Оторвав глаза от богини, Сабин внимательно оглядел все помещение храма. Увидел алтарь для жертвоприношений и аккуратно сложенные рядом принадлежности для этой церемонии. Слева в небольшой нише стояла бронзовая статуя Гиацинта, стену справа украшая мраморный барельеф; что там было изображено, трибун не разглядел.

Еще несколько картин и скульптур — из глины, бронзы и даже серебра — заполняли пространство вдоль стен храма. Но живых людей по-прежнему не было видно.

Сабин уже собирался пойти поискать кого-нибудь, как вдруг послышались негромкие шаркающие шаги, и в зале появился старый сгорбленный жрец в далеко не новом белом ритуальном одеянии. Он опирался о длинный посох с загнутой рукояткой. Его черные внимательные и умные глаза выжидательно смотрели на Сабина.

— Приветствую твою богиню и тебя, достойный жрец, — слегка охрипшим голосом произнес трибун.

Он чувствовал какое-то непонятное волнение, и это ему не нравилось. Естественно, Сабину в его жизни не раз уже доводилось бывать в храмах самых разных божеств — и хмурого Юпитера, и неприступной Минервы, и грозного Марса, — но никогда еще он не испытывал подобного трепета. Даже таинственные мистерии в честь великой Изиды в Александрии оставили его почти равнодушным. Что же происходит с ним сейчас?

Возможно, дело в том, что раньше он никогда не обращался к богам с такой серьезной просьбой, с которой собирался обратиться сегодня. В таком случае волнение — это нормальная реакция. Ведь ставка очень велика, и кто знает — может, все действительно зависит от капризной воли Фортуны?

Эта мысль принесла Сабину некоторое облегчение и успокоение. Что ж, боги, как и люди, любят подарки. Сделаем подношение, помолимся, и, глядишь, Фортуна подобреет и не станет мешать счастью трибуна.

Жрец молчал, изучающе глядя на неожиданного гостя. Он чуть нахмурился и левой рукой подергал себя за седую бороду.

Сабин решил уж было, что старик не услышал его, и собрался повторить приветствие, когда тот вдруг произнес скрипучим тонким голосом:

— Мир тебе, доблестный воин. Зачем пришел ты в это святилище? Могу я помочь тебе?

— Да, — кивнул трибун. — Я хотел бы принести жертву богине и помолиться.

— Это хорошо, — одобрительно сказал жрец, подходя ближе. — Хорошо, что ты не забываешь о богах. Сейчас многие обезумели до того, что или вообще не верят в них, или поклоняются каким-то восточным чудовищам с собачьими головами. Ах, не так было в прежние годы...

Он прервал, заметив, что Сабин нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Прости, почтенный, — проскрипел жрец. — Конечно, тебе неинтересно слушать причитания древнего старика. Но сюда редко кто заходит, а ведь так хочется поговорить и с живым человеком.

Глаза жреца лукаво блеснули из-под век.

— Это ты прости меня, — сказал Сабин, — но я тороплюсь. У меня важное поручение, которое необходимо выполнить как можно скорее. Поэтому сейчас мы все сделаем быстро, но если богиня выслушает мою просьбу и поможет мне, я обещаю вернуться сюда и принести ей гекатомбу и золотой треножник. И о тебе, достойный жрец, тоже не забуду.

— Благодарю, — старик с достоинством чуть склонил голову. — Конечно, наш храм небогат, и мы будем рады любому подношению. Уверен, что богиня прислушается к твоим молитвам. Главное, чтобы они шли от чистого сердца.

Сабин кивнул.

— Конечно. А что ты посоветуешь мне принести в жертву твоей подопечной?

Жрец задумчиво пожевал губами.

— Что ж, — сказал он, — у нас есть при храме небольшое хозяйство. Ты можешь купить белого козленка или пару голубей — Фортуна любит такие дары. А можно...

— Пусть будет белый козленок, — нетерпеливо произнес трибун. — Давай поторопимся, достойный. Я все оплачу в двойном размере.

Жрец был не в восторге от такой спешки — общение с богами дело серьезное и не терпит суеты, но не хотел обижать щедрого дарителя, а потому двинулся к боковой двери со словами:

— Подожди здесь, путник. Я сейчас распоряжусь.

Сабин стал прохаживаться вдоль стен, осматривая скульптуры и барельефы и нетерпеливо постукивая себя мечом по колену.

Жрец вернулся через пять минут. Он уже успел облачиться в ритуальный кожаный передник, расшитый поблекшими серебряными нитями. За ним тихо ступал мальчик лет десяти, который вел на веревке веселого пушистого белого козленка. Животное бежало охотно, норовя боднуть крошечными рожками своего поводыря.

— Сейчас все сделаем, — заверил Сабина жрец и подошел к алтарю, чтобы подготовить его для жертвоприношения.

Трибун пока разглядывал мальчика. Он был очень красивым, таким художники изображают Купидона. Густые золотистые волосы, огромные черные глаза, нежная кожа.

Ребенок стоял неподвижно, подняв голову и глядя на Сабина с каким-то печальным выражением лица.

«Ему повезло, — подумал тот, — что он живет здесь, вдали от людей и в обществе богини. Попадись такой красавчик на глаза кому-нибудь из этих старых развратников в Риме, так и остался бы навсегда чьею-то подстилкой. Похотливые вонючие козлы растоптали бы и утопили в своей слюне его чистые мечты и желания. А ведь из этого мальчика может получиться художник, или скульптор, или добрый мудрый жрец, готовый помогать людям...»

Сабин вдруг вспомнил, что Старым козлом называли и Тиберия, вспомнил ходившие в военных лагерях рассказы о его эротических заскоках.

Трибун нахмурился и усилием воли отогнал эти мысли. Нет, Тиберий сейчас является одним из его непосредственных начальников, и негоже думать о нем в таком плане. В конце концов, каждый сам решает, как удовлетворять свои потребности. Любить мальчиков — это не преступление.

— Все готово, достойный, — раздался скрипучий голос жреца.

Сабин встряхнул головой и двинулся к алтарю. Мальчик-Купидон подвел сюда же козленка, который, похоже, не подозревал еще, что его ожидает.

Старик, между тем, разжег жертвенный огонь, бросил в пламя горсть пахучей травы; ароматный голубоватый дым медленно поплыл к потолку.

Мальчик отвязал от шеи животного веревку и присел, ухватив козленка за задние ноги. Жрец вылил себе на ладонь немного вина из небольшого кувшина, который стоял возле жертвенника, и смочил им голову козленка. Потом посыпал ее горстью муки с солью.

— Держи крепче, — приказал он мальчику и взял в руки ритуальный каменный молоток.

Послышался глухой звук удара, козленок лишь раз брыкнул копытцами и замер. Жрец специальным ножом срезал с его загривка клок шерсти и бросил в огонь. Запах в храме стал менее приятным.

Потом, все тем же ножом, старик аккуратно перерезал убитому животному горло; на алтарь брызнула струйка крови. Огонь недовольно — как показалось Сабину — зашипел, но тут же пламя вновь выровнялось и полыхнуло еще ярче.

Старый жрец глубокомысленно покачан головой.

— Богиня приняла твою жертву, — возвестил он торжественно. — Можешь просить ее теперь, о чем хочешь. Она слушает тебя и готова помочь.

Сабин с благодарностью посмотрел на фламина, потом на алтарь, на мертвого козленка и, наконец, на мальчика, который с недетской серьезностью стоял рядом, полностью, казалось, отрешенный от происходящего.

Мысли трибуна путались. Как попросить о самом главном? Да и что для него сейчас главное? Милость Августа? Жезл префекта? Рука Эмилии?

Он поднял голову, и его глаза встретились с каменными глазами мраморной Фортуны.

«Не оставляй меня, бессмертная богиня, — мысленно произнес Сабин. — Ты очень удачно крутнула свое колесо, так пусть оно пока находится в том же положении. Сделай так, чтобы действительность превзошла мои ожидания, а разочарование не сокрушило моих надежд. Помоги, мудрая Фортуна, и я принесу тебе такие жертвы, которых еще никто никогда не приносил в этом храме».

Старик и мальчик молча ждали, пока Сабин пообщается с богиней. Вот, наконец, трибун отвел глаза от статуи и повернулся к жрецу.

— Благодарю тебя, почтенный фламин, — сказал он. — И твоего помощника тоже. Надеюсь, Фортуна прислушается к моим словам. А вот вам, чтобы вы добавили к моим молитвам еще и свои.