Клавдия Григорьевна вошла в комнату и со стуком поставила на стул туго набитый портфель.

Саша кинулась ей навстречу.

— Ну как, здорова? Всё в порядке? — отрывисто спрашивала тётка, переодеваясь в своё домашнее клетчатое платье. (Вид у этого платья был, надо сказать, скорее официальный, чем домашний.) — Всё в порядке?.. Ну, очень хорошо, я рада. И моя командировка прошла неплохо. Я привезла тебе кое-что из города… Погоди, погоди, успеешь, сначала поужинаем.

И Клавдия Григорьевна, словно не замечая Сашиного волнения, принялась собирать ужин. Когда стол был накрыт, она вынула из портфеля кулёчек с городскими конфетами и высыпала их в вазочку. Саша, не сводившая с портфеля глаз, огорчённо вздохнула. Но тётка не обратила на это внимания.

И только после ужина, убрав и вымыв с помощью Саши посуду, она сказала:

— Ну, Александра, наделала ты мне хлопот с твоим Петрушкой! И даже не хлопот, а неприятностей!

И она взялась за газету.

— Тётя! — не выдержала Саша. — Тётя! Вы привезли его? Он в портфеле? Петрушка в портфеле? — повторила она, так как Клавдия Григорьевна не отвечала.

— Никакого Петрушки в портфеле нет! — отрезала тётка. — Я же сказала тебе, что он доставил мне много хлопот и даже неприятностей.

— Но что же случилось? Тётя!

— А случилось то, что некоторые люди думают, будто им всё позволено, — неожиданно изрекла Клавдия Григорьевна и снова погрузилась в чтение газеты.

Нет, это было совершенно нестерпимо, и Саша, отчаявшись, отошла к своему диванчику и, уткнувшись в подушку, тихонько заплакала. Ей не хотелось, чтобы тётка услышала её — Клавдия Григорьевна не выносила слёз, — но та сейчас же опустила газету и строго взглянула на Сашу. Саша почувствовала её взгляд, но уже не могла остановиться и продолжала горько плакать.

— Это ты о кукле? О Петрушке своём? — сердито спросила тётка. — Саша, немедленно перестань реветь! Найдётся твой Петрушка! Уж будь уверена, что я добьюсь этого. И добьюсь того, что некоторые люди перестанут думать, будто они имеют право так обращаться с чужими вещами. Подумать только, — с гневом продолжала она, — потерять чужую вещь и сделать вид, что в этом нет ничего особенного! Да ведь вещь эта стоит денег, труда! И она принадлежит другому человеку! Принадлежит ребёнку!

Высказавшись так, Клавдия Григорьевна снова — и уже окончательно — погрузилась в свою газету.

Но Саша уже поняла всё: её Петрушка был потерян!

Ведь после её усиленных просьб тётка, отправляясь в командировку в город, пообещала забрать Петрушку у Вики («Всё равно — хоть в старом костюме», — просила Саша) и привезти домой.

И, оказывается, Вика не вернула его. Потеряла!

Не с кем было даже поделиться своим горем. Саша так привыкла все свои горести и надежды поверять маленькому другу, но его больше не было с ней.

Олег и Муся уже уехали обратно в Москву, отчитываться перед таинственным Мосгосэстрадой в проделанной ими (и немалой) работе.

Светлана? Она по-прежнему приветливо улыбалась, встречая Сашу. Но при этих встречах она никогда не бывала одна: рядом обязательно находился Костя. Не рассказывать же при Косте о Петрушке!

С местными ребятами диковатая Саша так и не подружилась до сих пор. Она надеялась, что, когда начнутся занятия в школе, у неё появятся среди этих ребят друзья. Но сейчас некому даже рассказать о том, что случилось.

Хотя как это некому? Есть человек, которому рассказать об этом просто необходимо, — человек, подаривший ей маленького актёра, которого она не уберегла.

Вы, конечно, догадались, кому собралась рассказать Саша о том, что Петрушка потерян. И так как рассказать это устно она не могла, то на следующее же утро написала маленькое, очень грустное письмецо и отправила его в Москву — Розе.

В этом письме она просила у Розы прощения за то, что так давно не писала ей, и, главное, за то, что потеряла её хорошего, милого Петрушку. И посылала привет «дорогой Анне Петровне». И в конце посылала поклон от тёти (как когда-то в письме к Олегу и Мусе) — от тёти, которая, по правде говоря, никому не кланялась ни в тот, ни в этот раз. Но Саша решилась вторично на эту маленькую ложь, потому что ей очень не хотелось, чтобы люди жалели её и думали, что тётка её такая сердитая и неприветливая женщина, какой она казалась всем.

А самой Саше? Какой Клавдия Григорьевна казалась ей?

Вероятно, Саша сама не смогла бы ответить на этот вопрос.

Клавдия Григорьевна никогда почти не была с ней ласкова, — а маленькая Саша привыкла к заботе и ласке и очень тосковала без них.

Клавдия Григорьевна мало разговаривала с Сашей, а всё больше читала ей нравоучения.

Клавдия Григорьевна не поощряла её самого главного увлечения — кукольным театром, Петрушкой.

И всё-таки Саша, сама не сознавая этого, начала уже привязываться к суровой и методичной Клавдии Григорьевне.

Поэтому простим ей её маленькую ложь.

Так вот и было опущено в почтовый синий ящик маленькое письмо с приветом от Клавдии Григорьевны. И, проехав длинный, знакомый Саше путь, письмо это было принесено московским почтальоном в районную детскую библиотеку и передано румяной Розе.

— Анна Петровна, посмотрите, письмо от Саши!.. Как, вы забыли? От Саши Лопахиной, нашей бывшей читательницы.

— Как же, как же, Роза, я хорошо помню Сашу! — взволнованно сказала Анна Петровна. — Что же она пишет?

— Анна Петровна, она потеряла Петрушку! — сурово сказала Роза, быстро про себя прочитавшая письмо.

— Какого Петрушку?.. Ах да, ты ей, кажется, подарила свою театральную куклу! Как странно — такая аккуратная девочка… Насколько я помню, она никогда не теряла книг… Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь, — снова отчеканила Роза. — И это меня тем более удивляет.

И Роза принялась энергично переставлять книги, о чём-то сосредоточенно размышляя.

— Роза! — окликнула её через несколько минут старая библиотекарша.

— Что, Анна Петровна?

— Ты что-нибудь придумала?

— Что же я могу придумать? — невозмутимо ответила румяная Роза, и на этом их разговор прекратился, потому что открылась дверь и явился очередной настойчивый и требовательный читатель.

Но, конечно, Анна Петровна не ошиблась. В этот день Роза снова отпросилась на часок «по общественному делу», и Анна Петровна сразу догадалась, что дело это было связано с Сашей.

Петрушка не знал, что из-за него поссорилась с городским инженером сама грозная Клавдия Григорьевна.

Он не знал, что весть о его пропаже спешит в далёкую Москву, к его старой хозяйке Розе.

Он лежал на куче пёстрого конфетти. Конфетти, ещё недавно такое разноцветное и яркое, казалось теперь тусклым и серым.

В углу коридора, где лежал Петрушка, было почти совсем темно, и только узкая полоска света пробивалась из двери зала, где последние замешкавшиеся музыканты укладывали свои инструменты.

Петрушка не размышлял, как его учёный собрат (помните, в поле, под кустом), о судьбе кукольного театра и о своей ненужности. Нет, он только жадно прислушивался ко всяким звукам и изо всех сил хотел, чтобы его поскорей нашли и унесли отсюда. Только, конечно, не к Муре. Но о ней он даже и не вспоминал. Как вы уже знаете, он не любил вспоминать о неприятном.

Когда окончился бал и публика начала расходиться, все проходили мимо него, и Петрушка всё время надеялся, что его увидят. Но никто не замечал его. Все были очень возбуждены и полны событиями только что закончившегося бала.

Из разговоров уходивших Петрушка узнал, что главным событием вечера было какое-то жюри, которое должно было состояться и не состоялось.

Это жюри должно было присудить премии за лучшие ситцевые костюмы, но какой-то главный член жюри, которого называли Главным художником, не пришёл, и жюри не состоялось.