— Гай-гай!.. Гайда, панове! К коням!.. браво!.. — подхватило несколько голосов, и с шумом и смехом человек семь молодежи азартно посрывались со своих мест и бросились к гайдукам с приказанием скорее подтягивать лошадям подпруги.

Котырло попытался было остановить, но расходившийся улан вместе с Селявой убедительно принялись успокаивать и уверять его, что ничего неприятного не случится, что просто они только захватят попа, ради потехи, попугают его немного, приведут сюда и заставят его пить, а затем прочтут добрую нотацию, чтобы знал как смущать хлопов на будущее время, и, не тронув его ни пальцем, отпустят с миром. Котырло не успел еще ответить ни да, ни нет на их уверенья, как молодежь была уже на конях, а экс-улан, договаривая еще свои последние успокоительные уверения, занес ногу в стремя, грузно перевалился в седло и крикнув: "марш-марш! за мной!" погнался крупной рысью за проехавшей повозкой.

Отец Сильвестр меж тем, ничего не подозревая, трусил себе легонькой рысцой по дороге и уже оставил за собою панский табор саженях во ста, когда на него нежданно-негаданно с гиком и гвалтом вдруг налетели с боков и сзади восемь всадников.

— Стой! стой!.. Сдавайся з плен! В плен!.. И без капитуляции! — орал вместе с молодежью пан Копец, став поперек дороги пред повозкой и махая своей саблей.

— А ни с места, или пулю в лоб! — кричали паничи, и чтобы нагнать на неприятеля пущего страху, не без эффекта прицеливались в него, примерно, кто из ружья, кто из пистолета, а кто замахивался охотничьим ножом, и все это сопровождалось хохотом, гвалтом и криками: "в плен, стой! виват!" и т. п.

Оторопевший отец Сильвестр, решительно не понимая в чем дело и чего хотят от него, придержал вожжи и растерянно поглядывал то на того, то на другого. Меж тем кто-то схватил за повод его лошадку и повернул ее назад по дороге, так что отцу Сильвестру волей-неволей пришлось ехать в лес под конвоем торжествующих свою победу паничей.

Весь остальной табор встретил этот поезд громкими вива-тами, рукоплесканиями и стаканами вина. Победа была полная.

На растерянном и смущенно-бледном лице священника сказывалась однако догадка, что его желают вышутить, поднять на смех, а может и оскорбить чем-либо. Он молча и совершенно пассивно сидел в своей повозке, держа вожжи, но не правя ими, и ждал что будет.

— Слезай, пане попе!.. Вылезай, свенты ойче схизматыцьки! — распоряжался меж тем экс-улан. — Гей, хлопцы! Ссадить его!

Двое гайдуков схватили отца Сильвестра под руки и стали высаживать его из повозки.

Священник не оказывал ни малейшего сопротивления.

— Вот так, так его!.. Молодцы!.. Ставь его на землю! ставь!.. А теперь после такой победы можно и вина выпить! Пусть прелестные панны будут столь любезны и в награду за нашу победу не откажут сами из своих божественных ручек поднести по стакану рыцарям!

И панны действительно не отказали. Напротив они очень весело и с большой охотой предложили по стакану желающим. Никто, конечно, из рыцарей не отказался от такой награды, а экс-улан первый, преклонив колено пред угощавшей его панной Котырлувной и приложив руку к сердцу, разом и как-то бравурно осушил стакан и с чувством чмокнул подносившую ему ручку.

Компания при этом все также рукоплескала и кричала "виват!"

Рыцари все до единого последовали примеру своего «довудцы»: каждый становился пред какой-либо из дам на одно колено, глядел на нее сантиментальным взором, а иной и сантиментальный вздох испускал, затем выпивал свой стакан и чмокал руку.

А священник меж тем стоял между двух гайдуков и молча, безучастно выжидал что будет далее…

— Теперь над военнопленным надлежит нарядить военный суд! — предложил экс-улан, обращаясь ко всей компании. — Панове! Ржечь Посполита! Кого найяснейшее панство желает избрать презусом комиссии судной?

— Пана Копца! Пана пулковника! Пана довудцу! — отозвался целый хор мужских и женских голосов, и экс-улан был избран в презусы единогласным решением всей Ржечи Посполитой.

— Благодарю за честь! — приложив руку к сердцу, почтительно, одним раскачивающимся на весь полукруг поклоном, ответил пан Копец всему собранию и сел на предполагаемое председательское место.

— Вице-президентом будет наш почтенный пан посредник, прокурором пан Шпарага, а асессорами мои боевые товарищи, — продолжал пан презус. — Панове-суд! прошу занять ваши места! Гей, хлопцы!.. Вы будете жандармерия народова! Введите подсудимого и поставьте его пред трибунал! Атрибутами суда у нас будет бутылка, пробка и стакан.

Гайдуки крепко ухватили священника под руки и, не выпуская его рук, ущемленных между их здоровыми мускулами, привели его к столу и поставили на указанном месте против презуса.

Презус поднялся со стула и комически-торжественно-официальным тоном обратился к отцу Сильвестру:

— Ну, вацьпане! за все твои проступки и преступления военный суд приговаривает тебя к повешению за бороду на колокольне или к расстрелянию фасолей и горохом, но по неизреченной своей милости смертную казнь заменяет тебе следующею карой: ты, свенты ойче, должен нам проплясать трепака и выпить кварту водки. Вина тебе не дадим, потому что ты в нем толку не смыслишь, и притом сказано: не мечите бисера пред вепржовыми[23] братьями. Ты видишь, что я выражаюсь еще очень деликатно. Итак, пляши трепака! Пляши же, свенты ойче!

Компания хохотала, находя своего презуса в высшей степени остроумным человеком.

— Я прошу отпустить меня… мне, право, некогда, да и не место мне здесь, — совершенно просто и серьезно проронил отец Сильвестр свое первое слово.

— Пляши, пане попе! Пляши без возражений! Хуже будет! — настойчиво кричала ему вместе со своим презусом компания хмельных асессоров.

Священник стоял неподвижно и холодно-серьезным взглядом смотрел на своих судей.

— А, не хочешь! Гей, хлопцы, бери его под руки и пляши!.. Панове, надо песню! без песни что за трепак!

И презус затянул неверным хмельным голосом:

Гайдуки кинулись было к отцу Сильвестру исполнять отданное им приказание, но тот с силой рванулся от них руками, и с таким повелительным пылающим взором, таким внушительным, полным достоинства и грозным голосом крикнул им: «прочь», что те невольно попятились и стали в нерешительности, не зная что теперь им делать.

— А, понимаю! — приложив палец ко лбу, домекнулся презус, — пан поп не хочет плясать, не подкрепившись предварительно! Ну, и конечно: что за пляска без вина! Гей! поднести вацьпану кварту водки! живо!

Гайдуки мигом распорядились, как следует.

— Пей, пане ойче!.. Ты вообрази, что это свента крев и пей! — сказал посредник Селява.

Священник вздрогнул при этом кощунстве и, решительно отвернувшись, пошел быстрыми шагами к своей повозке.

— А, утекать! Нет, стой!.. Хлопцы! держите! не пускайте!.. Ты думаешь, не заставят? Нет, заставят! Выпьешь!

Священника опять сзади ухватили за руки. Посредник сорвался с места и стремительно подскочил к нему.

— А что! — злобно-шипящим полушепотом быстро стал он выговаривать, грозя пальцем пред лицом отца Сильвестра; — а что, будешь теперь возмущать хлопов? будешь учить их не верить нам, законным властям? будешь нашептывать, чтобы пану своему не повиновались?.. Га?.. будешь?.. Подожди, это так тебе только шутки, а уж я тебя упеку!.. упеку! Вздумал с кем тягаться! Ты думаешь, на вас администрации нет? Подожди же!..

— Что, все пить не хочет? — приподнимаясь на локтях, громко спросил Копец! — не хочет? Ну, так за бороду лить! на голову, за шиворот, куда ни попало! Лей, хлопцы! Лей моею властною рукою!.. Как?! ты благородной шляхте сопротивляться?! Тебя благородное панство удостаивает своей компании, другой был бы рад и счастлив тем, а ты сопротивляться?!. Лей ему, хлопцы, за шиворот! Лей!