«А не попросить ли мне у Вевера? — подумал Новиков. — Он мне поверит. Съезжу-ка я к нему».

В Москве постоянно жила команда Измайловского полка. Начальник ее князь Хованский вел дела с московскими купцами и ремесленниками, покупая и заказывая амуничные вещи и провиант. Новиков узнал в полковой канцелярии, когда будут посылать в Москву за приготовленной амуницией — чеканными бляхами к мушкетерским сумам, — и получил назначение в командировку.

Вевер искренне обрадовался, увидев в своей лавке Новикова.

— Ба! Николай! — воскликнул он. — Каким ветром занесло? Скоро ли будешь генералом? Как служба?

— Здравствуйте, Христиан Людвигович, — ответил Новиков. — Служба наша известная — из караула да в караул. А в генералы выходить я не собираюсь. Хочу пуститься по вашей части. Пристрастен я к книгам, и военная карьера не манит меня.

Новиков рассказал о своем плане.

— Риска я не боюсь, — говорил он. — И если с умом печатать, можно прибыль иметь. Но я за нею гнаться не намерен. Стыдно, что в России негде купить книгу, да русскую-то и не скоро найдешь, ибо выходят они по одной в год.

— Ну, Николай, ты приуменьшаешь, — засмеялся Вевер. — Чаще, чаще. Иначе мне пришлось бы закрывать лавку, а я, как видишь, торгую.

— Христиан Людвигович! — сказал Новиков. — Надумал я издавать книги. И в Петербурге это легче делать, чем в Москве, — типография лучше, грамотных людей больше. Не ссудите ли меня деньгами? Вам в залог пришлю на комиссию в Москву экземпляры. Мне бы рублей двести…

Новиков знал характер немца и запросил вдвое больше, чем нужно.

— Нет, двести много, — сказал Вевер. — А сто рублей дам.

Сговорились на ста двадцати. Новиков написал вексель с обязательством уплатить Веверу в трехмесячный срок, считая с 13 февраля 1766 года, полученные от него деньги ходячею российскою серебряною монетою. И подписался с поименованием недавно присвоенного чина: «Лейб-гвардии Измайловского полку фуриер Николай Иванов сын Новиков».

К этому времени у его знакомца литератора Михаилы Попова был готов перевод с французского книги «Две повести: Аристоноевы приключения и Рождение детей Промифеевых». Новиков прочитал рукопись и подал в академическую канцелярию просьбу принять от него для печатания книгу.

Автор приложил к повестям письмо Новикову:

«Государь мой! Дружба ваша и приязнь всегда были для меня драгоценны, и я их навсегда потщусь сберечь… но ваше доброе сердце и похвальная склонность к снисканию добродетели и учения, которое приобретет, наконец, человеку незыблемую славу, прилепляют к вам мою душу наиболее… Слабые ума моего производства были причиною вашего со мною знакомства, ими приобрел я к себе вашу любовь, и вы с тех пор удостоили меня вашим дружеством».

Попов обещал передавать Новикову все свои новые сочинения. Когда Новиков приступил к изданию «Трутня», притчи Попова были первыми произведениями, которые он поместил в журнале.

В декабре 1766 года был объявлен манифест, созывавший Комиссию о сочинении Нового уложения.

«Ныне истекает пятый год, — писала Екатерина, — как бог един и любезное отечество чрез избранных своих вручил нам скипетр сея державы для спасения империи от очевидный погибели».

Что царствованию Екатерины истекал пятый год, это было, без сомнения, верно, однако слова о том, что власть вручил ей сам господь бог и какие-то «избранные» люди России, — чистая выдумка. Императрица делала вид, что она снизошла на просьбы подданных и захватила трон, чтобы избавить их от погибели, которую сулило им правление Петра III. Кто знал, как ловко Екатерина выпихнула с престола мужа, которого тут же и придушили ее помощники, тот, читая или слушая манифест, только ухмылялся. Красиво повернуто, что и говорить.

А дальше в манифесте писалось о том, что необходимо узаконить такие государственные установления, которые повели бы к соблюдению доброго во всем порядка, чего в настоящее время не видно в России. Желание монархини — видеть свой народ столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастье и довольствие может на земле простираться. И чтобы лучше узнать нужды и чувствительные недостатки народа, распорядилась она через полгода после опубликования этого манифеста привезти в Москву депутатов сочинять проект Нового уложения, с помощью которого законам будет придана сила.

Уложение царя Алексея Михайловича, составленное в 1649 году, с течением дней обросло таким количеством дополнений, часто противоречивших друг другу, что уже сын его Петр I приказал трудиться над новым сводом законов. Однако, занятый множеством предприятий, он забывал подталкивать медлительный Сенат. Императрица Анна Ивановна также указывала заняться приведением в порядок российских законов, но вельможи и чиновники этим поручением пренебрегли.

Елизавета Петровна, посетив Сенат в 1754 году и слушая разговоры о юридических трудностях при разборе, например, дел о беглых крестьянах, пожалела своих подданных, которые по причине коварных и ябеднических вымыслов не могут получить прямых и скорых судебных решений.

Сенатор граф Петр Иванович Шувалов, желая угодить императрице, тут же признал, что каждое присутственное место должно было разобрать указы по своей части, но к тому еще нигде не приступали.

— Ваше величество, — сказал он, — с начала вашего государствования, двенадцать лет назад, изволили приказать нам заняться законами. По несчастью нашему, не сподобились мы выполнить вашу волю. У нас нет законов, которые были бы ясны и понятны всем, а потому верноподданные и по сей день не могут пользоваться этим благополучием.

Государыня, выслушав покаянную речь Шувалова, велела Сенату преимущественно перед прочими делами сочинить ясные законы и тому положить начало немедленно.

Сенат поблагодарил за науку и определил приступить к сочинению законов. Учредили Комиссию, а всем коллегиям, канцеляриям и конторам наказали рассуждать, каждой по своей части, почему в движении дел происходит остановка, оказывается сумнительство, и обо всем том на каждую материю сочинить один указ, выключив излишки законов, а недостатки пополнив.

Через год Сенат начал было слушать некоторые статьи, подготовленные для Нового уложения, но сбился на перестройку учреждений: Штатс-контору соединить с Камер-коллегией, Раскольничью контору влить туда же, Сибирский приказ упразднить, а дела его раздать прочим присутственным местам, взамен Ревизион-коллегии быть при Сенате Счетной экспедиции и прочее в таком роде.

Начавшаяся война с Пруссией и совсем остановила пересмотр законов.

В очередное царствование опять вспомнили о юстиции, но на этот раз Екатерина II взялась за гуж сама, о чем прежде всего сообщила своим заграничным корреспондентам.

В европейских столицах заговорили о мудрости северной Семирамиды, о юридическом блаженстве, которое учиняет она для диких народов России. Екатерина довольно улыбалась: ее законодательное усердие было замечено в свете.

Депутаты новой Комиссии приглашались установить законы для России, руководствуясь Наказом, который сочинила императрица.

Впрочем, слово «сочинила» не совсем подходит к определению того, что подготовила Комиссии Екатерина. Ее Наказ представлял собою серию выписок из книг европейских политиков и ученых, причем тексты приспособлялись, по разумению составительницы, к условиям самодержавного Российского государства. Она очень свободно обращалась с мыслями авторов, подгоняла их к своему пониманию вопросов, беспощадно кромсала и урезывала. Главными пособиями Екатерины были знаменитая книга Монтескье «Дух законов» — оттуда она списала триста параграфов, половину своего Наказа — и книга Беккариа «О преступлениях и наказаниях», по которой она составила длиннейшую десятую главу «О обряде криминального суда».