даже робко призывать к спокойствию.

— Ну, хватит вам уже! — раздавались голоса.

— Надо договориться, сопротивление ничего не даст!

— Он же пообещал нам выполнить наши условия! Чего еще надо?

— Давайте расходиться!