Новиков и его друзья, объединившиеся в компанию, располагали типографиями, книжными лавками, домами, где жили служащие и студенты. Это было крупное учреждение, созданное группой частных лиц, единственное в России. Было разумно подумать о покупке или постройке здания, в котором можно собрать предприятия, разбросанные по городу. Задача эта стояла перед Новиковым, но выполнить ее довелось неожиданно и не очень удачно.

Руководитель московских розенкрейцеров барон Шредер приторговал огромный дом графа Гендрикова на Садовой Спасской улице и дал задаток. Он собирался оборудовать там аптеку, больницу и благородный пансион, выписал из Германии провизоров и заказал лекарства. Внезапно Шредеру понадобилось ехать по семейным делам за границу, и он отправился, оставив доверенность на совершение купчей одному из членов Типографической компании.

Новиков узнал о сделке Шредера от князя Трубецкого. Тот просил его посмотреть купленный дом и присоветовать, какая нужна перестройка. Надобно было обдумать, чем заплатить — барон не оставил ни копейки. Без особой охоты Новиков принял это поручение — он Шредера не любил и не доверял его комбинациям, — но добросовестно занялся домом.

Когда ремонт заканчивался, Шредер известил, что отказывается от покупки: дядя лишил его обещанного наследства, платить нечем. Он потребовал немедленно продать гендриковский дом и возвратить деньги, причем не только те, что были даны в задаток, но и весь его вклад в Типографическую компанию.

Положение создалось трудное. Охотников купить дом не отыскивалось. Переделка здания была произведена частью на средства компании, частью в долг. Предстояли платежи за выписанные для аптеки материалы, едут провизоры… Что делать?

После долгих совещаний скрепя сердце члены Типографической компании решили все-таки дом взять на свой счет, заложить его в Опекунском совете и рассчитаться с долгами. Под залог дома удалось получить восемьдесят тысяч рублей, и за возвращение ссуды каждый компанеец поручился личным состоянием. Шредеру выслали его долю, несмотря на то, что Новиков возражал против непомерных притязаний барона. Так гендриковский дом стал собственностью компании — там разместили типографию, аптеку, поселили служащих. Эта вынужденная покупка на десятки тысяч рублей увеличила долги компании, а неисправные платежи угрожали разорить каждого поручителя. Оставалось надеяться, что этой беды не произойдет.

Отпор домогательствам Шредера дорого обошелся Новикову. Коварный немец, зная, что за Новиковым следит правительство России и его переписка просматривается, посылал ему почтой из Германии притворно-дружеские письма. В них он сообщал о масонских делах, тут же им придуманных, чтобы скомпрометировать Новикова, толковал о поручениях, якобы выполняемых им, Шредером, для русских братьев по просьбам Новикова — ведь письма читались на почте и каждое могло служить уликой! Расчет Шредера оправдался: его письма выглядели так таинственно и, казалось, грозили русской монархии такими бедами, что их даже не доставляли Новикову, а прямо сдавали по начальству, и Новиков узнал об этих письмах лишь после ареста на допросах. Он и в самом деле не знал, что отвечать о выдумках Шредера. Это было понято как запирательство и усилило его вину.

Пути практического осуществления своих общественных идеалов московские масоны намечали очень приблизительно, не считаясь, во всяком случае, с тем, что реально могли предпринять они в крепостном государстве.

Государство это им не нравилось, его подвергали критике, бичевали сатирой — Новиков показывал ее образцы, — но мысли об уничтожении монархии, о расправе с царем не приходили в голову никому из масонов. Зато об этом отлично знал смелый революционер Александр Радищев, видевший первую цель в том, чтобы разрушить царизм. На этой основе в России существовало крепостное право, и, чтобы освободить народ, надобно было сначала покончить с монархией.

У масонов же был другой план. Ничего разрушать они не хотели и страшились Пугачева. Масоны оставались дворянами и классовыми привилегиями дорожили. В то же время им были ненавистны полицейские, чиновники, ростовщики, взяточники всех рангов и степеней, от подьячего до светлейшего князя.

Но как создать стройное общество благополучных людей, в котором не нужен будет аппарат насилия, отпадет нужда и прекратятся вооруженные выступления народа в свою защиту?

Нужно переделать людей, только и всего!

Силою? Нет, терпением.

Необходимо, чтобы каждый человек начал работать над собой, очищаться от скверны, укреплять свои лучшие задатки, расставаться с дурными. Помочь людям в их нравственном перерождении должны книги. Печатное слово содействует просвещению. Надо больше издавать и рассылать книги по всей стране, чтобы везде, в самом дальнем уголке России, люди могли читать и поступать согласно с обращенными к ним словами. Эту заботу взял на себя Новиков. Ему надобно помогать — он знает, что делать.

Таким образом, был избран самый дальний и трудный путь — каждый должен исправиться сам. О том, что надо изменить условия жизни, речи среди масонов не было. Надежды возлагались на личное самоусовершенствование каждого человека.

«В то время существовали в России люди, известные под именем мартинистов, — писал Пушкин в статье «Александр Радищев». — Мы еще застали несколько стариков, принадлежавших этому полуполитическому, полурелигиозному обществу. Странная смесь мистической набожности и философического вольнодумства, бескорыстная любовь к просвещению, практическая филантропия ярко отличали их от поколения, к которому они принадлежали. Люди, находившие свою выгоду в коварном злословии, старались представить мартинистов заговорщиками и приписывали им преступные политические виды. Императрица, долго смотревшая на усилия французских философов, как на игры искусных бойцов, и сама их ободрявшая своим царским рукоплесканием, с беспокойством видела их торжество и с подозрением обратила внимание на русских мартинистов, которых считала проповедниками безначалия и адептами энциклопедистов. Нельзя отрицать, чтобы многие из них не принадлежали к числу недовольных; но их недоброжелательство ограничивалось брюзгливым порицанием настоящего, невинными надеждами на будущее и двусмысленными тостами на франкмасонских ужинах».

Камень мудрых, философский камень, что стремились создать масоны во время своих химических работ, вовсе не был в их понимании только средством превращать неблагородные металлы в золото. Конечно, это было очень заманчиво — научиться делать золото, и авантюристы, вроде Джузеппе Бальзамо, известного под именем графа Калиостро, обещали неслыханные богатства тем, кто не пожалеет средств на производство опытов. Камень мудрых означал нечто гораздо большее. С его помощью масоны надеялись уничтожить бедность, внести новый порядок в социальное устройство общества, укрепить экономическое состояние народа, сделать много добра бедным людям. Добровольными жертвами, милостыней всех не насытишь. Философский камень избавит человечество от страданий, голода, от болезней, сделает его богатым и могущественным.

Иван Петрович Тургенев, например, очень надеялся на отыскание камня мудрых. Орден, принявший и охраняющий таинство таинств, думал он, сумеет дать каждому своему сочлену средство против скудости и болезней, против несносной бедности. Но этого счастья будет достоин не каждый. Учение масонства состоит в отыскании великого таинства, однако получит его лишь тот, кто сумеет через исправление своего нравственного характера сделаться столь совершенным, сколь человеку быть возможно. И лишь такой человек удостоится познать тайну ордена.

Масоны не делали секрета из своих надежд и способов. О них писалось в книгах — тех, что были названы Екатериной исполненными «странными мудрованиями, или, лучше сказать, сущими заблуждениями», и запрещены к продаже и распространению.

Одна из таких книг — «Хризомандер, аллегорическая и сатирическая повесть важного содержания» — была переведена с немецкого Петровым, и в 1783 году ее дважды напечатал Новиков в типографиях Лопухина и в университетской. Сатирой в этой повести не пахло, аллегорий же было множество. Читателю объясняли, как важно уметь переделать свою природу и возродиться духом для жизни на пользу человечеству.