Ужином АНа кормили в разных домах. Почитали за честь. А он приносил обычно с собою японские палочки и начинал хозяев учить ими есть. Получалось не у всех и не сразу. Иногда просто ухохатывались над этим, а иногда возникало чувство неловкости с обеих сторон. Ахадов вспоминает, что это было похоже на их отношения по работе в миниатюре. Работа над сценарием тоже вызывала взаимную неловкость. Валера стыдился, что отрывает большого писателя на какую-то ерунду. АН в ответ стыдился, что пишет совсем не то, что надо, а деньги получает в полном объёме. Особенно когда утверждали в производство режиссёрский сценарий, ничуть не похожий на сочинённый им прежний текст, но требовалась подпись Стругацкого, как соавтора. Однако, ко всеобщему удовольствию, премьера прошла успешно. И Ахадов сказал: «Аркадий Натанович, вы сделали из таджикского арака хорошую русскую водку. Поверьте, тут есть за что платить».

Но это было позже, уже в Москве, а тогда он просто старался выжимать из себя максимум — по утрам. А вечером отдыхал. И всякий раз за ужином собравшихся поражало, как мало он ест — такой высокий, сильный мужчина — одну пиалу супа, одну пиалу риса с приправами. Он отшучивался, вспоминал про наступление всеобщего голода, если китайцы научатся есть вилками, потом брал эту самую вилку и, постучав ею по стаканчику с водкой, добавлял:

— Здесь столько калорий! Остальное — уже необязательно.

Наивная Люда Синицына робко предлагала:

— Может, лучше чайку зеленого? Может, не пить сегодня? Такая жара, Аркадий!..

А он только грустно усмехался:

— Малыш, я могу отказаться от всего. От сигарет, от женщин… Но от этого — никогда!

Душанбинцы свидетельствуют: у него было очень сознательное отношение к алкоголю. Никогда он не был пьяным, и никакой зависимости в привычном понимании. У него всё было под контролем. Сухое вино — текло рекою, потому что дешёвое, как минералка; а также водка, коньяк, ром, виски — да, да, и такая экзотика продавалась в азиатской столице! И разговоры за полночь, а наутро — подъём и обязательная норма: десять страниц в день, иногда даже тринадцать-четырнадцать. И только после этого — опять расслабуха и посиделки с друзьями. Многие, пившие с ним наравне, потом, на следующий день, поправлявшие здоровье пивом и всё же страдающие от головной боли, просто не верили, что такое возможно. И до сих пор не верят. Легче предположить, что он был инопланетянином или прятал в походной аптечке доставленный ему из XXII века спорамин.

— Зачем так много работаешь? — поинтересовался однажды Юрлов.

— Борису обещал, — сказал Аркадий. — Каждый день должен выполнять норму. Приеду — отчитаюсь. Я ведь у Бориса литературный раб. Всё главное он делает.

Витя кивнул, но как-то не очень поверил. И правильно. Всё, что писал АН в Душанбе, было не очень-то для Бориса. И, как вспоминает Надежда, он ему и не звонил никогда. В Москву звонил — жене, в издательства какие-то, на киностудии, а в Ленинград — ни разу. Странно. Я всё-таки полагаю, что звонил, но только так, чтобы никто не слышал — это было для него самое личное, интимное. И конечно, помимо сказки и сценария, он думал и над другими замыслами — совместными. Да, конкретно «Миллиард» был категорически выкинут из головы, но вот, например, о чём он беседовал с юной фантасткой Синицыной.

Обдумывалась повесть о человеческих желаниях, глобальных, для всего мира и самых простых — например, большая квартира, потому что невыносимо жить в этих тесных квадратных метрах, вот только за исполнение желания придётся платить страшную цену… Что это было? Продолжение мыслей о «Пикнике на обочине»? Или уже какие-то намёки на «Отягощённых злом», на «Пять ложек эликсира», на что ещё?

Кроме того, ему очень хотелось придумать детектив с абсолютно новым мотивом преступления, с невероятным мотивом, которого не было ни у кого, ни в литературе, ни в жизни. Пока не получалось. Но эта детективная романтика была ему очень близка.

Новый 1974-й встречали у Серебровских. Публика собралась не такая, чтобы тупо смотреть «Голубой огонёк». Устраивали всякие литературные игры. Сначала поделились на две команды, одна разыгрывала сценки из произведений АБС, другая — угадывала. Потом — наоборот. АН в этом не участвовал, только очень весело и добродушно смеялся. Ближе к утру предложили поиграть в «Убийцу». У Любови Александровны было три комнаты, все смежные. Большой свет гасили, оставалась гирлянда на ёлке, свечи, иногда вспыхивающие бенгальские огни, участники игры разбредались по квартире. Человек, назначенный убийцей, также бродил меж всеми и должен был внезапно хлопнуть жертву по плечу — тогда жертва тихо падала. Первый, кто заметил «труп», сообщал полиции, и начиналось расследование. Аркадий проводил его лучше всех. Определял убийцу почти всегда безошибочно. А ведь было непросто: люди в большинстве своём невнимательны, не замечают деталей, путаются в показаниях. И все другие пинкертоны в подмётки не годились Аркадию. В общем, кончилось тем, что его назначили бессменным следователем. Так было интереснее, и он не возражал, безропотно удаляясь на кухню. «Помню, как мне попалась записка „убийцы“, — вспоминает Люда Синицына, — и я страшно нервничала. Понимала, что он меня всё равно разоблачит, и долго сидела на диване, не решаясь кого-то „убить“. Вставала, пытаясь всех запугать, приносила из коридора какие-то вещи. Наконец, столкнувшись в темноте один на один с подругой, решительно хлопнула её по плечу, тут же юркнула в комнату и села на диван, с понтом, и не выходила никуда. Никто же не видел! О чём и заявила на „следствии“. Самое странное, что почти все подтвердили это! Но Аркадий угадал быстро: „Я тебя вычислил. Ты боялась лишнее слово сказать“».

1 января они разошлись по домам часов в десять утра, когда уже было совсем светло.

Через три года в Москве Аркадий не поленился встретиться с Людой, чтобы почитать её новую повесть. Ему было приятно вспоминать Душанбе. И потом, на первой «Малеевке» они виделись уже в 1982-м. И рекомендацию в Союз писателей давал ей именно АН. Это уже в 1986 году. Люда закончила филфак Таджикского государственного университета. В 1992-м, во время гражданской войны, переехала в Москву. У неё выходили книги, но фантастическая только одна. Сегодня она работает завотделом в журнале «Наука и жизнь». Из начинавших тогда талантливых авторов в фантастике остались очень немногие. Но это — отдельная тема.

В Душанбе было по-настоящему здорово. Не только ночные посиделки с друзьями и работа в совминовской тиши под сенью чинар. Возили его и на Нурекскую ГЭС, чтобы своими глазами посмотрел на то, о чём пишет. Ездили, бывало, и просто за город: речка, купание, горы, красотища! Правда купаться в этом Варзобе можно только с краешку, дальше — там валуны и течение очень быстрое…

А роман Аркадия с Надей не был таким долгим и серьёзным, как рассказывали и даже писали некоторые. Типичный курортный роман. И совершенно без обид — сохранились лишь тёплые воспоминания на всю жизнь, и у него, и у неё. Надежда ещё по наивности написала несколько писем в Москву. Письма увидела Елена Ильинична, и это было зря. Но всё равно Душанбе остался для АНа лучшим пикником на обочине за все прошедшие годы — это его собственные слова из письма Лёне Пащенко.

Умел ли устраивать себе такие же пикники БН? Похоже, что не умел. Да и не рвался особо. Во всяком случае, в том же 1973-м году вот что он пишет в письме Борису Штерну: