– Вы уж слишком категоричны, Сергей Владимирович. Неужто она… Лицо-то у неё какое, глаза чудесные, улыбка… Неужто…

– Думай, что хочешь, дружок. Это твоё право. Но раз уж ты раскрутил меня на такой разговор, помни, что я тебя предупредил. Так что выбирай, кем ты предпочтёшь быть для неё. А мне, пожалуй, пора укатывать отсюда. Ты тут занимайся своими сердечными делами, а я поеду попытаю счастья в другом месте.

– К женщине убегаете?

– Нет, не к женщине, а к настоящей богине. По крайней мере, она так выглядит.

***

Лариса остановилась посреди комнаты и уставилась пустыми глазами в потолок. На сердце лежало неведомое доселе чувство. Не страх, не грусть, не радость, но волнение, похожее на замирание в груди, когда качели начинают падать вниз сразу после стремительного взлёта. Да, именно таким чувством внезапного падения было заполнено её существо.

Вернувшись после убийства зятя домой, она увидела незнакомый портфель. Он стоял на полу под вешалкой, в самом начале коридора.

– Видно, Володька оставил его случайно, а затем вернулся. Вот почему он звонил в дверь так долго и не уходил.

Лариса открыла портфель. Внутри лежали две толстые папки с какими-то документами.

– Знать бы раньше, что тебе так сильно нужны были эти бумаги, не пришлось бы тебя убивать, сволочь такую. – Она перебрала содержимое портфеля пальцами, но настроение у неё было крайне неподходящим для того, чтобы изучать документы. Да и не было у неё в том нужды. Володя исчез из её жизни навсегда. А бумаги эти она может выбросить без колебаний, ей эти документы не нужны. Впрочем, можно и повременить.

Придя к этому выводу, она плюхнулась в глубокое кресло. Ей хотелось отдохнуть, накатила усталость, тяжесть разлилась по всему телу, приковала ноги к полу и руки – к подлокотникам.

Ветер за окном внезапно разгулялся и ударил в стекло мокрым снегом.

Лариса вздрогнула от неожиданного постороннего звука.

Она ничуть не сожалела о содеянном, и это пугало её. Зять был мёртв, и она, Лариса Львовна Губанова, была тому причиной. Но в сердце её не слышалось даже отголосков того, что можно было бы назвать угрызениями совести. Единственным, что печалило Ларису, была стремительность всего случившегося. Таким же стремительным был взрыв автомобиля на улице. Зрелище было впечатляющим, но она не была готова к нему. Сейчас, откинувшись на спинку глубокого кресла, Лариса понимала, что она не воспользовалась случаем и не использовала убийство для удовлетворения своих чувств. Конечно, она обезопасила себя от шантажа Володи, конечно, конечно, конечно… Но она могла бы не спешить и получить двойную выгоду от его кончины, если бы продумала, как убрать его со своего пути, накормив при этом дремавшее в ней чудовище, столь голодное до острых впечатлений. Убийство подходило для этого самым лучшим образом. Но теперь Володя был уже мёртв, дело было сделано… Разве что…

– Я же на самом деле не настолько невменяемая, – проговорила она, глядя в потолок, – я же не настолько больная, чтобы уничтожать людей ради собственного удовольствия.

Сказав это, она снова вздрогнула. Вздрогнула от страха, от промелькнувшего внутреннего несогласия с только что сказанным.

Не больна? А если всё-таки больна? Если всё-таки больна настолько, чтобы убивать и наслаждаться чужой смертью?

Она зажмурилась. Перед глазами соткалась в пространстве фигура зятя. Отчётливо, как наяву, Лариса увидела его удивлённые глаза в ярком свете фар, сжавшиеся до размеров булавочной головки тёмные зрачки. Володя шагнул к ней, приоткрыл рот, готовый спросить что-то, между потрескавшимися губами мелькнули белые зубы, тонко натянулась слюна. Из-за его плеча выросла мохнатая голова Засола, жирно шевельнулись грязные заросли бороды и усов, кожа лица сморщилась, подчиняясь импульсу сосредоточенной руки с зажатой металлической заточкой. Володя вытаращил глаза и слегка повернул голову к Засолу…

Зачем он отвернулся? Зачем отвёл взор от Ларисы?

Она нервно заёрзала на месте. Если бы он продолжал смотреть на неё, если бы пристально, если бы не теряя связь с её глазами. Нет, этим случайным событием невозможно насладиться. Это не для того, чтобы накормить внутреннее чудовище. Это вовсе не зрелище…

Прозвучал звонок.

– Кто это может быть? – Лариса сжалась в комок. – Неужели всё происходит так быстро? Неужели это приехали за мной? Разумеется, я же ничего не предусмотрела, посадила в машину этого бомжа у всех на глазах, его видели, его знают… Мою машину запомнили… Дура я, последняя дура…

Она заметалась по комнате, подбежала к двери, несколько раз посмотрела в «глазок», но так и не поняла, кто стоял снаружи. Лицо мужчины казалось ей знакомым, но она никак не могла собрать свои мысли воедино и понять, кто пришёл к ней и как было его имя. Но она его знала. Она знала, но не в силах была сообразить.

– Надо непременно взять себя в руки. Неужели я так плоха?

На лестничной клетке стоял Сергей Лисицын.

Некоторое время он слышал, как Лариса ходила по коридору, приближалась и снова отступала, в «глазке» мелькала тень, указывая на то, что хозяйка смотрела на гостя, хоть и не отзывалась. Лисицыну очень не хотелось уезжать, так как машину он оставил дома, отправляясь в «Епифан» и понимая, что там непременно придётся выпить, и до Барыковского переулка он добрался на частнике. Стоя перед закрытой дверью, Сергей пытался понять, зачем он приехал к незнакомой женщине, с какой стати он вдруг вспомнил про Ларису, с которой виделся всего один раз и не был знаком должным образом. Да и не открывала она ему явно по той причине, что не могла признать его.

– Лариса, вы меня, должно быть, забыли, – послышался громкий голос в динамике. – Меня зовут Лисицын Сергей. Помните, я вас подвозил как-то раз, вы пригласили меня на кофе. Вот я и заявился, простите, что без предупреждения… Ехал мимо…

Дверь распахнулась.

Лариса предстала перед Лисицыным взволнованной, напряжённой до крайности.

– Похоже, я совсем некстати, – Лисицын развёл руками и неохотно повернулся, чтобы уйти.

– Нет, останьтесь, входите, пожалуйста, – Лариса протянула руку, – вы очень даже вовремя. Мне нужно чьё-нибудь общество.

– Тогда я рад, что заявился в нужную минуту. Просто вы так долго не отпирали, хотя я слышал ваше движение, что я решил уже уходить. Вы знаете, я сбежал с одной презентации и поехал к вам. И вовсе я не случайно, а вполне даже специально заехал сюда. Почему-то вспомнились вы мне, Лариса, и я набрался наглости.

– Очень хорошо, что вы зашли, раздевайтесь…

Она улыбнулась, и Лисицын увидел, что она в действительности была довольна его появлением. Может быть, она также обрадовалась бы любому другому гостю, но это было неважно. Сергея не выставили за дверь, и он был вполне удовлетворён.

– Вы чем-то расстроены? – спросил он, снимая обувь.

– Нет. Проходите и устраивайтесь, – она приблизилась к нему, неуверенно положила руку ему на грудь. – Вы очень даже вовремя, Серёжа, вы даже не представляете, как мне сейчас нужно с кем-нибудь поговорить.

– О чём?

– Ни о чём. Просто поговорить. Просто чей-нибудь голос, живой голос. Хотите выпить? У меня есть в заначке водка, джин и вроде бы даже коньяк. Давайте выпьем.

Она выставила на стол все бутылки.

– Давайте напьёмся с вами, вы не против? – она снова положила руку ему на грудь.

– Давайте, – кивнул он. – Только я-то уже изрядно принял, я же из «Епифана» еду.

– Ну и пусть. Пусть вы будете совсем пьяным. Я оставлю вас ночевать на диване.

– А где же водка?

– Вот.

– Это текила, а не водка.

– Разница не велика, – махнула рукой Лариса.

– Текилу делают из агавы, а водку – из зерна. Но вы правы, разница не велика, – Сергей устроился за столом, – все спиртные напитки имеют одно и то же лицо, а отличия их – не более чем макияж.

– То есть вы не делаете большого различия между дорогими и дешёвыми напитками?

– Суть их всех – хмель в голове, а уж дешёвый это хмель или дорогой, это вопрос другой. Автомобиль есть средство передвижения, а алкоголь есть средство опьянения… Впрочем, это всё не имеет сейчас никакого значения.