Однажды, когда я был в комнате для прислуги, из комнат королевы послышались радостные крики и собачий лай. Мы с пажом Кристофером Брэем недоуменно переглянулись.

Мы так удивились, что без приглашения бросились к королеве. Как только мы появились в дверях, она позвала нас в комнату. «Скорее, идите сюда!» — торопила она. Королева вся сияла. Очевидно, что-то так потрясло ее, что она даже вскочила на ноги. «Такая радость!» — сказала она.

Оказалось, фигуристы Торвилл и Дин выиграли золото на Олимпийских играх в Сараево, исполнив танец на льду под «Болеро» Равеля,

После ужина у меня оставалось всего две обязанности, после чего мой рабочий день заканчивался. Во-первых, я должен был принести королеве поднос с двумя стаканами, бутылкой воды «Мэлверн» без газа для королевы и бутылкой виски «Гленфиддич» и пива «Дабл Даймонд» — для герцога Эдинбургского. И во-вторых, надо было выгулять собак перед сном. Когда мы возвращались с прогулки, я отводил собак в их комнату в Королевском крыле. Иногда Ее Величество приходила пожелать им спокойной ночи. Она еще не успевала переодеться и была в вечернем платье, в колье с бриллиантами и серьгах с драгоценными камнями. Королева вставала на четвереньки и смотрела, удобно ли устроились ее собаки в своих корзинках или на подстилках. «Не забудь открыть им на ночь окно. Спокойной ночи, Пол». Очередной рабочий день закончен. Для меня. А у королевы было еще одно дело. Перед сном она обязательно записывала события дня в своем дневнике — всегда карандашом. Как и дневники королевы Виктории, ее записи попадают в Королевскую Коллекцию. Даже перед сном королева не забывала о своих государственных обязанностях.

В мае 1978 года во дворце появилась новая портниха. Она должна была штопать носки принца Филиппа, перешивать при необходимости костюмы и рубашки, латать постельное белье и стирать собачьи полотенца. Тогда я на нее не обратил особого внимания. Она была старательной и, как мне показалось, приветливой и легкой в общении. Я ей не понравился.

Видимо, то, что я так быстро стал лакеем королевы, настроило многих против меня. Мало кому казалось, что совсем еще молодой парень из шахтерского поселка подходит на эту должность, что он имеет право беседовать с королевой и в состоянии хорошо исполнять свои обязанности Это назначение и правда сильно на меня повлияло. Оно убедило меня в том, что нет ничего невозможного. Я страшно гордился собой и ходил по дворцовым коридорам так высоко подняв голову, что можно было подумать, во мне десять футов роста. Даже мой северный акцент постепенно сдался перед великолепием языка дворцового этикета.

Конечно, на самом деле я ничуть не изменился. Я не забыл ни своих корней, ни привитых мне родителями взглядов, но некоторые, видимо, решили, что я слишком возгордился. Так же думала и новая портниха. Ее родители были строгими католиками, родом из Ливерпуля. Она приехала в Лондон из деревушки Хольт в северном Уэльсе.

Видимо, я подтвердил ее впечатление о себе, когда вошел к ней, бросил прямо перед ней грязные собачьи полотенца и лаконично объявил: «Полотенца!».

Она промолчала, но на лице у нее было написано такое презрение, что я все понял. Она сказала своим друзьям, что я «ничтожный сноб». Ее звали Мария Косгроув. Ей суждено было стать моей женой.

К 1979 году Марию назначили старшей горничной. Она должна была отвечать за Бельгийские апартаменты. Это несколько просторных комнат с окнами в сад. Это были самые почетные комнаты во дворце, потому что именно в них размещались главы иностранных государств.

Весной того же года я впервые стоял на запятках королевского ландо 1902 года. Процессия следовала от вокзала «Виктория» ко дворцу, через Уайтхолл и Мэл. Я был одет в полную парадную ливрею и синюю бархатную шапочку. В давние времена лакей на запятках должен был защищать тех, кто едет в ландо, но теперь это скорее почетная обязанность. Меня охватила радость и гордость, когда мы проезжали сквозь толпу и народ приветствовал королеву.

Я стоял слева, прямо за королевой, на которой в тот день была розовая шляпка. Рядом с Ее Величеством сидел румынский президент Николае Чаушеску. Во дворце его поместили в Бельгийских апартаментах. Он спал с пистолетом под подушкой. А рядом со мной ехал один из гвардейцев Королевского конногвардейского полка, которого королева очень хорошо знала. Это был подполковник Эндрю Паркер Боулз, проживший шесть лет в браке с Камиллой.

Лакеи толпились вокруг столика со спиртными напитками в гостиной Сандринхем Хауса — особняка эпохи Эдварда в графстве Норфолк, к которому прилегало двадцать тысяч акров земель. Сандринхем и Балморал являются личной собственностью королевы, в отличие от всех остальных мест ее обитания.

Лакеи складывали новые дрова у огромного, восьми футов в высоту, камина, на решетке которого были изображены львы и единороги, он располагался под галереей для оркестра, рядом с великолепным роялем. Горничные чистили ковры, взбивали подушки, вместе с лакеями уносили со столов бокалы, убирали карточные столики, за которыми гости играли в бридж и канасту. Члены королевской семьи отправились переодеваться к ужину.

Лакеи решили, что можно незаметно выпить джина. Ведь никто не знает, сколько осталось после приема.

Когда один из лакеев закинул голову, чтобы осушить бокал, он заметил в окне, выходящем на галерею, знакомое лицо. Это была королева. Лакей чуть не подавился. Но королева никому не сообщила о таком серьезном нарушении правил. Ее взгляд был достаточно красноречив. И тем не менее никто лучше королевы не понимает, как трудно работать во дворце. То, что она не потребовала увольнения лакея, говорит о том, что она знает: ее слугам иногда нужен глоток крепкого, чтобы легче было переносить трудную работу и почти полную изоляцию от внешнего мира. О терпимости королевы ходили легенды.

Однажды, когда мы с королевой кормили собак в узком коридоре в Сандринхеме, дверь на лестницу для слуг вдруг распахнулась, и из нее вывалился один из старших слуг. Он был пьян в стельку, спотыкался и наталкивался на стены. Стараясь не наступить на собак, он попытался пройти мимо меня и тут заметил королеву. Она так и застыла с вилкой и ложкой в руках. Он пробормотал что-то невразумительное и побрел дальше. Я был уверен, что королева будет в ярости и уволит его за такое безобразное поведение, невзирая на то, что он так долго у нее служит. Но этого не случилось.

Королева только молча приподняла бровь и снова принялась кормить собак. Однако, в отличие от этих людей, моя провинность не сошла так просто. Как-то в Сандринхеме я забрал стакан джина с тоником из королевской гостиной, думая, что королева уже ушла переодеваться к ужину и больше не будет пить.

Мария с камеристкой королевы Элизабет Эндрю, как и предписывали правила, пряталась в чулане под лестницей, дожидаясь, когда королева уйдет ужинать и можно будет прибраться в ее комнатах. И тут они услышали, как королева воскликнула: «Чудовище! Какое чудовище! Он унес мой стакан, к которому я даже не притронулась!» — и бросилась за мной по коридору. Я долго извинялся и вернул ей стакан.

Королева всеми силами старалась не причинять лишнего беспокойства своим слугам. Она не считала себя вправе третировать слуг, несмотря на то что она — высшее лицо в государстве. Как-то раз, когда она обедала в одиночестве в Букингемском дворце, я подал ей рыбу, которая оказалась пережаренной. Королева нахмурилась, бросила вилку и, грустно посмотрев на меня, спросила:

— И что мне с этим делать?

— Если хотите, Ваше Величество, я верну ее на кухню и принесу вам другую порцию.

— Нет-нет, не надо. Я не хочу, чтобы у кого-нибудь были неприятности.

В тот вечер ей пришлось есть салат и овощи. И никто так и не узнал о том, что рыба оказалась несъедобной.

Королева мирилась с пьянством прислуги, плохой едой, ужасными манерами, неподобающим обслуживанием, потому что хотела сохранить мир в своем доме и понимала, что ее слугам приходится нелегко. Терпение у нее было, как у святой. Совсем иначе дело обстояло с принцессой Маргарет. Она не допускала ни малейшего нарушения дисциплины или отступления от правил. Горе тому, кто сделает что-то не так, — она легко выходила из себя.