Затем второй помощник подал ему небольшую амфору со священным вином и жрец осторожно покропил им алтарь. Послышалось шипение. Понтифик некоторое время стоял молча, а потом повернулся к собравшимся и сказал, слегка поклонившись и воздев руки над головой:
— Можете начинать, достойные отцы-сенаторы. Богиня покровительствует вам и сделает так, что вы примете самые мудрые и справедливые решения.
С этими словами он удалился, помощники последовали за ним, унося свои атрибуты. Животных на алтаре Победы по традиции не закалывали. Для этого были другие храмы.
Заседание началось.
Оба консула — Секст Помпеи и Секст Апулей — поднялись со своих мест и приветствовали достойное собрание. Каждый сказал небольшую речь, помянув еще раз Августа и выразив надежду, что римский сенат и народ найдут в себе силы превозмочь боль утраты и будут успешно продолжать дело великого цезаря.
— Principes mortales, rem publicum aeternam esse — владыки смертны, но общественное благо есть и будет всегда! — с пафосом закончил выступление Апулей и уселся на скамью, аккуратно подобрав полы тоги.
Тогда медленно, тяжело поднялся Тиберий, глядя себе под ноги. Несколько секунд он молчал, а все терпеливо ждали. Наконец, он чуть приподнял голову и заговорил:
— У меня нет слов, достойные сенаторы, чтобы выразить мое горе по поводу смерти отца и благодетеля, не только моего, но и всего народа — цезаря Августа Сегодня мы собрались, чтобы решить, как быть дальше. Мы лишились его отеческой заботы и мудрого руководства, но, как справедливо заметил почтенный консул Апулей, жизнь продолжается, и наша с вами задача — не дать погибнуть тому делу, тому государству, которое создал Август и которому отдавал все свои силы.
На некоторых скамьях зааплодировали, но большинство сенаторов сидели молча.
Тиберий покрутил головой так, словно у него болела шея, и продолжал:
— Позвольте мне, почтенные старейшины, огласить сейчас завещание покойного отца моего. Оно было составлено в консульство Луция Планка и Гая Силия, за полтора года до сего дня, и хранилось в храме Весты. Сегодня девственные жрицы доставили его сюда. Я знаю, что некоторые из вас были свидетелями при подписании этого документа, и прошу потом подтвердить подлинность печатей и руку цезаря.
Тиберий умолк, тяжело двигая челюстями. Затем снова заговорил, чуть приподняв голову:
— С вашего согласия я распорядился допустить сюда лишь свидетелей сенаторского звания, все же остальные — всадники и вольноотпущенники — будут приведены к присяге вне этого зала.
Гордые сенаторы одобрительно захлопали. Конечно, нечего им делать под одной крышей с бывшими рабами, пусть даже и цезарскими. Величие прежде всего.
— Если вы согласны, — продолжал Тиберий, никак не отреагировав на аплодисменты, — то приступим. Внесите завещание.
В дверь вошли несколько человек — две жрицы-весталки, один из старших понтификов и любимые вольноотпущенники Августа — Полибий и Гиларион. Последний нес на золотом подносе две небольшие тетради и три запечатанных пергаментных свитка. Это и было завещание цезаря.
По просьбе Тиберия консул Помпеи занял место на трибуне, перед ним разложили документы. Все с нетерпением ждали, пока тучный Помпеи отдышится, раскроет первую тетрадь и прокашляется. В повисшей в зале абсолютной тишине гулким эхом отражались от мраморных стен слова завещания, произносимые консулом:
— Так как жестокая судьба лишила меня моих сыновей Гая и Луция, пусть моим наследником в размере двух третей будет Тиберий Цезарь...
Этого, собственно, все и ждали, но форма, в которой было высказано пожелание Августа, многих поразила. Ведь он совершенно ясно дает понять, что лишь по необходимости назначает преемником Тиберия, просто потому, что больше некого.
Сенаторы возбужденно зашевелились, перешептываясь. "Германик... Постум... " — полетели по залу тихие слова.
Тиберий, нахмурившись, крепко сжав челюсти, молчал. Очередное унижение. «Как же мог Август написать такое? Так опозорить меня здесь, в курии? — подумал он. — Конечно, он принял это решение скрепя сердце, и мне известна его истинная воля. Но ведь в моей власти сейчас сделать так, чтобы Сенат поступил, как угодно мне, а не Цезарю».
И тут впервые мрачный подозрительный Тиберий ощутил то упоение, которое дает возможность навязывать другим свою волю, подчинять их себе. И хотя он поспешил отогнать от себя эту мысль, ему было приятно чувствовать свою силу.
Консул, после короткой паузы, продолжал читать, смущенно покашливая. Он никак не хотел вызвать гнев Тиберия и — знай только, что тут будет написано — отказался бы от почетной обязанности огласить завещание принцепса.
— Далее я хочу, чтобы наследницей в размере одной трети была признана моя любимая жена Ливия Друзилла, если сенат не сочтет нужным выдвинуть какие-либо возражения...
— Не сочтет! — крикнул со своего места Курций Аттик. — Да здравствует Ливия Августа!
Многие сенаторы зааплодировали и присоединились к этим крикам. Тиберий недовольно поморщился. В нескольких футах от него сидел Гней Сентий Сатурнин, на его лице застыло презрительное выражение. Гатерий демонстративно зевнул.
Консул Помпеи подождал, пока шум стихнет, и вновь поднес к глазам документ:
— Во второй степени я назначаю моими наследниками Германика и его детей — в размере двух третей и сына Тиберия Цезаря Друза — в размере одной трети.
Ни слова об Агриппе Постуме.
Затем последовало перечисление дальнейших наследников — дальних родственников и друзей Августа. Но эти имена он указал в завещании скорее в знак своего доброго к ним расположения и из вежливости, ибо было очень сомнительно, что они дождутся своей очереди.
Ни слова о дочери Юлии и внучке, которые находились в ссылке.
Затем консул отложил первую тетрадь и раскрыл вторую. Тут были указаны денежные подарки, которые цезарь завещал выплатить от своего имени.
Четыреста тысяч ауреев римскому народу, тридцать пять тысяч — трибам, по десять золотых — преторианцам, по пять — солдатам городских когорт, по три — каждому легионеру. Выплатить немедленно и единовременно.
Остальные суммы, предназначенные различным чиновникам и друзьям, — в размере не более двухсот ауреев — должны были быть розданы через год. В оправдание Август ссылался на то, что его личное состояние крайне невелико, и даже прямым наследникам он оставляет всего полтора миллиона. Он просил учесть, что большая часть имевшихся в его распоряжении средств была потрачена на благо государства.
И только здесь, словно вспомнив, цезарь просил ни в коем случае не хоронить останков своей дочери и внучки в родовой усыпальнице, когда те перейдут в Царство теней.
Впрочем, немногие из собравшихся в Юлийской курии обратили на это внимание. Все были заняты другим — обсуждали суммы денежных подарков.
— Поскупился цезарь, — шепнул Аттик Сильвану. — Я не верю, что он был так беден.
Сатурнин наклонился к уху сидевшего рядом с ним Гатерия.
— Не очень-то обрадуются легионеры, — сказал он. — Особенно из германской армии. Они явно рассчитывали на большее.
Гатерий пожал плечами.
— Цезарь мудро поступил, что не стал их баловать. Это могло бы привести к очень опасным последствиям. Солдат нужно не покупать, а вербовать.
Сатурнин с сомнением покачал головой. Старый республиканец Гатерий мыслил другими категориями.
А консул Секст Помпеи тем временем развернул первый пергаментный свиток и огласил собственноручно составленный цезарем список его деяний. Август просил, чтобы этот текст был вырезан на медных досках и установлен у входа в его мавзолей.
В оставшихся двух свитках были различные государственные записи и реестры: сколько где служит солдат, сколько денег в государственной казне и личном цезарском ларце, сведения о налогах и тому подобное.
Закончив читать, Помпеи передал документы специальной комиссии и сошел с трибуны. В курии на некоторое время установилось затишье. Все осмысливали только что услышанное.
