О книгах АБС знают все. Действительно все. О жизни АБС — очень немногие. О жизни БНа — совсем немногие, точнее сказать единицы. Причина проста: БН — человек не публичный. Всегда таким был, а с годами, как известно, главные черты характера лишь усугубляются. БН — принципиальный противник выступлений по ТВ, на радио (даже в дни собственных юбилеев), принципиальный противник общения с жёлтой прессой и любых рассказов о своей личной жизни. И это никакое не позёрство, не стремление идти против или поперёк потока, как у некоторых, нарочно создающих себе имидж затворников, а по сути жаждущих славы. Я так понимаю, что у БНа это элементарное желание оставаться самим собою, делать то, что хочется, вести себя так, как привык. И согласитесь, он заслужил этого.
А теперь обратим внимание: БН — человек закрытый и непубличный в общепринятом понимании. Однако он весьма общителен в тех формах, которые удобны и приятны ему. И в этих ипостасях он более чем активен, можно сказать, завидно активен — для своего-то возраста!
И таких форм (основных) я бы назвал три.
Первая — публицистические выступления в прессе: сотни статей и интервью. Честно скажу, не уверен, что прочёл их все, недостаточное количество, чтобы получить представление о главном: БН сумел пронести через все эти безумно сложные годы (даже для нас, молодых, а уж для его поколения — тем паче) тот жёсткий, несгибаемый нравственный стержень, которым были сильны АБС со своих первых книг и до последних публичных выступлений.
Вот, например, сделанная Борисом Вишневским в книге «Двойная звезда» подборка интервью за десять лет, с 1992-го по 2002-й, производит колоссальное впечатление. Мало кому из нынешних деятелей искусства и уж тем более политиков удалось так последовательно отстаивать либеральные идеи, кстати интуитивно нащупанные АБС ещё тридцать, а то и сорок лет назад. И когда читаешь сегодня все эти беседы вот так, в ретроспективе, да еще возвращаясь мыслями к любимым книгам, вдруг понимаешь, что нет здесь никаких чудес, а просто очень умный и очень добрый человек взывает к элементарной логике здравого смысла — всё гениальное просто. И проникаешься иронией и жалостью ко всем тем, кто, не выдержав испытаний 90-х, не сумев пройти пресловутые огонь, воду и медные трубы (особенно — медные трубы, из которых ныне наштамповали медяков вместо традиционных сребреников), лихо поменял свои убеждения, да ещё и гордится этим. Проникаешься искренней жалостью к этим продавшимся, запутавшимся или запуганным. И хочется крикнуть им: «Ребята, опомнитесь! Ведь мы же все вместе читали Стругацких десять, двадцать, сорок лет назад. Перечитайте их сегодня. Только внимательно перечитайте. И нам будет не о чем спорить по политическим вопросам. Ребята, заблудившиеся в трёх соснах современных политтехнологий, выключите телевизор, отойдите от новостных порталов Интернета, перечитайте АБС, включая — обязательно включая! — публицистику БНа последних лет. Там всё сказано. Там всё кристально ясно».
Мало кому удавалось так просто и чётко дать определение современному фашизму, в том числе и русскому, как это сделал БН в своей статье «Фашизм — это очень просто. Эпидемиологическая памятка», впервые опубликованной в газете «Невское время» 8 апреля 1995 года. Вот несколько цитат из неё.
«…Фашизм — это просто. Более того, фашизм — это очень просто! Фашизм есть диктатура националистов. Соответственно, фашист — это человек, исповедующий (и проповедующий) превосходство одной нации над другими и при этом — активный поборник „железной руки“, „дисциплины-порядка“, „ежовых рукавиц“ и прочих прелестей тоталитаризма. <…>
…Фашизм — это задержавшийся в развитии феодализм, <…> фашизм — это феодализм сегодня. И завтра. Только, ради бога, не путайте национализм с патриотизмом! Патриотизм — это любовь к своему народу, а национализм — неприязнь к чужому. <…>
Важнейший признак фашистской идеологии — деление людей на „наших и ненаших“. Сталинский тоталитаризм основан на подобной идеологии, поэтому-то они так похожи, эти режимы — режимы-убийцы, режимы-разрушители культуры, режимы-милитаристы. Только фашисты людей делят на расы, а сталинисты — на классы.
Очень важный признак фашизма — ложь. Конечно, не всякий, кто лжет, фашист, но всякий фашист — обязательно лжец. Он просто вынужден лгать. Потому что диктатуру иногда еще как-то можно, худо-бедно, но всё-таки разумно, обосновать, национализм же обосновать можно только через посредство лжи — какими-нибудь фальшивыми „Протоколами“ или разглагольствованиями, что-де „евреи русский народ споили“, „все кавказцы — прирожденные бандиты“ и тому подобное. Поэтому фашисты — лгут. И всегда лгали. И никто точнее Эрнеста Хемингуэя не сказал о них: „Фашизм есть ложь, изрекаемая бандитами“».
Элементарные давно известные истины? Безусловно. Но именно в умении напомнить людям о вечных истинах простыми, понятными, современными словами и заключается сила настоящей публицистики.
К этому же пункту творческой активности БНа примыкают и многие подписанные им коллективные письма. Не станем перечислять. Он верен себе. Он ни разу не ошибся всерьёз, ни разу не поддержал того, кто не был этого достоин, и уж наверняка ни разу не выступил против хороших и правильных идей.
Короче, в общественной (и даже в политической) жизни БН участвует весьма активно. Кстати, и на выборы ходит всегда.
Вторая форма внешней активности БНа — его знаменитое офлайн-интервью на официальном сайте АБС. Этому своеобразному разговору с читателями скоро исполнится десять лет, а общее число ответов на вопросы приближается к семи тысячам. Общий объём текста — на несколько увесистых томов хватило бы (и, кстати, наиболее интересные ответы, отобранные Светланой Бондаренко, скоро будут изданы книгой — тексты, безусловно, заслуживают того). Если внимательно почитать интервью в ретроспективе, нельзя не заметить, что помимо узко цеховых, литературно-фантастических проблем и вопросов, связанных с загадками отдельных произведений и героев АБС, год от года читателей всё больше интересуют темы глобальные: эстетические, этические, онтологические… А бывает и так, что от БНа просто ждут решения своей, личной проблемы. Как от врача, как от священника? Ну да, что-то вроде. Но всё-таки самый ближайший аналог — как от Льва Толстого, к которому приходили за сотни вёрст в Ясную Поляну. И это не излишний пафос — это так и получается. Сайт АБС — настоящая виртуальная очень современная Ясная Поляна. Заходите — не пожалеете.
К нашему второму разделу следует отнести и многочисленные письма, написанные за тот же примерно период — не бумажные, а электронные. Автор этих строк хорошо знает, что БН не скупится на слова в своём эпистолярном творчестве, он пишет письма охотно и зачастую весьма подробно. А ведь и это не что иное, как натуральная литературная работа.
И, наконец, третья ипостась, быть может, самая главная. Семинар. Регулярное, непосредственное, живое общение с учениками. И это он по-прежнему любит, как тридцать с лишним лет назад. О семинаре хочется рассказать подробнее. Уникальное явление, родившееся в 70-х и дожившее до наших дней, требует отдельного комментария, и пусть его лучше дадут двое из старейших членов семинара. Оба — мои друзья, но мы видимся не так часто — всё-таки живём в разных городах. А, работая над этой книгой, я специально встретился и со Славой Рыбаковым, и с Андреем Измайловым. И даже если нашим читателям не приходилось встречать раньше этих весьма известных в литературе имён, и тот, и другой уже были явлены им в предыдущих главах.
Вспоминает Вячеслав Рыбаков:
«Я пришёл в семинар и познакомился с БНом лично в марте 1974-го, всего-то через девять лет после первого, ещё детского письма, на которое получил ответ (эта история публиковалась не однажды. — А.С.). Семинар тогда собирался два раза в месяц и был вполне официален — при секции Союза писателей. Само посещение особняка на улице Воинова было всегда праздником. Там присутствовала некая аура большой литературы. Секцией руководил Брандис, потом Шалимов. Но главное, конечно, „живой Стругацкий“! В 77-м обсуждалась моя повесть „Доверие“, из-за которой, кстати, таскали меня в КГБ. Повесть конфисковали, выясняли, сколько всего было экземпляров, естественно, предлагали „стучать“…
Когда я всё это рассказал БНу — а я страшно боялся подставить любимого писателя и любимого шефа, — он всё очень внимательно выслушал и спросил:
— Ну, хорошо, вы отказались. Кто не отказался? Вот вопрос.
У него уже мысли крутились о своём. Он думал не обо мне, и не о себе даже — о семинаре. Ведь наличие информатора — норма по тем временам. А стукач среди нас, скорее всего, и впрямь был, потому что они очень хорошо знали, что говорилось, когда говорилось, кем… Правда, информатор, судя по всему, подвернулся чересчур увлечённый, уж очень он сгущал все краски, причём не со зла, а, как мне кажется, от восторга: во как тут опять советской власти вломили! Но точки расставлял верно.
(Кто был стукачом, по сей день неизвестно, то есть кому-то наверняка известно, но, с нашей точки зрения, нет смысла выяснять это. Через семинар прошло много людей, очень разных: талантливых, очень талантливых, выдающихся интеллектуалов, просто умных, совсем не умных, не всегда пишущих, но всегда чем-то интересных, а графоманы и бездари подолгу не задерживались. И конечно, были конфликты: и ерундовые и серьёзные, очень глубокие. Всего не перечесть. История семинара — это отдельная тема, ещё более необъятная, чем история семинара московского, всё-таки он существует на свете уже почти в три раза дольше. Первым старостой был Андрей Балабуха, потом Феликс Суркис, после него — Виктор Жилин, безвременно ушедший очень талантливый фантаст, затем Наталья Никитайская, Александр Щёголев и, наконец, супружеская чета Первушиных — Елена и Антон. У семинара довольно сложная иерархия — не так-то просто стать его действительным членом, это звание надо ещё заслужить. А особо почётно именоваться драбантом. БН позаимствовал это слово у Тынянова, а вообще-то оно с давних времен обозначало в некоторых европейских армиях личную охрану командующего или первого лица в государстве. Драбантов с давних времён было четверо — Вячеслав Рыбаков, Андрей Измайлов, Андрей Столяров и Святослав Логинов. Потом Столяров со всеми рассорился и удалился за пределы видимости. На сегодняшний день гордое звание драбанта носит ещё и Андрей Лазарчук, переехавший в Питер из Красноярска не так давно. Этим четверым даже доверяется вести семинар в отсутствие мэтра в случае его болезни. — А.С.)
БН — колоссальный умница. Даже если ты не согласен с ним, из его слов всегда можно почерпнуть что-то новое, умное и подняться над собой. И вот тридцать с лишним лет я хожу на этот семинар, к нему, чтобы стать умнее и неуязвимей. Я не знал другого человека, обладающего столь же мощным потенциалом, и потому для меня БН навсегда останется гуру, его невозможно перебить, ему невозможно сказать: „Вы порете хреновину“.
Пожалуй, самые близкие отношения были у нас в тот период, когда шла работа над фильмом „Письма мёртвого человека“. Помню, мы как-то целый день сидели у него дома, судили-рядили об атомной войне, оголодали, и он варил мне суп из пакетика. Но мы никогда не переходили на „ты“. И дело не в возрасте, это что-то вроде китайского „сяо“ — сыновней почтительности.
Проходили годы, и это уже не была учёба. Но насколько бы хорошо не знали мы, как точить ту или иную деталь, а всё равно интересно было послушать, как это делает он, потому что те же самые детали он точить взялся куда раньше нас, и результат говорил сам за себя. Даже если бы он и не умел объяснять секреты своей заточки. А он умел. И мы приходили в семинар слушать БНа.
У БНа есть очень редкий дар — помочь автору лучше написать то, что автор сам хотел написать. Это — настоящая педагогика, а не обычное умение поделиться жизненным опытом и показывать начинающему, как бы мэтр написал вместо него.
Конец 70-х — 80-е — страшное время, духота, по кинокомедиям и то ощущалось, уже ни над чем нельзя было даже шутить. Но это были золотые времена в жизни семинара. Мысли сверкали. Молодая талантливая молодежь: Логинов, Жилин, Измайлов, тогда ещё Столяров, чуть позже Щёголев… Каждый семинар — этап, рубеж, после каждого семинара мы умнели, и БН это чувствовал.
Сегодня иногда уже непонятно, для чего приходят новые люди, хотя у некоторых и есть талант. Просто сегодня добавилось нечто другое: они поняли, что умных не печатают. Даже Лазарчук это понял. Как-то сказал мне: „Ты не книги пишешь, а трактаты“. Но мне интереснее трактаты, чем из романа в роман одних и тех же крыс одолевать одним и тем же огнемётом.
И вот приходят на некоторое время люди, которых печатают, и они думают: „А кто такой БН? Что он там лепит про какую-то литературу, когда у меня уже пять книжек?“ А это не то чтобы разные книжные полки — это просто разные виды искусства. Это как гончара с ювелиром сравнивать.
Семинар стал другим. Разница сделалась вопиющей после пожара в Писдоме на Воинова (17 ноября 1993-го. — А.С.), после паузы в работе, вызванной отсутствием места для сбора. Однако процесс пошёл до того, даже ещё до 91-го, в перестройку. Все говорили: „О чем писать-то? Столько уже всего напечатано!“ Мы стали писать меньше количественно и хуже качественно. Стало несовременно пытаться поумнеть. Теперь все приходят уже умные. И любому, включая БНа, они готовы сказать: „Это — бред“. Они считают себя вправе. Просто потому, что не привыкли обрабатывать, осмыслять новую информацию. То, что не укладывается в узкий канон зарабатывания денег писанием, они отфильтровывают как несущественное. И в этой обстановке БН занимается настоящим подвижничеством. Тех, кто слышит его и слушает, становится всё меньше, но он готов говорить пусть хоть для одного человека. Да, наверно, ему и самому это необходимо…
В последние годы сама тематика семинаров стала зачастую настолько неинтересна, что и самому БНу сказать нечего, вместо „камо грядеши“ — сплошные драконы или обсуждение важной проблемы: в чём отличие фэнтези от сайенс фэнтези. Или спор о типах оружия, о возможности исследовать магнитным резонансом какую-то броню… БН, бывало, сидит целый час и слова не вставит А зачем? Это же не имеет ни малейшего отношения к литературе. Сейчас время новых технологий, то есть конкретных рукомёсел: машины, программы, умение ими пользоваться — осмысление никого не интересует. Прагматизм в худшем виде. Отсюда в текстах — примитивнейшие подростковые реакции вместо психологии, стремление к достоверности в деталях и полная бессмыслица в целом. О людях вообще не говорит никто».
