Лугдунские купцы, которых, правда, уже изрядно поубавилось за столами, удивленно приподняли тяжелые от вина головы; мужчина, похожий на бродячего философа, равнодушно скользнул по ним взглядом; местные крестьяне, как по команде, раскрыли рты с недожеванной пищей.

— Сюда, господин, — в боковых дверях появился Корникс. — Уже готово.

Галл помог им нести раненого; они поднялись по скользким, корявым ступенькам на второй этаж и вошли в комнату, освещенную двумя факелами.

Девушка, на которую Корникс уже ранее положил глаз, расстилала грубые серые простыни на деревянном топчане.

— Осторожнее, — буркнул Сабин, и они аккуратно уложили трибуна на постель. Тот слабо застонал.

В дверь просунулся хозяин, он держал в руках кувшин с вином.

— За врачом поехали, господин, — доложил он, все еще напуганный. — Только там такой коновал, что я не знаю...

Сабин молча отобрал у него кувшин и махнул рукой, приказывая удалиться. Квинт Аррунций поспешно исчез, девушка и лысый последовали за ним.

— Корникс, — Сабин повернулся к слуге, — принеси золото. Оно где-то там, на лошади, если только эти ворюги его еще не стянули. И... — он помолчал. — Под седлом у серого жеребца должно быть письмо. Его тоже принеси, только чтоб никто не видел.

Галл с сомнением покачал головой, но, поймав грозный взгляд трибуна, от комментариев воздержался и выбежал из комнаты.

Сабин присел на край постели и тронул Кассия Херею за плечо.

— Ты жив еще?

Тот слабо шевельнул губами. Кровь из ран на его плече и ноге больше не текла — запеклась темно-красными сгустками.

— Выпей вина, — сказал Сабин. — Сейчас будет врач.

Кассий открыл глаза. Его взгляд; к удивлению трибуна, был ясным и спокойным.

— Спасибо, — тихо сказал он. — Мне уже лучше. Может, действительно, Харону еще придется подождать?

Сабин поднес к его губам кувшин и чуть приподнял голову раненого. Тот сделал несколько глотков. Струйка розоватой жидкости пробежала по его подбородку. Сабин тоже глотнул. Неплохое.

— Послушай, — сказал он, наклоняясь к уху трибуна. — Ты много чего мне рассказал сегодня. Да помогут тебе боги, если это неправда или не вся правда...

— Это правда, — шепнул Кассий. — Клянусь ларами...

— Тогда еще одно, — продолжал Сабин. — Ты говорил — вы знали, что за вами следят, и приняли все меры предосторожности. Ты сказал, что вы намеренно изменили маршрут и неделю карабкались по горам, чтобы сбить их со следа. Но тогда каким образом эти люди нашли вас сразу же, как только вы снова появились на дороге? Откуда они знали, в каком месте вы спуститесь с гор?

Трибун покачал головой.

— Богам известно. О том, что за Генавой мы уйдем с тракта в Апеннинские горы, знали только я и Германик, ну, и еще двое людей, которые сопровождали меня, но им я сказал уже в последний момент.

— Двое? — Сабин напрягся. — А где второй?

— Он сорвался со скалы в пропасть в самом начале нашего перехода через Альпы. Вместе с мулами.

— Ты уверен, что он действительно умер?

— Трудно сказать. Там было очень глубоко. Мы сверху высмотрели только одного мула, он разбился о камни. Еще двоих животных и Луция, этого человека, мы не увидели — их закрывал утес. Бедняга Луций вырос в горах и вот, не уберегся...

— Он был надежным парнем? — спросил Сабин.

— Германик полностью доверял ему, — ответил трибун так, словно это снимало все вопросы.

Сабин пожал плечами.

— Ладно. Теперь следующее...

В дверь вошел Корникс с кожаным мешком, позвякивавшим при каждом его шаге, и восковыми табличками в руке, скрепленными таким образом, чтобы письмо нельзя было прочесть, не сломав печати.

— Положи сюда, — Сабин кивком указал на невысокий столик в углу комнаты.

Галл выполнил приказ.

— Мне уйти, господин? — спросил он.

— Останься, — бросил через плечо Сабин. — Присядь вон там.

В другой ситуации Корникса, конечно, обрадовало бы такое доверие хозяина, но сейчас, после тех слов, которые они слышали от раненого трибуна... Ой, лучше бы им держаться подальше от таких приключений.

— Еще одно, — Сабин снова наклонился над Кассием. — Кто эти люди, которые напали на вас? Ты сказал, что знаешь, кому они служат, но сами-то они кто? Солдаты? Бандиты? Шпионы?

— Богам известно, — повторил трибун. — Дай вина.

Пока он пил, Сабин задумчиво смотрел в стену за его головой. На лбу Гая пролегла глубокая складка.

— У одного из них был шрам, вот здесь, — он показал пальцем. — Не вспоминаешь?

Трибун качнул головой.

— Нет... Спать хочу.

У него уже явно не осталось сил. Кожа на бледном лице натянулась, стала словно прозрачной.

— Подожди, — сказал Сабин. — Сейчас врач разберется с твоими дырками, а потом поспишь.

Он встал, подошел к столу, взял кожаный мешок и взвесил его в руке.

— Хорошие деньги. Ладно, я возьму половину. Вторую оставлю тебе.

— Бери все, — шепнул трибун. — У меня есть немного. Хватит, чтобы вернуться в Германию, если боги сохранят мне жизнь. А у тебя могут быть большие расходы.

— Ничего, потом представлю счет Германику, — невесело улыбнулся Сабин.

Он пересыпал часть монет в свою крумену и в мешочек Корникса, который расширенными глазами следил за тонкой струйкой золота, текущей в его старый, заплатанный кошель. Остальные деньги Сабин сунул под простыню в изголовье трибуна. Там же он положил его меч, вытерев ножны полой плаща.

На ступеньках раздались шаги, и в комнату торопливо вбежал Квинт Аррунций, чуть ли не силой волоча за собой высокого худого мужчину с растрепанной густой шевелюрой.

— Вот врач, господин! — торжественно возвестил он.

Лекарь громко рыгнул, и по комнате распространился запах жареной капусты и винного перегара. Сабин скривился и встал.

— Ты умеешь лечить такие раны? — спросил он, указывая пальцем на ногу трибуна.

Мужчина пожал плечами.

— Я был армейским хирургом несколько лет назад.

— А моего племянника чуть в гроб не загнал своими припарками, — язвительно вставил хозяин гостиницы.

— Закрой рот! — рявкнул на него Сабин. — Вот десять золотых, — снова повернулся он к врачу. — Ты не выйдешь отсюда, пока этот человек не будет полностью здоров и не сможет продолжить свой путь. Хозяин выполнит любой твой приказ, достанет любое лекарство. От тебя требуется только вылечить раненого. Ты понял меня? Скоро я вернусь сюда и проверю твою работу. Хозяину я оставлю для тебя еще десять монет. Если справишься, они твои. Но если нет...

Врач задумчиво потер подбородок. Двадцать ауреев — столько ему и за три года не заработать.

— А вдруг он умрет? — спросил наконец лекарь, терзаемый сомнениями.

— Он не должен умереть. Начинай работать.

Врач бросил на стол полотняную сумку — видимо, с инструментами — и принялся отдирать присохшую ткань с ноги Кассия Хереи. Тот скрипнул зубами и крепко сжал челюсти.

— Пусть принесут горячей воды, — распорядился врач. — И материю для перевязки.

— Когда осмотришь раны, — приказал Сабин, — спустишься вниз и скажешь мне свое мнение. Корникс, иди к лошадям. А ты, — он повернулся к хозяину, — пришлешь сюда то, что нужно, и подождешь меня в зале. Еще поговорим.

Тот выскочил за дверь. Сабин наклонился над трибуном, который открыл глаза.

— Ну, вот и все, — сказал он. — Да хранят тебя боги.

— Тебя пусть хранят, — шепнул Кассий Херея. — И будь осторожен. Сделай, как я говорил. Надеюсь, мы еще встретимся.

«В тюрьме», — мысленно добавил Сабин, повернулся и вышел из комнаты.

Хозяин ждал его у подножья лестницы. Трибун отвел Квинта Аррунция в темный угол и крепко взял за грудки.

— Помнишь, когда я тут сидел, заходили трое мужчин? Кто они такие?

— Н-не знаю, — выдавил хозяин, — клянусь Меркурием, не знаю...

— Чего они хотели?

— Они... они спрашивали, не проезжал ли тут один человек...

— И они описали его?

Квинт Аррунций с несчастным видом кивнул.

— И это был человек, который сейчас лежит наверху, да?