Наступила весна.

Я, конечно же, снова прятался в своей комнате.

Почему?! Почему я снова прячусь?! Возьми себя в руки! Займись чем–нибудь полезным! Так я пытался выместить свой гнев на себе, но это не так–то просто перестать быть хикикомори.

Я все еще страдал от панических атак, желание убить себя иногда снова всплывало на поверхность моего сознания, и еще была целая куча разных проблем (повысилась плата за квартиру, закрылся мой любимый круглосуточный магазин). В довершение ко всему, мне, как охраннику, завтра нужно было идти на дежурство. И это меня чертовски напрягало.

Но несмотря ни на что, сакура за моим окном цвела в полную силу. Новые студенты проходили мимо моей квартиры. Я чувствовал, словно весь мир забыл про меня, и вся человеческая раса насмехалась надо мной.

Например, Ямазаки недавно прислал мне открытку. На ней была напечатана фотография: Ямазаки стоял рядом с красивой девушкой и счастливо улыбался. Он писал: «Наверно, я скоро женюсь. Родители давно уже настаивали, чтобы я с кем–нибудь познакомился, здесь, в деревне, рано женятся. У меня не было выбора, поэтому я сходил на одно свидание, и вот! Она идеальна!»

Кажется, наступили времена, когда даже лоликонщик и фанат эротических игр может обрести счастье.

Умри. Отправляйся в ад.

Потом мне пришла новогодняя открытка от школьной подруги: «Мы живем в огромном особняке. Мы любим друг друга. Скоро у меня родится ребенок.»

Она была действительно счастлива.

Отправляйся в ад.

Кроме этого, жизнь Мисаки теперь тоже пошла в гору. Когда она вернулась в дом своего дяди, её, конечно же, долго ругали. Она погрузилась в глубокую, как океан, рефлексию из–за случившегося. Недавно она приходила ко мне, чтобы поговорить об этом.

— Как ты думаешь, что я могу сделать в знак своего раскаяния?

— Разве не будет достаточно просто жить нормальной жизнью?

— Я причинила больше беспокойства, чем могу себе представить, так что этого будет мало. Мне нужно что–то, что покажет мои чистосердечные благодарность и извинения.

— Твой дядя довольно богатый человек, не так ли? Тогда может тебе стоит продолжить учебу и пойти в колледж? Кстати, ты ведь не сдала вступительные экзамены?

Я просто дал подходящий совет, даже особо не задумываясь об этом. Но несколько месяцев спустя, мой совет стал частью её жизни. Она собиралась пойти в колледж этой весной. Конечно, колледж был такой, что даже я смог бы сдать экзамены, так что ничего удивительного в этом не было, но …

Так или иначе, эта девушка скоро станет студенткой колледжа, я же остался фритером и хикикомори.

Аргх, я больше этого не вынесу. Горите вы все в аду!

Говорят, что все проклятья возвращаются к тому, кто их произнес. Поэтому я заставил себя успокоиться и попытался пожелать им всем счастья. «Даже если вы попадете в ад, продолжайте стараться».

Я тоже буду потихоньку стараться.

Причиной тому служит вот этот листок бумаги.

Это был контракт, написанный на листе бумаги, вырванном из Секретного Дневника. Чтобы выполнить условия этого контракта, мне ничего не оставалось, кроме как стараться изо всех сил.

Той ночью…

Я прыгнул и, затем, жестко приземлился. Я упал на заграждение из металлической сетки, построенное вокруг мыса во избежание несчастных случаев. Рама ограждения была вбита прямо в скалу и по форме напоминала крюк.

Я хотел плакать.

И я плакал.

Я хотел умереть, но не смог. Если бы я смог сделать всего лишь один шаг, то тогда я бы точно упал. Но это было невозможно. Я не мог сделать этого. Мои ноги дико тряслись, а стук моего сердца был удивительно громким. Я чувствовал себя отвратительно, меня тошнило, и я больше не хотел там находиться.

Я кричал, чтобы кто–нибудь что–нибудь сделал. Я кричал, что хочу умереть. «Убейте же меня поскорее!» — думал я. Мне хотелось, чтобы кто–нибудь толкнул меня. Я не хотел возвращаться домой, чтобы снова закрыться в своей квартире, я не хотел больше видеть лицо Мисаки. Я не хотел больше думать о своих проблемах, не хотел больше испытывать боль. Я просто хотел умереть.

Я схватился за голову, согнулся и отполз назад. Это было забавное и жалкое зрелище. Я выглядел как полный идиот. От каждого порыва ветра я падал на четвереньки и цеплялся за ограду. Мне было очень страшно. Я боялся упасть. У меня пробегали мурашки по коже от одного лишь взгляда вниз.

Внизу простиралось Японское море. Волны были высокие. Спаси меня! Нет, не спасай. Не смейся надо мной. Что же мне делать? Не смей насмехаться надо мной! Не смотри! Не смотри сюда! Почему ты плачешь? Это я должен плакать.

Из–за края скалы на меня смотрела Мисаки.

Я закрыл лицо руками. Я не знал, что мне делать. Я не хотел ещё больше позориться.

Свесившись, Мисаки протянула мне руку. Она пыталась спасти меня. Выражение её лица говорило, что ей жаль меня. Ударив её по руке, я начал карабкаться по скале самостоятельно. Я несколько раз поскальзывался на обледенелых камнях, и каждый раз приземлялся на задницу. На третьей попытке у меня наконец получилось преодолеть эти семь футов.

И вот я растянулся на краю скалы. Мисаки нависла надо мной.

Схватив мою руку, она изо всех сил потащила меня обратно к дороге. Она пыталась оттащить меня от края скалы как можно скорее, в конце концов она просто поволокла меня по снегу.

Когда мы добрались до скамейки, на которой сидели несколько минут назад, она начала лупить меня. Он била меня снова и снова. Потом она стала трясти меня за плечи. Я перевернулся на спину, и Мисаки обняла меня. Она прижалась лицом к моей груди, издавая всхлипывания, которые трудно было даже назвать словами.

Моя правая рука, порезанная ножом для бумаги, начала болеть. Кровотечение не останавливалось.

Мисаки сжала мою ладонь. Я резко оттолкнул её руку, и немного крови попало ей на щёки. Но она даже не попыталась её стереть. Она плакала, сидя на мне. Я попытался её спихнуть, но она не отпускала меня. Она прижимала мои плечи к земле, и на некоторое время застыла в этой позе. Все еще дрожа, она продолжила бить меня по груди. Она била меня снова и снова.

Моему лицу тоже досталось.

Она не знала усталости. Я начал терять сознание.

Снова подняв свой кулак, Мисаки проговорила:

— Ты не можешь умереть.

Я не ответил. Она опять ударила меня по лицу.

— Пожалуйста, не умирай.

Я не хотел, чтобы меня снова били, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Поэтому я кивнул и кое–как заставил себя улыбнуться. Потом я захотел сказать ей что–нибудь веселое. Но не смог.

Вместо этого я заплакал.

Мисаки не отворачивалась от меня. Она все смотрела и смотрела.

Неожиданно, мы пришли в себя. Если продолжать в том же духе, замерзнем насмерть. Поэтому мы решили уйти с мыса.

Жизнь трудна и болезненна. Множество вещей испытывают тебя на прочность. Все это действительно тяжело.

Когда мы вернулись на дорогу, меня посетила ужасная мысль: «Как же нам вернуться на станцию?»

— Я почти час ехал на такси, а значит…

— Да, если мы пойдем пешком, то доберемся до станции только к утру.

Меня захлестнула волна отчаяния.

Мисаки потянула меня за рукав.

— Здесь неподалеку есть заброшенный дом, но…

— Заброшенный дом?

— Мой дом.

Пройдя минут десять, мы пришли к этому дому. Окна были разбиты, а во входной двери зияла огромная дыра. Мы провели целую ночь в доме, который был вот–вот готов рухнуть. Странно, но я не помню, чтобы мне было холодно.

Мы говорили обо всём подряд в этом старом доме, где на каждом шагу не хватало досок в полу. Мисаки рассказывала мне о воспоминаниях, связанных с этим домом. Большинство из них было трагичными, но были и приятные.