В Комарове на этот раз они проведут всего неделю, будут ещё писать всяческие заметки и заявки. И вдруг неожиданно 23 января сочинят историю про «человека, которого было опасно обижать», появится даже список его жертв, имя — Ким — и название повести — «Хромая судьба». (Название, как известно, уйдёт совсем в другую сторону. А вот саму эту повесть суждено будет написать через шестнадцать лет АНу в одиночку. И параллельно БН весной 91-го возьмётся за свой вариант по мотивам тех же давних размышлений и, уже оставшись один, закончит совсем другую вещь — роман «Поиск предназначения».)
Братья расстанутся в конце января, а в Москве АН снова впадёт в тоску, подцепит грипп, почувствует себя очень скверно, и тут уже Елена Ильинична уговорит его пойти к врачу — к кардиологу Александру Соломоновичу Маркману из 52-й больницы, у которого давно уже наблюдается Илья Михайлович Ошанин.
Идея эта посетит Лену ещё в декабре, числа 20-го, когда они будут званы на день рождения Маркмана. В семье уже давно повелось давать врачу «взятки борзыми щенками», то есть книгами АБС с автографами. Теперь Александр Соломонович захотел познакомиться с классиком лично. Познакомился. А заодно и с младшим товарищем своим познакомил — с Юрой Черняковым. Тому всего тридцать, но он уже тоже толковый кардиолог. Юра смотрит на АНа влюблёнными глазами, он читал все книги АБС, от первой до последней, он и представить себе не мог, что однажды в обычный декабрьский вечер ему придётся выпивать с самим Стругацким!
Он ещё много чего не мог себе представить. Через пять лет Черняков станет персональным врачом АНа, одним из самых близких ему людей.
Меж тем пока главным результатом этого дня рождения становится приём у Александра Соломоновича в больнице 6 февраля.
«Смотрели меня: сам Маркман, офтальмолог, невропатолог и психиатр. Диагноз: постгриппозная цереброастения. Никакой работы, никакого чтения, <…>, месяц в санатории. Такие дела».
БН полагал, что ни в какое лечебное учреждение брат не поедет: терпеть он этого не мог и всегда считал себя здоровым человеком. Не угадал. АН как раз поехал. Довольно скоро. И не куда-нибудь, а в Кисловодск, в город, где пятнадцать лет назад родилась у БНа идея «Понедельника». Примета добрая, да и профсоюзный санаторий «Москва» оказался ничего так. Провёл он там почти месяц с 15 февраля по 9 марта. Лечили от неврастении и остеохондроза позвоночника. В 7 утра — лечебная гимнастика. Ну, это ему не привыкать. После обеда — нарзанные ванны и после них — полтора часа полежать. Давление — совершенно нормальное. Самочувствие сносное. Настрой философский. На последней странице блокнотика, который он там вел, странная запись:
«Самодовольство. Хвастовство. Где-то из этого (из ревности? из самолюбия?) возникает вопрос. Моё поколение. 1925. Сейчас 50 лет. Кое-кто зацепил фронт (тоже самолюбование). Катализатор. Все женились. Все развелись. Сестра?»
За окном всё бело от снега. Солнечно. Он много гулял, любовался горами. Читал Дюма. Аппетит отличный.
«21.02 — Очень хороша телячья колбаска и эклерчики. А уж как хлебец хорош! Купил, наконец, пепельницу в универмаге „Эльбрус“. Хочу после обеда сходить на „Тайну племени бороро“». (это был такой чешский фантастический фильм 1972 года. — А.С.).
«24.02 — Фототелеграмма из Душанбе — поздравление с 23. Болит зуб. <…> Да, вчера купил замшевую сумочку. Полтора рубля. А хороша, по-моему. И бутылки носятся. (Изделия кавказских кооперативов в то время пользовались повышенным спросом у жителей столиц — в центре ничего похожего не было. — А.С.) Совершенно неожиданно получил наслаждец: румынский фильм „Чистыми руками“. Здорово. Были дела в Бухаресте». (Этот популярный и действительно очень качественный боевик я хорошо помню. У него были продолжения, и даже имя главного героя до сих пор сидит в памяти — Миклован. — А.С.)
Вот так и проходят дни.
«27.02 — Скучно. Думал над переводом „Кота“. 4 стр. в день, 5 дней в неделю работы. Лист в неделю. В августе кончить? И предисловие переводчика: „Дон Кихот по-японски“. (Не было, к сожалению, такого перевода. — А.С.) Письмо Абызову».
Он ходит в кино, читает, пишет письма, получает письма. Вот, например, такое от БНа:
«…Ну, что ещё? Вчера выступал у нас тов. Ю. Медведев. Как он пел — о достойнейший из учеников Базиля! (Это из „Севильского цирюльника“ Бомарше, но с очевидным намеком на главного редактора „ТМ“ и бывшего начальника Медведева Василия Захарченко. А выступал Медведев на секции НФ-литературы в Писдоме. — А.С.) Впрочем, всё было очень мило. Трижды или более он во всеуслышание объявил о том, что в этом году выходит сборник Стругацких в таком-то составе. Когда же в кулуарах я спросил, а как там насчёт одобрения, он значительно ответил: „Скоро! Скоро! Вот новый редактор прочтёт, и тогда уже скоро!“ Памятуя твоё напутствие, я не стал усложнять. Постарался только быть с ним предельно милым и гостеприимным».
Скучно и грустно АНу. Хочется домой, пробовал даже обменять билет.
«1.03 — Письмо от Крысы. Очень приятное. Люблю».
5 марта вдруг начинает делать выписки из исторического сборника А.А. Введенского «Строгановы, Ермак и завоевание Сибири», изданного в Киеве в 1949 году. Замышляет сюжет исторического романа.
Ну а выпускают его «на волю» с явным улучшением, рекомендации — просто смехотворные: гимнастика, обтирания и — главное — избегать переутомления. Вот это вряд ли получится. АН умеет не работать совсем, но работать с какими-то ограничениями он не умел никогда, да так и не научится. А тем более воевать с чиновниками и при этом оценивать, сколько злобы можно выместить, выплеснуть, а сколько будет уже вредно для здоровья. В общем, это самое верное и самое неисполнимое пожелание любого врача: не переутомляться, не нервничать, щадить себя.
А тут ещё 27 марта на АНа в очередной раз, как ураган, налетел Тарковский, экранизация «Пикника» стала облекать конкретные формы, и всё заверте…
Но этой теме мы намерены посвятить отдельную главу, а здесь лишь скажем, что весь конец 70-х прошёл под знаком «Сталкера» и времени на него было убито больше, чем на любую отдельно взятую повесть, даже больше, чем на роман «Град обреченный». Вот и ещё одна причина падения творческой эффективности.
В середине июля произойдёт историческая стыковка кораблей «Союз-19» и «Аполлон», одновременно на другом корабле — «Союз-18», пристыкованном к станции «Салют-4», Климук и Севастьянов устанавливают рекорд длительности пребывания на орбите — 63 дня. Но к этому времени АБС уже утрачивают былой интерес к космосу, и никаких упоминаний о данных событиях в письмах и дневниках мы не найдем. Зато сами космонавты начинают проявлять всё больший интерес к писателям-фантастам.
В феврале возвращается из своего первого и тоже рекордного на тот момент полёта (тридцать суток) Георгий Михайлович Гречко, уже тогда большой поклонник АБС, только авторы ещё не знают об этом. Но теперь он уже не просто член отряда космонавтов, а всесоюзная знаменитость, и значит, вполне достоин личной встречи со своими кумирами. Их знакомство произойдёт в конце марта при обстоятельствах, достойных отдельного рассказа.
Всякий советский космонавт, особенно сразу после полёта становился желанным гостем в любой организации, в любом учреждении, на любом мероприятии, и повсюду, где он выступал, обычно бывало и телевидение. Приглашения сыпались, словно из рога изобилия, и космонавт, как настоящая звезда, мог себе позволить выбирать, куда ехать, а куда нет. Когда Гречко позвали в один из подмосковных клубов любителей фантастики, начальство, может быть, и не очень поддержало такую идею, но Георгий Михайлович загорелся. И телевидение тоже загорелось. А Георгий Михайлович возьми да и скажи: «Только я обязательно хочу, чтобы вместе со мной выступили братья Стругацкие, ну, или хотя бы один из них». Ему пытались намекнуть, что любой Стругацкий — это для ТВ персона нон грата. Гречко возмутился ужасно и просто потребовал выполнить условие: либо со Стругацкими, либо он вообще не придёт. А эфир уже был спланирован, и телевизионщики вместе с их кураторами из ЦК сломались. Так АН (БН был далеко, в Ленинграде) впервые оказался в эфире.
