И всё же друзья были правы. Окружающий мир был для Лисицына бескрайним полем со снующими по его поверхности бесчисленными мишенями. Мишенями служили идеи, на которые Сергей то и дело набрасывал петлю и подтягивал к себе, превращая их в литературные публикации.

Всякий, кому хоть раз попадался на глаза «Твёрдый знак» Лисицына, оставался с ощущением, что Сергей занимался методичным отстрелом всех, кто попадался ему под руку. И у читателей непременно возникало такое чувство, будто прямо перед ними происходили жестокие и неторопливые казни, с хладнокровным выворачиванием жертвы наизнанку. Странным было то, что все без исключения испытывали от возникшего чувства странное удовлетворение, если не сказать – радость, хотя редкий человек признавался в этом даже сам себе. Сергей препарировал словом, как хирургическим скальпелем, не оставляя в объекте своего исследования ни единой нетронутой клеточки. Если он начинал разбирать какую-либо тему или конкретную личность, то у читателей не оставалось никаких вопросов. Впрочем, один вопрос всё же оставался, и ответить на него не мог никто: как после статей Лисицына у его «подопечных», выпотрошенных до основания, хватало мужества продолжать жить в этом городе, в этой стране, под тем же именем, с тем же лицом.

Да, Сергей Владимирович Лисицын смотрел на окружающий мир, словно сквозь стекло оптического прицела, словно подхватывая «на мушку» очередную жертву, шагнувшую ему навстречу. Но любопытной особенностью его работы было то, что он никогда не гонялся ни за кем, никого не подкарауливал, как это неустанно делали сотни журналистов-папарацци. В своих статьях он рассуждал только о том, что уже стало известным, что уже было рассказано и перерассказано, что уже не могло быть сенсацией. Но то, как он преподносил свои материалы, было куда большим шоком для всех, чем ставшие уже привычными «новости» о заказных убийствах и коррумпированных членах правительства. «Твёрдый знак» Лисицына никому не угрожал, никого не шантажировал. И это давало Сергею возможность спать спокойно.

Впрочем, спокойствие его зиждилось на неусыпной бдительности, на постоянном напряжении, чтобы вдруг не шагнуть в область запретного, болотно-трясинного, гибельно-криминального. Он не мог позволить себе роскоши совершать ошибки. И тут вдруг бац – Сергей расслабился, поддавшись сладкому соблазну зелёных глаз. Это была ошибка, серьёзная ошибка, непростительная ошибка, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства.

– Ёлки-палки, – произнёс он. – Как же я так оплошал?

Нет! Первую ошибку он совершил раньше – открыв среди ночи дверь. Вторую – когда повёз прятать Ксению на дачу, ничего не рассказав Романову. Третьей же ошибкой был этот пресловутый сексуальный контакт.

Кажется, что такого? Ну сошёлся он с женщиной, ничего страшного, ни к чему такой поступок не обязывал его. Но нет! Внезапно возникшая физиологическая привязанность обеспокоила его не на шутку. Отныне Ксения – не пустой звук, не бумажная фотография на глянцевом развороте, а живой человек, горячий, дышащий, стонущий, плачущий. Конечно, никакая это не любовь, ничего глубокого с общепринятой точки зрения. Однако Сергей забеспокоился. Физиологический контакт значил для него очень много. Занимаясь любовью, он вступал к контакт не просто с конкретной женщиной, но с идеей женщины. Он познал Ксению, её тепло, её дыхание. Теперь он не мог её бросить, не мог просто передать на руки милиции, сняв с себя ответственность. Она, как и всякая женщина, разделившая с ним чувства, сделалась частичкой самого его. Женщина, с которой он соединялся, становилась ему родной. Он любил женщин, как любят идею, и эта идея жила внутри него, пульсируя в каждой клетке его организма, поэтому слияние Сергея с любовницей было всегда полным. Женщина, впустившая его в свои недра, становилась с ним одним целым. Это связывало руки. Это обременяло.

***

Вернувшись в город, Сергей сразу покатил к Романову.

– Долго же ты мотался до моей избушки, – такими словами встретил Сергея Лисицына полковник Романов, явно заждавшийся возвращения младшего товарища.

– Пришлось побыть с ней там… Очень уж нервы сдали у неё.

– Теперь, будь добр, расскажи мне, что произошло и что за подруга у тебя, которую надо прятать на даче эмвэдэшника. Лицо её показалось мне знакомым.

Они прошли на кухню, и Романов поставил на газовую плиту чайник.

– Ты Когтева Михал Михалыча знаешь? – спросил Сергей, поигрывая чайной ложечкой.

– Видный человек, знаменитый, – со вкусом произнёс Иван Романов, – а что тебя в нём интересует? Материал хочешь про него настрочить или что?

– Эта барышня – его жена. Точнее сказать, бывшая жена, ибо официально она умерла.

– В каком смысле? – В глазах полковника проснулся профессиональный интерес.

– В самом прямом смысле. Когтев её похоронил вчера утром. Живую похоронил. Накачал её какой-то дрянью, усыпил, чтобы она выглядела мёртвой, положил в гроб, устроил пышные похороны и закопал в землю. По чистой случайности её тем же вечером откопали какие-то люди.

– Что значит «по случайности»?

– Не знаю. Откопали и всё. Но явно не для того, чтобы спасти девушку, так как удрали в полном ужасе, едва увидели, что она зашевелилась. Что они надеялись найти в могиле, я не знаю. Да и плевать мне на это. Как ты понимаешь, теперь уже наверняка обнаружилось, что могила вскрыта.

– Чем же ему так досадила жена?

– Изменила с одним молодым скульптором. Кстати, его тоже убили, но Ксения не знает, куда делся труп.

– Да, история не из последних, вкусная, с начинкой, – полковник крякнул и налил кипятку в заготовленные чашки. – И вот что я скажу на это. То, что могила вскрыта, обнаружилось уже сегодня утром. Честно сказать, я слышал разговоры об этом на работе, но не придал им значения и уж никак не мог предположить, что ты ко мне с этой самой покойницей заезжал. Теперь совсем иное дело.

Они замолчали. Лис сделал едва заметный глоток из дымящейся чашки.

– Ты поаккуратнее, – предупредил Романов, – это же крутой кипяток… Что же касается Когтя, то он наверняка уже пустил в ход все свои средства, чтобы выяснить, куда Ксения подевалась. Возможностей у него много, за информацию о своей усопшей жёнушке он выложит немалую сумму. Надо полагать, что копытом он бить уже начал.

– Что делать?

Романов задумался, поболтал ложечкой в чашке, размешивая брошенный кусок сахара.

– Серёга, ты повёл себя, конечно, как последний дурак, ввязавшись в это дело… Но уж раз так закрутилось, то… Одним словом, я такой случай упустить не могу. Я непременно должен накрыть Когтева, за руку схватить. Уж я к нему со всех сторон подползал, да всё без толку. Люди такого уровня – клиенты другого ведомства. Но иногда случается, что взять таких монстров удаётся именно нам, ментам, а не органам безопасности… Коготь фигура необъятной величины. ФСБ по нему такие разработки ведёт, что ахнешь! Но этот зверь аккуратен, тонок во всех делах. Комар носа не подточит. К нему просто так не подъехать… Но убийство! Для меня это просто настоящий подарок, Лис! Это означает, что я прихвачу Когтева за его нервный отросток без всяких лишних вопросов. Ты понимаешь? Это тебе не рынок наркотиков, от основы пирамиды никогда до макушки не доберёшься… Тут совсем другое дело: убийство и попытка второго убийства – одним словом, криминал чистой воды, да ещё такой очевидный, со свидетелем… Ох как вкусно! Ксения наверняка и ещё что-нибудь знает, ну хоть краешком уха должна была слышать какие-нибудь разговоры и прочее там всякое. Жена есть жена… Какой же ты осёл, Лис, что ничего не сказал мне сразу. «Мы спешим, мы торопимся!» Круглый дурак. Наикруглейший. У тебя, между прочим, всегда так. Самый натуральный твёрдый знак… Чёрт возьми! Я на этом целый день потерял, и всё по твоей милости! – Романов досадливо хлопнул рукой по столу, и в такт его движению дзынькнули, подпрыгнув, чашки о блюдца.

– Ей помочь надо, – проворчал Лисицын.

– А ты, быть может, предполагал, что я обратно в могилу её затолкну?