Мама в переднике открыла входную дверь в том самом доме, где я вырос. «Кажется, дружок, ты перепутал дом — день рождения сегодня не у меня», — сказала она, как потом мне рассказывал отец.

Потом она прочитала мои поздравления и очень обрадовалась. Мама нечасто получала цветы. А на мой день рождения она получила их в первый раз, и мои слова тронули ее. Услышав по телефону, в каком она восторге, я поклялся делать так каждый год. Через две недели мама с папой приехали к нам в гости, и вечером, прежде чем я отвез их обоих в аэропорт Хитроу, пожелав им хорошо провести отпуск в Америке и Канаде, — они оба всю жизнь мечтали о такой поездке, — мама только и говорила, что о своем цветущем каменном ящичке.

15 июня в два часа ночи зазвонил телефон, и я сразу же понял, что произошло что-то серьезное. Наверное, это принцесса, подумал я. Диана в это время была с визитом в России. Только она могла позвонить в такой час. Должно быть, у нее возникли тяжелые проблемы личного или другого характера. Мария взяла трубку. Через несколько секунд она уже плакала навзрыд: «Как же я скажу ему такое? Как я ему скажу?».

Принцесса! Что с ней?! Я выпрыгнул из постели и примчался в гостиную. Мария все еще разговаривала по телефону.

Звонил мой брат, Грэм. Мама потеряла сознание на улице в Оттаве, в Канаде, и скоропостижно умерла от обширного инфаркта. Ей было всего пятьдесят девять.

На следующее утро принцесса позвонила во дворец, чтобы узнать, как у нас дела. Она собиралась вернуться через два дня, в субботу, чтобы побыть некоторое время с Уильямом и Гарри. Услышав ее голос, я не смог сдержаться. — Боже мой, что случилось, Пол? — спросила она. Вне себя от горя, я рассказал ей, что у меня умерла мама, о том, что она выглядела совершенно здоровой, когда уезжала, и что отец сейчас в полной растерянности — ему надо как-то добиться разрешения на то, чтобы перевезти тело матери домой.

— Я позабочусь об этом, Пол. Прямо сейчас. Одного звонка принцессы Уэльской в Британское представительство в Канаде хватило, чтобы уладить все вопросы, касавшиеся внезапной смерти гражданина Великобритании в другой стране. Несмотря на свой плотный график в России, принцесса сделала все возможное, чтобы помочь нам. Она даже позвонила моему отцу в отель в Оттаве. Принцесса около получаса утешала его, заверив, что рядом всегда будет кто-то из Британского представительства, что все вопросы по вывозу тела решены, а перелет в Великобританию оплачен.

— Я бы хотела, чтобы, вернувшись, вы заехали ко мне вместе со своими сыновьями. Мне бы очень хотелось вас видеть, — сказала она папе.

Когда принцесса вернулась в Лондон, мы с ней сели на диван в гостиной. Я плакал и извинялся за свои слезы, а она обнимала меня за плечи и утешала. Я раньше видел, каким она была чутким человеком, как она умела утешать людей, а теперь вот она заботилась обо мне.

Она говорила о судьбе, о смысле жизни, о смерти, о своей вере в жизнь после смерти, о тех минутах, которые она провела в больнице со своим другом Адрианом Уорд-Джексоном, который рассказывал ей о том «что происходит с душой». «Пол, дух остается здесь после смерти. Твоя мама все еще с нами. Поверь мне. Крепись. Тебе нужно быть сильным», — сказала она.

На следующий день был праздник — День Отца. Папа, Грэм и Энтони приехали во дворец на встречу с принцессой. Тело мамы было все еще в Канаде, его должны были привезти на следующий день.

Принцесса встретила нас у полицейского заграждения. На ней была футболка, велосипедные лиловые шорты и кроссовки. Уильям и Гарри остались в детской. Диана обняла отца и моих братьев. Потом, взяв отца под руку, сказала: «Давайте немного погуляем».

День был теплый. Диана с отцом шли впереди, а мы — трое братьев — за ними. Мы отправились в Кенсингтон-Гарденс, по Брод-Уок, которая вела через весь парк к Бэйсуотер-роуд, потом поворачивала направо и вела к Италиан-Гарденс, через Гайд-парк, мимо галереи «Серпантин» к памятнику принцу Альберту, а потом — по кругу — снова к Кенсингтонскому дворцу. Мы, все пятеро, гуляли и разговаривали сорок пять минут.

Поскольку принцесса не надела бейсболку, ее легко было узнать. Когда какой-нибудь прохожий хотел сфотографировать ее, она вежливо загораживала лицо рукой и просила: «Пожалуйста, не надо».

Несмотря на свое горе, папа очень беспокоился, что принцесса гуляет по парку и ее могут увидеть обычные посетители. «Мне так неудобно, что вы так рискуете ради нас. Не надо, пожалуйста. Вас могут заметить. Давайте лучше вернемся во дворец», — сказал он.

«Грэм, я думаю, что с вашими крепышами я в полной безопасности», — ответила она, и папа впервые за все выходные улыбнулся.

Мы подошли к оранжерее возле апартаментов. «Грэм, если вам что-нибудь понадобится, просто скажите об этом Полу», — она еще раз обняла папу и моих братьев и вошла во дворец. Папа еще долго вспоминал, как она была добра к нему, и как много времени она на нас потратила.

В тот вечер отец захотел немного побыть один. Он вышел на лужайку перед Старыми конюшнями и сел на скамейку. Я выглянул в окно из гостиной на втором этаже — он сидел к нам спиной. А рядом с ним сидела принцесса. Она возвращалась домой на машине и заметила его, подъезжая ко дворцу. Затормозив, Диана выбралась из машины, пересекла лужайку и села на скамейку. Я смотрел из окна и думал о том, как странно видеть своего отца рядом с ней. Я видел, как он кивал головой, разговаривая и вытирая слезы платком. Потом он не выдержал и разрыдался, уткнувшись принцессе в плечо.

Маму привезли в Великобританию в понедельник. Мы похоронили ее на той же неделе. Накануне похорон гроб с ее телом стоял в церкви Хасленда, в которой ее крестили, в которой она венчалась и в которой отпевали бабушку и дедушку Кёрков. Мы украсили церковь белыми цветами. Зажгли свечи в память о ней. А потом каждый побыл с ней наедине, чтобы попрощаться. Я стоял, положив руку на полированную крышку гроба, склонив голову и вспоминая, что сказала мне принцесса: «Твоя мама все еще с нами».

На похоронах гроба не было видно под горами цветов. Когда друзья и родственники разошлись, мы с Грэмом остались возле могилы одни. Именно тогда он и открыл мне мамину тайну: что она сожгла письмо от «Кьюнарда», в котором мне предлагали работу.

Мы вернулись в дом № 47 на Чапел-роуд. Мамина сумочка и вязание лежали на стуле возле камина.

Папа поставил на огонь чайник, мои братья, невестки, племянницы и племянники разбрелись по дому, а я сел и открыл ее сумочку. В ней оказалась пудреница с гербом королевской яхты «Британия» — я подарил ее в те дни, когда работал у королевы, — и помада. А еще там был потертый красный кошелек, в котором, как обычно, не было ни пенни. Зато в нем была согнутая открытка. Та открытка, которую я послал ей вместе с цветами на свой день рождения: «Мама, это всего лишь маленький подарок за ту боль, которую ты перенесла, когда я появлялся на свет — в этот же самый день, 37 лет назад. С огромной любовью, твой первенец — Пол».

Семья была очень важна для принцессы, но, к сожалению, у нее были далеко не такие теплые отношения в семье, как в узком кругу ее друзей. Ее сестра, леди Сара Маккоркодейл, часто приезжала во дворец из Линкольншира. Из всех Спенсеров она была ближе всего Диане. Мать, Франсис Шенд Кидд, жила в уединении на шотландском острове Сейле, но, когда могла, приезжала к дочке. Хотя, честно говоря, принцесса чаще виделась со своей мачехой, Рейн Спенсер, чем с родной матерью. Диана обедала со своей мачехой раз в месяц, иногда в «Секкониз», недалеко от Бонд-стрит, — это был любимый ресторан ее отца.

Но несмотря на то что днем в Кенсингтонском дворце часто бывали гости, вечером принцесса часто оставалась одна, и в ее апартаментах воцарялась тишина. Когда Уильям и Гарри были в школе или в Хайгроуве, ей надо было составлять компанию.

«Ненавижу эту тишину», — говорила принцесса, читая «Вог» или «Харперз & Квин» субботним утром. В комнате играла музыка, но ей очень не хватало тех, кого она называла «человечками». «Пол, позвони своим сыновьям и попроси их прийти сюда», — говорила она.