Гарри был известен своей добротой. Однажды Александр пришел поиграть на приставке принца и сказал, что копит деньги, чтобы купить себе такую же. Гарри, отлично понимавшему, что у членов королевской семьи есть все, что они хотят, стало жалко Александра. Он сбегал в свою спальню и вернулся с банкнотой в пять фунтов: «Держи, Александр. Добавь к тому, что уже скопил».

Уильям часто присутствовал на обеде с гостями своей матери. Диана старалась сделать так, чтобы он тоже мог побеседовать с ее друзьями. Она приглашала к себе Элтона Джона, чтобы обсудить проблемы, связанные с распространением СПИДа; редактора «Дейли Миррор» Пирса Моргана, чтобы укрепить связи со СМИ; Сару, герцогиню Йоркскую, чтобы побеседовать с ней о тяготах, которые выпали на долю обеих женщин.

Однажды Уильяму было разрешено уйти с занятий в Итоне, потому что мама приготовила ему сюрприз. Он сидел в комнате на втором этаже. Ко дворцу подъехал длинный черный лимузин. Из него вышли супермодели Наоми Кэмпбелл, Кристи Терлингтон и Клаудиа Шиффер — они приехали в Лондон на открытие «Фэшн Кафе». Уильям, в комнате у которого все стены были обвешаны постерами с этими женщинами, очень хотел их увидеть, поэтому принцесса пригласила их в Кенсингтонский дворец. Это произошло через два месяца после того, как она организовала для Уильяма встречу с Синди Кроуфорд.

Уильям, страшно переживая из-за пластинки на зубах, сел на диван, а модели встали вокруг него, позируя перед принцессой, которая держала в руках фотоаппарат, собираясь сделать пару снимков. Уильям покраснел и воскликнул: «Мама, не надо!».

Модели попытались его успокоить, они стали разговаривать с ним, и его мать с гордостью смотрела, как ее сын отвечает им и даже задает вопросы. Я думаю, что если сейчас он спокойно общается с красивыми женщинами, которые его постоянно окружают, то именно благодаря своей матери.

Когда Клаудиа Шиффер спросила его об Итоне, он ответил: «Мне не очень нравится картофельное пюре, которое там готовят, но зато у нас есть очень симпатичная преподавательница математики, мисс Поттер». Модели расхохотались. Он стал рассказывать им о Балморале, о собаках королевы, о том, что он любит и чего не любит. Когда супермодели уехали, принцесса спросила сына, как они ему. «Синди Кроуфорд приятнее», — ответил он.

Уильям, как и его мать, хотел быть обычным человеком. Женщина, которую фотографировали больше всех в мире, мечтала, чтобы ее перестали узнавать. Ей нравилось делать то, «что делают все обычные люди». Если ей удавалось прогуляться по зоопарку или просто по парку незамеченной, она приходила в восторг. Иногда Диана вставала в семь утра, чтобы побегать или покататься на роликах по тропинкам Кесингтонгского парка, зная, что в такое время она сможет насладиться полной свободой, ведь в парке еще не было посетителей.

Временами она набиралась смелости и переодевалась так, чтобы ее никто не узнал, а я должен был снабжать ее всем необходимым. Как-то раз Диана послала меня в «Селфриджес» за париком — черные волосы до плеч. А потом я отправился в оптику на Кенсингтон Хай-стрит и купил огромные очки в круглой оправе, попросив оптика вставить в оправу простые стекла, а не оптические. Когда я вернулся во дворец, принцесса тут же стала примерять новый наряд.

Я сидел в буфетной, и вдруг появилась Диана. Впрочем, эта женщина была совсем не похожа на Диану. Она старалась не рассмеяться, а я открыл рот от удивления.

— Вас никто не узнает! Надо же! — воскликнул я.

Принцесса расхохоталась, да так, что по щекам потекли слезы.

В тот же вечер принцесса Уэльская, в парике, очках, черной куртке и джинсах, вместе со своими друзьями встала в очередь перед джаз-клубом «Ронни Скотт». На следующее утро она весело рассказывала о своих приключениях за завтраком: «У меня глаза заслезились от сигаретного дыма в клубе, даже в очках! — смеялась она. — Когда мы еще стояли снаружи, очередь была такой длинной, что мне стало скучно, и я заговорила с каким-то мужчиной рядом. Представляешь, он меня не узнал! Мне было так смешно! В этом одеянии я могу быть самой собой на людях!».

Но, к сожалению, принцесса не понимала то, что понимал я, — что она никогда не была «собой». Ей всегда приходилось быть другим человеком, этого требовали ее обязанности, поэтому, когда она с радостью описывала прошлый вечер, мне было очень грустно.

— Иди сюда. Я хочу кое-что тебе показать, — сказала принцесса в конце сентября 1996 года.

Я пошел за ней вниз по лестнице, стараясь не отставать. Мы подошли к гардеробной с ее белыми, огромными — от пола до потолка — дверьми. Она открыла их, и я увидел длинные вечерние платья, развешанные в определенном порядке, по цветам, начиная с черного и кончая белым.

— Посмотри на эти платья! — сказала она. — Как ты думаешь, сколько их здесь?

Она пошла вдоль гардеробной, считая свои платья. Их оказалось шестьдесят два, и это не считая тех, что висели в L-образной гардеробной на втором этаже.

— Каждое из них — память о чем-то и мой добрый друг, — сказала она, — но теперь настало время продать их.

Это было второй неожиданностью для меня за лето. Сначала принцесса сообщила, что собирается поехать в Австралию, а теперь вот хочет распродать свой гардероб. Принцесса наконец получила свободу и решила избавиться от всего старого, заменив его новым. Она долго говорила с Уильямом, а потом с Элтоном Джоном, и эти разговоры натолкнули ее на мысль выставить свои вещи на аукцион а вырученные средства отдать на благотворительность. После развода она получила миллионы фунтов. А теперь если она продаст свои платья, то и другие получат деньги, особенно различные благотворительные организации по борьбе со СПИДом, которым всегда нужны деньги на хосписы и исследования.

Мы стояли и смотрели, как принцесса вытаскивает из гардеробной платья и предается воспоминаниям. Она бралась за вешалку, вытаскивала платье и рассказывала. «А-а, мое платье а-ля „Унесенные ветром"!» — Диана показала нам платье цветочной расцветки с глубоким вырезом. Затем вытащила еще одно платье: «А в этом я побывала в Белом доме, танцевала с Джоном Траволтой, смотря при этом совсем на другого человека». Платье было из темно-синего бархата.

Тут ее взгляд упал на серебристо-белое атласное платье с коротким пиджаком без застежки — от Виктора Эдельштайна. Принцесса надела его на торжественный банкет в Елисейском дворце, устроенный президентом Миттераном. «Пожалуй, с этим я не смогу расстаться. В нем я чувствовала себя настоящей принцессой». В июне, когда состоялся последний аукцион в Нью-Йорке, это платье оказалось зарегистрировано под номером 80, последним. Видимо, принцесса все-таки не хотела с ним расставаться. Однако ностальгия не остановила Диану. Она схватила два платья на вешалках, я тоже два, и мы пошли на второй этаж, потом снова спустились на первый и снова поднялись на второй — пока не очистили всю гардеробную.

— Позвони Марии и попроси Бетти придти сюда, — сказала принцесса, зная, что у нас в это время гостила мать Марии Бетти.

Когда пришла Бетти, я уже весь взмок. Я перенес пятьдесят платьев на второй этаж. А потом соорудил в детской гостиной стойку для вешалок с платьями. Вскоре детская гостиная уже напоминала забитый одеждой магазин секонд-хэнд. Принцесса и в этом предприятии хотела услышать дельные советы. Бетти, которая прекрасно вязала у себя в Северном Уэльсе, вдруг превратилась в законодательницу моды во дворце. Принцесса хохотала! Бетти была слишком доброй, ей не хватало жесткости; она увидела прекрасные платья, которые Диана собирается выбросить, и ужаснулась. Она, наверное, уже представила, как их выставляют в коробках на распродаже вроде тех, куда она иногда ходит в Кеньон Холле. «Ой, — сказала она, прижав руку к груди, явно в шоке, — не надо вот это выбрасывать!»

Одно за другим я показывал платья, и «безжалостная» принцесса спорила с добросердечной Бетти.

— Ну нет. Это вам тоже не стоит отдавать! — говорила Бетти. — Какое красивое платье! Зачем же его выбрасывать! — повторяла она снова… и снова.