Лицо растянулось в удивленной, растерянной улыбке. В дверях ванной стояла Гелена, в легком халате, накинутом на свежее обнаженное тело, она расчесывала влажные волосы, а лицо ее было каким-то смазанным, словно снято не наведенной на резкость камерой, оно как бы распадалось, и лишь резко выступавшие скулы кое-как связывали воедино дряблые мышцы…

— Что, камрад, не нравлюсь тебе? — спросила она, пытаясь четко выговаривать слова, затем повернулась небрежно вокруг своей оси — точно манекенщица на демонстрации мод. Халат соскользнул с ее плеч, и длинные, ниспадающие до пояса волосы волнами обвили лицо. Нетвердой походкой она прошла к двери и, опершись о косяк левым плечом, так и застыла на пороге — голая, бронзовая от загара; улыбка на его лице погасла, и у него едва хватило сил лишь нелепо заметить:

— Ты ведь должна была вернуться только завтра.

— Я хотела тебя удивить… понимаешь… приятно удивить, подумала… наверняка не ждет… вот и вернулась на день раньше, — сказала она, с трудом ворочая языком, потом махнула рукой, и лицо ее застыло в тупом, гротескно искаженном подобии улыбки.

— Ты опять пьяная. — Голос Славика дрожал от ярости, чуть надломленной жалостью и разочарованием.

— Ну, камрад, ты же не станешь поднимать шум из-за двух-трех рюмочек… Все равно — твоя вина.

— Что? Какая вина? Какая еще моя вина. Не я же тебя захмелил.

— Тебя дома не было. Не было тебя дома. Как обычно… Тебя никогда нет дома, когда ты мне нужен…

— Когда меня не было дома?

— Никогда тебя нет! И даже сегодня. Если бы ты был… был… да, я немножко выпила. Но почему тебя не было дома, когда я тебе звонила?

— Ты мне звонила? Когда ты мне звонила? И уж во всяком случае это глупо… вот так… прямо в глаза… что ты все время выдумываешь?

— Сразу как прилетела. Я так мечтала, что будем вместе… но тебя не было дома… никогда…

— Постой! — оборвал он ее торопливо. — Ты мне сегодня звонила? Когда?

— Хотела… сразу с аэродрома… но тебя не было… я хотела, чтобы ты приехал за мной на машине, только тебя не было дома, вот я и выпила рюмку джина…

— На какой машине? Что ты несешь? Мы же полгода назад продали ее.

— Правда? — Она поглядела на него с таким искренним удивлением, что он даже не понял в эту минуту: разыгрывает она меня или в самом деле забыла, что мы продали машину; просто была непозволительна такая роскошь — Гелена садилась за руль только тогда, когда порядком напивалась.

— Дело не в этом, — махнула она рукой. — Но тебя не было дома, когда я звонила.

— Во сколько? Ну пошевели мозгами! Во сколько ты мне звонила?

— С аэродрома… до обеда… но тебя не было дома… поэтому я выпила рюмку джина, а потом еще одну…

— Господи! — вздохнул он и опустил лицо в ладони.

— Всего три рюмки джина… а как меня развезло, вот умора, правда? Может потому, что уже отвыкла… в Праге даже не нюхала… тренировка… тренировки не было…

Он молча слушал ее бормотанье и вспоминал долгое, настойчивое названивание телефона, к которому так и не подошел — думал, звонит мать.

— Я был дома, — сказал он тихо.

— Не был! Не было тебя дома! — резко, агрессивно напустилась на него Гелена. — Звонила я долго, и никто не подошел. Но понимаю тебя, камрад, дома тебе было грустно… одному… я не упрекаю…

— Замолчи наконец! — вскричал он, злобно ударив кулаком по стене.

— Ну, ну… каким ты стал грубым, пока меня не было, — сказала она, чуть помедлив, иронично глядя на него из-под приподнятых бровей. — Жаль, что ты не пришел раньше. Хотя бы увидел, что он настоящий мужик.

Он прошелся влажной ладонью по лицу — несмотря на то, что утром тщательно выбрился, уже появилась густая щетина.

— Я что-то не понимаю тебя.

— Я что-то не понимаю тебя, — насмешливо передразнила она его и тут же взорвалась: — Не понимаешь, конечно, не понимаешь, ты никогда меня не понимал. А других понимаешь, да? Фу, глядеть на тебя не могу, просто кишки выворачивает.

— Верю, — усмехнулся он. — Еще бы не выворачивало, когда так нахлесталась водки.

Она злобно топнула ногой.

— От водки мне никогда не бывает тошно! Знаешь ведь хорошо, что могу выпить хоть целый океан… — икнула. — От тебя воротит, понятно? От тебя, а не от водки.

— Может, отложим этот разговор до утра? Когда немного протрезвеешь. Так набралась, что сама не ведаешь, что несешь.

— Ты крыса! Хоть раз в жизни, хоть единственный раз перестань притворяться. Почему, спрашивается, ты на мне женился?

— Потому что любил тебя.

Она истерически засмеялась:

— Потому что любил тебя! Потрясающе! Ты и мертвого рассмешил бы. Комик, прирожденный комик! Тебе бы на эстраде выступать. Выигрывает самый остроумный. Запросто всех взял бы на пушку — они б только рты раскрыли. Потому что любил тебя… Ненавидел меня, — завизжала она. — Так же как и твоя отвратная мамочка. Но та хотя бы не притворяется.

Он недоуменно пожал плечами:

— Почему я должен был тебя ненавидеть?

— Брось кривляться, ну! Ты… ты мерзкий лицемер. Вот тебе! — крикнула она, плюнув ему в лицо. — За то, что всю жизнь меня обманывал.

Он был так ошеломлен, что даже не обтер лица.

— Но не волнуйся! Еще найдется такой, кто меня поймет.

Он растерянно водил глазами по гостиной. В воздухе все еще перекатывались густые клубы сигаретного дыма и непереносимо несло алкоголем.

На низком сервировочном столике стояла пустая бутылка из-под водки, две рюмки и полная окурков пепельница.

— Надеюсь хотя бы… у тебя здесь в самом деле кто-то был?

Она презрительно засмеялась:

— Кто-то же должен быть дома. Дом без мужчины все равно что… собака без хозяина.

Он стоял как вкопанный, нервозно гладил лицо, словно то обстоятельство, что он не был чисто выбрит, возмущало его гораздо больше, чем вид Гелениного белья, разбросанного по комнате. На спинке стула розового дерева висел лифчик. Под стулом лежали скомканные трусики.

Желудок затвердел, точно сжатый кулак.

Он круто повернулся и пошел в свой кабинет. Сидел там минут пять в плюшевом вольтеровском кресле, в бессилии тер ладонями виски, словно пытался принудить мозг к какой-то деятельности; но голова оставалась пустой, как полый кокосовый орех… Он встал и поплелся в кухню — захотелось молока. Открыл холодильник, нашел там два пакета молока, но вдруг понял, что ему, скорее, хочется пива. Он достал из холодильника бутылку «Золотого фазана», в это время Гелена у кухонного стола намазывала на хлеб масло. Почувствовал освежающий запах хвои. Ясно, АВЕЛА; она успела уже и выкупаться.

— Есть не хочешь, камрад? Там осталась еще ветчина, — сказала она, открывая коробочку сардин. Он не ответил, открыл пиво и напился прямо из бутылки. В минуту, когда он глотал ледяное пиво, его пронзила мысль: она сделала это умышленно, хотела, чтобы я застал ее здесь и поймал на месте преступления, как говорится in flagranti, потому что решилась на окончательный разрыв. Резкий спазм желудка скрутил его всего, он почувствовал дикий, нечеловеческий голод.

Захотел отрезать себе хлеба, но нигде не нашел ножа. Вспомнил, что Гелена ушла с ножом в гостиную, и поплелся за ней; она накладывала на бутерброд сардины.

— Дай нож.

— Пожалуйста, камрад, но, наверное, надо бы сполоснуть сначала, чтоб не было противно после меня, — из ее рта пахнуло на него запахом зубной пасты, к которому примешивался водочный перегар.

— Как ты могла, господи, ты же обещала…

— Не скули, камрад. Немножко выпила… Уж очень Каролко уговаривал…

— Какой Каролко?

— Он летел в Прагу.

— Ты встретилась с Регорой?

Она как-то загадочно улыбнулась и в задумчивости добавила:

— Рассказывал такие занятные вещи… ужасно занятные, правда.

Этот скот, конечно, этот подонок нарочно ее споил. Он прекрасно знает, что Гелена бросила пить, но достаточно одной рюмки джина, и она уже снова пускается во все тяжкие.

Вот как он решил отомстить мне за утренний разговор по телефону. Убью его, клянусь богом, убью, как бешеного пса. Но все равно, она же обязана держать себя в руках…