Петербургская жизнь была не в пример разнообразнее авдотьинской, а капральская должность оставляла досуг. Новиков завел знакомства в городе. Однако с визитами пришлось повременить: гвардия выступала в поход.

Занимая престол, русские цари совершали торжественный обряд коронации, и для этого нужно было ехать в Москву, под своды Успенского собора. Церковь благословляла нового монарха, он возлагал на голову золотую корону, и власть его отныне подкреплялась авторитетом священства. Петр I короновал себя и свою жену Екатерину, успел короноваться мальчик-император Петр II, громко отпраздновала свое торжество Елизавета, и лишь Петр III опоздал с церемонией.

Екатерина спешила. Коллегиям, конторам, канцеляриям, Сенату, Синоду, двору поведено было складываться и переезжать в Москву. Гвардия сопутствовала императрице. От Измайловского полка были назначены два батальона — первый и третий.

Поезд Екатерины — семьдесят экипажей, четыреста лошади — 1 сентября потянулся в Москву и через десять дней прибыл в село Петровское. Три дня свита приводила себя в порядок, а затем состоялся торжественный въезд императрицы в Москву.

Город выглядел празднично. На пути к Кремлю заборы были обиты ельником, стены домов украшены коврами, балконы — драпировками, на перекрестках и площадях сооружены галереи для зрителей. Гвардейские полки, выставленные шпалерами, образовали узкий коридор, по которому шагом ехали экипажи.

В воскресенье 22 сентября Кремль заполнили гвардейские и армейские солдаты. Народ не пускали.

Екатерина в Успенском соборе, стоя у трона со скипетром и державой в руках, выслушала литургию, а потом первый член Синода, новогородский архиепископ Димитрий совершил миропомазание — начертил на лбу государыни крест кисточкой, помакнутой в благовонный состав — миро. Нел хор, стреляли пушки.

Всю осень в Москве праздновали, чредой текли царские приемы, обеды, спектакли, выезды в дома знатнейших вельмож, посещения монастырей. Для горожан готовилось пышное зрелище — уличный маскарад «Торжествующая Минерва».

Сочинял и репетировал маскарад первый актер российского театра Федор Григорьевич Волков, литературной частью ведал Михаил Матвеевич Херасков. Замысел был парадным — аллегорией показать, как пороки гибнут, когда воцарилась Екатерина, она же богиня мудрости Минерва. Волков придумал двенадцать маскарадных групп. Сначала изображались пороки — пьянство, обман, невежество, спесь, мздоимство, мотовство, затем показывались золотой век, мир и добродетель.

Написать хоры для каждого отделения попросили Сумарокова. Живые и острые его стихи высмеивали обман, поборы и плутни подьячих, а в хоре «Ко превратному свету» говорилось о заморской стране, где установлены неслыханные в России порядки:

Однако стихи эти показались чересчур смелыми, и Сумарокова заставили их переделать.

Маскарадом «Торжествующая Минерва» закончилось празднование коронации. Три дня — в конце января и начале февраля 1763 года — маскарад, растянувшись на две версты, ездил по улицам Большой Немецкой, обеим Басманным, по Мясницкой и Петровке, изъявляя гнусность пороков и славу добродетели. В процессии было занято четыре тысячи участников, все в маскарадных костюмах.

Новиков любовался зрелищем из толпы москвичей, запрудивших улицы. Императрица смотрела на процессию через окно дома Бецкого и осталась довольна великим собранием народа, увидевшего картины Золотого века и победу Минервы.

Праздник этот обошелся дорого: Федор Григорьевич Волков, три дня водивший маскарад, простудился и умер. Потерю эту глубоко переживали друзья его, причастные к театру и литературе.

Весной заболел отец Новикова Иван Васильевич. Сын привозил к нему в Авдотьино лекарей из Москвы, больному пускали кровь, ставили пиявки, лечили и теплом и холодом, перепробовали многие медицинские средства. Когда врачи уезжали, мать звала деревенскую бабушку-ведунью. Результат усиленного лечения был печальным — больной совсем ослабел и в июне скончался.

Смерть отца была большим горем для Новикова. Но выходить в отставку и жить в Авдотьине он не пожелал. Мать с помощью старшего сына вполне могла справиться с имением, и Новиков решил продолжать службу.

Между тем подошло время ее выполнять. Императорский двор собрался возвращаться в столицу. По петербургской дороге потащились обозы коллегий и сенатских канцелярий, приготовилась к походу гвардия.

Новиков заехал проститься с матерью. Осиротевший дом заставил сжаться его любящее сердце.

Наконец августовским утром батальоны Измайловского полка выступили из Москвы и к концу месяца, не спеша маршируя, пришли в Петербург, пробыв почти год в отлучке.

Снова началась караульная служба.

Новиков томился однообразием гвардейских будней. Он искал занятий. Карты и вино — обычные забавы солдатской братии — его не манили. Новиков желал споспешествовать просвещению своих единоземцев, как о том писалось в его любимых книгах, и средство к тому видел одно — печатный стан.

Спору нет, славен автор, умеющий увлечь за собой читателя к высотам духа или пусть даже занять его настолько, что он забудет сесть к карточному столу. Но полезен человечеству и тот, кто даст в руки людям творения писателя, кто распространит по свету его вдохновенные слова — издатель! Рукопись прочтут считанные знатоки, печатная книга доступна тысячам и служит не одному поколению.

Укрепляясь в таких мыслях, Новиков предпринял в марте 1766 года свой первый издательский опыт. Канцелярия Академии наук выполнила его просьбу отпечатать в типографии «Реестр российским книгам, продаваемым в Большой Морской, в Кнутсоновом доме». Это был каталог книжной лавки. Новиков задался целью познакомить читателей с кладовыми печатного слова, помочь им выбрать нужную книгу. Он просил изготовить четыреста экземпляров каталога и рассчитался с академической типографией за работу и бумагу.

Видимо, продажа «Реестра» пошла успешно, и Новиков еще раз попытал счастье.

Литератор-разночинец Михаил Чулков напечатал свою книгу «Пересмешник, или Словенские сказки», четырехтомное собрание новелл. Сочинений подобного рода в русской литературе еще не бывало. Чулков нашел путь к новым слоям демократических читателей. Его сказки были насыщены бытовым материалом, понятны для людей, не получивших большого образования, они увлекали запутанными сюжетами. Взамен царей и героев — этих обязательных персонажей классических трагедий и поэм — в сказках Чулкова можно встретить подъячего, монаха, мужика, офицера, поступки их были понятны читателю, происходившему из разночинной среды, — сам он, вероятно, в сходных обстоятельствах поступал так же.

Новиков знал Чулкова, раньше они встречались в Москве. Он взял «Пересмешник» из академической типографии на комиссию, передал тираж в книжную лавку и поместил объявление о выходе этой книги в газете «Санкт-Петербургские ведомости». Часть тиража Новиков переправил в Москву, в университетскую книжную лавку к Веверу, и вскоре получил известие, что книга хорошо продается.

Литературное чутье не обмануло Новикова. В столице есть читатели, которые не жалеют полтинников за листки печатной бумаги! Их может стать значительно больше, если книги будут полезны и занимательны.

В Москве Новиков видывал, как поступает Вевер. Он сговаривался с типографией, выбирал бумагу, шрифт, ему носили корректурные оттиски, которые читали для него знакомые студенты и гимназисты из тех, что пограмотнее. И наконец, выходила книга.

Нужны были деньги. Доходы от взятых на комиссию книг могли поступить лишь через несколько месяцев. Где же достать полсотни, сто рублей?

В Авдотьине жили натуральным хозяйством — были сыты, одеты неказисто, но прочно, однако звонкой монеты в доме не важивалось. То, что выручали осенью за продажу хлеба, сразу же расходилось на уплату долгов и закупки. Петербургские приятели Новикова с радостью одолжили бы его, если б сами не занимали. Житье в столице принуждало гвардейцев к расходам, далеко превышавшим жалованье. Нужно было чисто содержать себя в одежде, кормить слуг, лошадей, покупать модные вещи, обедать в дорогих трактирах.