В моей новой работе был только один плюс. Мне не надо было выгуливать собак. Своих «Джеков Расселов», терьеров Тиггера и Ру, принц, слава богу, выгуливал сам. Тут даже не было коммутатора, и мне приходилось самому брать трубку телефона. Однажды я снял трубку и, как обычно, сказал:

— Тетбери… (дальше шел номер).

— Добрый день, Пол.

Я тут же узнал королеву.

— Добрый день, Ваше Величество.

Я был так рад слышать королеву, с которой не разговаривал с тех самых пор, как переехал в Хайгроув, что не удержался и принялся расспрашивать ее о Чиппере — моем любимце. «А как там…»

— Его Королевское Высочество дома? — перебила она меня на лету.

Очевидно, я болтал слишком долго. Я тут же соединил ее с принцем Чарльзом.

— Это королева, Ваше Королевское Высочество.

* * *

Еще когда меня везли по дороге М4 на мое новое место службы, мне сказали, что принц «нечасто бывает в Хайгроуве». Хайгроув для принца Уэльского, так же как Виндзорский замок для королевы или Роял-лодж для королевы-матери, был местом, куда он приезжает на выходные. Предполагалось, что принц и принцесса будут проводить время с понедельника по пятницу в Кенсингтонском дворце, где дворецким был Гарольд Браун. Но так только предполагалось, на самом же деле с первой осени, когда я начал там работать, принц часто бывал в Хайгроуве на неделе. Он проводил здесь как минимум по три дня и привозил с собой своего лакея, своего повара и телохранителя. Я уже привык к шумным приземлениям вертолета «Уэссекс» из королевского авиапарка на небольшую посадочную площадку в ста ярдах от парадного входа в особняк. Так что мне приходилось напряженно работать не только по выходным, но и на неделе. Когда принц был один в Хайгроуве, тут царила атмосфера официальная и напряженная, как в приемной у зубного врача. Весь день принца был четко расписан. К обеду часто приезжали Вернон Рассел-Смит, Камилла Паркер Боулз, Кандида Люсетт Грин, герцогиня Девонширская, Чарльз и Патти Палмер-Томкинсоны и член парламента Николас Сомс.

Когда принц был один, он много времени проводил в саду. Помню, как он однажды целый день перекапывал полосу земли от задней террасы до пруда и засеивал ее тимьяном. Он назвал это своей «тимьяновой тропой» и сказал, что чуть не сорвал спину за этим занятием. Много времени он проводил в библиотеке, где слушал классическую музыку, причем включал ее так громко, что даже не слышал, как я стучу. Когда принц был в поместье, меня часто сопровождали в повседневных делах звуки «Аиды» Верди. Принцесса никогда не приезжала в Хайгроув на неделе. Это время она проводила с детьми в Лондоне. Там она встречалась с друзьями: модельером Джаспером Конраном, Лорой Лонсдейл и Каролин Бартоломью — или обедала в ресторане «У Гарри» в Мейфэйре с бывшим королем Греции Константином (Диана называла его Тино) и греческой королевой Анной-Марией. Иногда она отправлялась в бар «Сан-Лоренцо» в Найтсбридже с леди Кариной Фрост — женой телеведущего Дэвида Фроста. Два раза в неделю в семь тридцать утра она брала уроки верховой езды в Гайд-парке у майора Джеймса Хьюита из Найтсбриджских казарм. В то время принцесса стремилась учиться всему, что было для нее внове. Она даже училась танцам и языку глухонемых. В пятницу вечером принцесса с Уильямом и Гарри (тогда Уильяму было пять, а Гарри — два года) приезжала к мужу в Хайгроув. А в воскресенье они возвращались в Лондон. С ней ездили ее камеристка, нянька и охранник. В Лондоне у нее было много друзей, и Кенсингтонский дворец она считала своим домом. Принц же, напротив, предпочитал общаться со своей «хайгроувской компанией» и все больше времени проводил в поместье, лишь изредка проводя ночь в Лондоне с женой.

В королевских семьях муж и жена обычно ведут каждый свою жизнь. Никому не казалось странным, что принц проводит много времени в поместье: у него свои интересы, у принцессы — свои. Точно так же и у королевы была своя жизнь, у герцога Эдинбургского — своя, и эти жизни, идущие в основном раздельно, лишь изредка сливаются на семейных мероприятиях и просто когда они проводят время вместе. Когда я только начинал работать в Хайгроуве, принц и принцесса всегда встречались по выходным. Что бы ни писали газеты в конце 1980-х, я никогда не приносил принцессе ужин в ее комнату. Каждый вечер я подавал ужин в гостиную, где, устроившись перед телевизором, они вместе ели и беседовали точно так же, как беседуют по вечерам муж и жена, проведя день каждый на своей работе. Газеты писали, что принц никогда не спрашивал принцессу о том, как она провела неделю и что делала. Это неправда. Принц очень общительный, он всегда первым начинал разговор, и его искренне интересовали дела жены. Если ей хотелось поговорить с ним, она знала, что его всегда можно найти в библиотеке. Он там засиживался допоздна, слушая музыку и работая с бумагами. Принцесса в спальне тоже слушала перед сном музыку, но чаще современную. Внизу слышались Верди и Гайдн, а наверху — Уитни Хьюстон. Принцесса снова и снова слушала один из ее хитов — «Я буду всегда любить тебя» (классическую музыку принцесса полюбила значительно позже).

По вечерам я должен был наполнять графин в гостиной свежевыжатым апельсиновым соком для принца Чарльза, однако, к его неудовольствию, принцесса тоже любила апельсиновый сок, и однажды он написал мне очередную записку: «Буду очень благодарен, если в будущем ты будешь проверять, есть ли сок в графине, потому что Ее Королевское Высочество выпивает все и ничего мне не оставляет!».

По утрам в воскресенье я должен был устанавливать в гостиной алтарь, чтобы принц мог принять причастие от епископа Вудса. Я накрывал ломберный столик белой скатертью, ставил на него два серебряных подсвечника и зажигал свечи, а в центре стола помещал серебряный потир и хрустальные чаши с водой и вином. К этой церемонии принц относился очень серьезно, но принцесса в ней не участвовала. В начале их брака они часто вместе ходили в церковь в Тетбери, но домашние обряды она считала бессмысленными.

Когда в Хайгроув приезжала принцесса с детьми, поместье оживало. Дом наполнялся смехом и радостными криками детей, которые носились по дому. Принцесса и рала с ними в прятки, рычала, изображая волка, бегала за ними. В холле с персиковыми обоями стояло пианино и когда принцесса играла, мальчики стояли рядом и внимательно слушали.

Я не мог понять, почему леди Сьюзан Хасси предупреждала меня, что тут «все не так, как оно кажется». Уэльская чета выглядела вполне довольной жизнью. И они делали все возможное, чтобы их дети росли в нормальной, счастливой обстановке. Никакой «войны» между принцем и принцессой не было. А если и была, то, видимо, начало моей службы у них пришлось на любовное перемирие.

В столовой для персонала тоже становилось веселее, когда приезжала принцесса. Она привозила с собой нянек, Барбару Барнс или Рут Уоллес, камеристок, Эвелин Дагли или Фэй Маршалси, и охранников, Грэма Смита или Дейва Шарпа. У всех них, как и у их хозяйки, было отменное чувство юмора. Единственным, кому приезд принцессы доставлял беспокойство, был Падди. Принцесса любила плавать по утрам в открытом бассейне с подогревом (зимой над ним натягивали огромный тент, наполненный воздухом). Падди все время беспокоился, не слишком ли горячую он напустил воду и не слишком ли много добавил хлорки. Он с ужасом наблюдал, как принцесса вылезает из бассейна с покрасневшими глазами, но та никогда не сердилась. Она умела ко всему относиться с юмором.

Принцесса много общалась со своими слугами и очень заботилась о них. Но ни к кому из них она не относилась с такой теплотой, как к Грэму Смиту. Он был веселым, простым и легким в общении. Как позже признавалась принцесса, он был ее любимцем. Именно он и стал посредником между Марией и принцессой, когда обсуждался вопрос о том, чтобы Мария стала камеристкой Ее Высочества. Он был рад видеть нас обоих в Хайгроуве. Позже у него начался непрерывный кашель, оказалось — рак горла. Принцесса, когда могла, ходила с ним в больницу, где ему делали химиотерапию. Но в конце концов он вынужден был уйти в отставку и несколько лет спустя умер. Никто никогда не смог нам его заменить.