Каждый день в пять часов Семёнов пугался, что Варя ушла от него к Коровкину.

Семёнов бросал работу, бежал к телефону и звонил.

— Послушай, Варя, — начинал он издалека, — ты не ушла от меня к Коровкину?

— Нет, — удивленно отвечала Варя, — нет, зачем?

— Ну, я не знаю, — терялся Семёнов, — я просто тут подумал, может, тебе надоело жить со мной и ты теперь хотела бы жить с Коровкиным?

— Я об этом как-то не думала, — признавалась Варя, — мне подумать?

— Не надо, не надо, — торопливо убеждал Семёнов, — что ты, Варя, даже не думай.

— Хорошо, — легко соглашалась Варя, — не буду.

Семёнов успокаивался, прощался с Варей и шел обратно работать. До конца рабочего дня его настроение было сносным, вечер он проводил с Варей и настроение становилось совсем хорошим, а вот с утра начинало познабливать. Так-то оно так, думал Семёнов про себя, и живём мы, вроде, давно, и довольна она, вроде, всем, а вот как возьмет и уйдет от меня к Коровкину! И что я тогда буду делать?

Что ему делать, если Варя и правда уйдет, Семёнов не знал. Зато знал другое: женщинам верить нельзя. Сегодня она клянётся, что и думать не может ни про какого Коровкина, а завтра вдруг возьмет, и сможет. И подумает. И еще раз подумает. И уйдёт. Женщины — они коварные, и настроение у них меняется, и состояние у них колышется, и в вечной верности их не обвинить. Ох не обвинить.

Варю Семёнову пока что обвинять было не в чем: все пять лет семейной жизни она вела себя довольно прилично, по сторонам если и смотрела, то неявно и неподолгу, изменять не изменяла и про других мужчин когда и вела речи, то исключительно ироничные. Но Семёнов знал Варин непредсказуемый и сложный характер, и глубоко страдал. Вот сегодня, думал Семёнов, сегодня она никуда не собирается и любит вроде как одного меня. Но ведь рассказывает мне про разных людей постоянно! Например, про соседа нашего, Коровкина! Разное рассказывает, между прочим. И как он собаку свою выводит, и как цветы на балконе поливает, и как смотрел на неё со своего балкона, и как однажды вышел в город без зонта. А ну как решит Варя однажды утром, что все её клятвы в верности — пыль и дым, и нужен ей вовсе не Семёнов за пять лет поднадоевший, а, скажем, Коровкин! Выглянет ей что-то в Коровкине, чего она раньше не замечала, и проснётся в ней что-то, что до тех пор не просыпалось, и полюбит она Коровкина также, как когда-то полюбила Семёнова, и уйдёт, уйдёт, уйдёт!

В том, что и Коровкин в ответ непременно полюбит Варю, Семёнов не сомневался: не полюбить Варю было нельзя.

Однажды в пять часов Варя на телефонный звонок не ответила, и Семёнов запаниковал. Ушла, точно, думал он. Как пить дать ушла.

В пять пятнадцать Семёнов позвонил еще раз, в пять двадцать взял такси и поехал к Коровкину.

Коровкин сидел дома и пил кефир. Рядом с ним пила кефир бывшая жена Семёнова Катя.

— Катя! — изумился Семёнов, — ты что тут делаешь?

— Как что, — изумилась в свою очередь Катя, — я же ушла от тебя, ты забыл? Ушла к Коровкину!

— Безобразие, — разозлился Семёнов, — что это такое, все только и делают, что толпами уходят к Коровкину! С ума посходили! А ну быстро домой!

Катя пожала плечами, но Семёнов не дал ей ни минуты на размышления. Он покидал в спортивную сумку Катины вещи и опять на такси привёз ее домой.

Дома их встретила удивлённая Варя.

— Варя!!!! — Семёнов чуть не разрыдался от изумления, — Варя, ты что тут делаешь?

— Как что, — подняла брови Варя, — живу…

— Но Варя, — взвыл Семёнов, — ты же ушла от меня к Коровкину!

— Семёнов, милый, — вмешалась Катя, — это не она, это я ушла от тебя к Коровкину! Семь лет назад!

— Помолчи, — отмахнулся Семёнов, — не до тебя.

Катя обиделась и пошла на кухню ставить чайник. Варя стояла в коридоре и ничего не понимала.

— Послушай, Варя, — Семёнов старался держать себя в руках, но у него плохо получалось, — Варенька, ну будь же ты человеком. Ну хочешь уйти к Коровкину — уходи, в конце то концов! Но сколько можно меня мучать? Я ведь тоже не железный, у меня ведь тоже психика и нервы!

Варя постояла еще немного и расплакалась. Она не хотела уходить к Коровкину. Она не хотела, чтобы незнакомая Катя ставила чайник у нее на кухне. Она вообще только что вернулась домой, потому что ходила за хлебом. Даже сапоги еще не сняла.

— Я даже сапоги еще не сняла! — показала Варя Семёнову, считая этот факт достаточным доказательством своей невиновности.

— Так я о том и говорю… — обреченно ответил Семёнов.

На этом месте Катя позвала их всех пить чай. Варя вяло ткнула пальцем в чашки, Катя поставила их на стол и достала из холодильника торт «Сухой». Семёнов сел во главе стола, уложив голову на сжатые кулаки. Варя сидела отвернувшись.

Попили чай, Катя вымыла посуду, Варя вытерла.

— Ну, я пойду? — робко предложила Катя.

— Кудддда?! — рыкнул Семёнов. — Я тебе пойду! Находилась. Сиди уже.

— Тогда, может, я пойду, — едко осведомилась Варя.

— Ну вот, я же говорил, — обреченно вздохнул Семёнов, — ну если тебе так хочется, иди, что я с тобой сделаю.

Варя пожала плечами, надела пальто и вышла. Уже на лестнице она вспомнила, что так и не узнала, в какой квартире живет этот загадочный Коровкин. Пришлось вернуться.

— Я провожу! — оживилась Катя.

Они ушли, а Семёнов остался. Он долго валялся в кровати, буравя носом стену, потом зачем-то надел пальто и сел в коридоре курить. Докурив, походил по комнате, а потом по кухне. Потом ему стало совсем хреново. Потом в двери раздался скрежет ключа, и вошла Варя.

— Ой, — умно сказал Семёнов, — а ты, ты, ты разве не…

— Нет, я не ушла от тебя к Коровкину, — сказала Варя устало, — он мне не понравился. Но я хотя бы поняла, о ком ты говоришь.

Семёнов не нашел слов, и потому промолчал. В двери раздался скрежет ключа, и вошла Катя.

— Ой, — умно сказал Семёнов повторно, а ты, ты, ты ведь…

— Я вернулась к вам от Коровкина, — объяснила Катя, — мне у вас больше нравится, а Коровкин мне надоел.

Семёнов опять не нашел слов, поэтому опять промолчал. Варя и Катя пошли на кухню ставить чайник. Им было о чем поговорить.

В соседнем подъезде, в своей квартире, сидел, расслабившись, Андрей Велюрович Коровкин. Его наконец-то оставили в покое, и он ловил настоящий кайф — потому что больше всего на свете Коровкин любил тишину.

Но Виктор Яковлевич Семёнов этого не знал. Поэтому каждый день в пять часов ему становилось не по себе: он пугался, что Варя и Катя ушли от него к Коровкину.

©Виктория Райхер, 2004

Меня пригласил к себе в гости господин Робербам. Он всячески уговаривал и был мил. Обещал свежие впечатления и свежий чай. Мне стало любопытно, и я пошла.

В доме господина Робербама оказалась большая гостиная, а из неё — коридор с множеством дверей. Но в двери мы не пошли, остались в гостиной. Там было уютно и ухожено, вьющиеся цветы на стенах, картины, ноты, рояль, всё очень так. Пол паркетный, никаких ковров. На полу, в самой паркетной середине, лежал большой тяжелый сачок для бабочек. Под сачком билась и жужжала жирная черная муха. Я удивилась.

— А это, любоценная моя, я вчера изловил, — сказал господин Робербам. — Еще, как видите, трепещется. Есть у меня, любоценная моя, слабость одна: очень я мух не люблю. Раздражают они меня, вот ведь в чем проблема.

Муха под сачком на паркете образцом красоты и приятности действительно не была. Такая вся из себя вполне навозная. Я покивала.

— Но почему, господин Робербам, она под сачком? Что она там, бедная, делает?

— Как видите, здравомудрая моя, жужжит и трепещется. Я как только муху в своем тереме замечаю — сразу её сачком, сачком. Иначе никак, шустрые они больно.

— А что, господин Робербам, происходит потом с этой мухой?