Оставив Ольгу колдовать над спутниковым передатчиком, а изрядно вымотанных тряской Яну с Кансой – отлеживаться и отдыхать, мужчины отправились на базар, расположенный от постоялого двора в паре сотен шагов.

Базар оказался под стать городу: небольшой и сонный. Половина прилавков под широкими грязными навесами пустовала. В некоторых местах сидели торговцы овощами, фруктами, лепешками и мясными тушами, над которыми роились густые тучи мух. Сырого мяса, впрочем, попадалось немного – скорее, декларация о намерениях, чем реальная торговля. Вряд ли в местном жарком климате животных забивали раньше, чем приходила пора готовить пищу. Живых овец, кур и уток в деревянных клетках наблюдалось куда больше. Изредка встречались прилавки со скобяным товаром, бусами, тканями и одеждой, а в одном месте Дентор углядел торговца охотничьим снаряжением – на удивление хорошими дробовиками, капканами, ножами и машинками для набивки гильз. Патроны с дробью, жаканами и картечью, а также просто картонные гильзы грудами лежали в нескольких больших коробках, стоящих позади прилавка. Возле прилавка отирались несколько мужчин, с одним из которых торговец неспешно что-то обсуждал на каком-то местном языке. Новоприбывшим много внимания не уделяли – как только становилось очевидным, что незнакомые тарсаки не намереваются покупать их товар, оживившиеся торговцы снова погружались в апатию.

По закону подлости загоны вьючного скота обнаружились в дальней части рынка.

– Разбирайся, – сказал Палеку Дентор. – Мы с Мати пойдем насчет продовольствия поисследуем. Момбацу сан, – обратился он к торговцу мулами, низкому толстенькому лысоватому мужичку с хитрым взглядом, являвшим собой классический образец барышника, – кто здесь торгует съестными припасами для дальней дороги?

– Далеко направляетесь? – поинтересовался тот, окидывая гигантскую фигуру полицейского уважительным взглядом.

– Далеко, – туманно откликнулся тот. – Так кого спросить?

– Сан Храмис продает селло, что готовят его жены, – сообщил барышник, почесав в затылке. – Скажите ему, что вас послал Тамтамыш, он уступит в цене. В ту сторону пять рядов, над его прилавком красное полотнище с зеленым деревом и белыми цветами. Там же рядом сан Мумерах продает солонину – с луком и оливковым маслом, она хорошо хранится в жаркую погоду. А у самого входа на рынок, в овощном ряду, можно купить сушеный картофель и сухие лепешки, которые не плесневеют в течение целого периода даже во влажном климате. Нигде такие делать не умеют, только у нас! – похвастался он.

– Спасибо, сан Тамтамыш, – кивнул Саматта. – Лика, чтобы друг друга не искать, встречаемся в гостинице. Только не купи чего-нибудь ненароком до завтрашнего утра.

– До утра? – насторожился барышник. – Почему до утра? Я продам мулов прямо сейчас, и по очень хорошей цене. Нигде в городе лучше не найдете!

– Наши жены еще не решили, стоит ли нам путешествовать дальше пешком или на машинах, – сурово сказал Саматта. – Решат сегодня ночью.

Торговец пробормотал себе под нос что-то невнятное на непонятном языке, но потом просиял.

– Да не осквернят никогда морщины чело ваших жен! – оживленно сказал он. – Что машина? Машина сейчас едет, а потом сломалась. Где чинить станете? Бензин кончится – где найдете? А хороший мул не ломается, и заправлять его можно любой травой, что растет на обочине. Вы, наверное, первый раз в наших краях, раз сомневаетесь. Покупайте мулов – не прогадаете. Здесь у нас все так ходят, с мулами и верблюдами. И груз на них положить можно, и самим ехать, и чинить не надо…

– Да-да, сан, – прервал поток его речи Саматта. – Мы обязательно передадим твои слова нашим женам. И даже постараемся убедить их ночью, – он сально подмигнул, – что ты прав. Но сейчас купить не можем – запрещено. У нас так принято, что женщина в семье решает. Мы вот с другом думаем, не уйти ли от жен и не остаться ли насовсем в ваших краях? У вас женщины ласковые, послушные, во всем мужей слушают…

– Да, у нас женщины не чета вашим, знают, кто в доме хозяин! – широко ухмыльнулся торговец. – Передайте вашим женам мое почтение и скажите, что я совершенно бесплатно добавлю уздечки. И дам хорошую скидку на прочую упряжь!

– Обязательно, – кивнул Саматта. – Дор, пошли.

С мулами Палек провозился не менее двух часов. Барышник явно попался бывалый и опытный, да и Палек дома в основном имел дело с лошадьми и пони. Ему оставалось лишь надеяться, что у мула, по крайней мере, ведущего свой род от лошадей, признаки возраста и здоровья не слишком отличаются от лошадиных. Он внимательно осмотрел два десятка животных и по крайней мере у половины заметил явные признаки искусственного омоложения – вырванные и подпиленные зубы, выдолбленные и зачерненные чашечки зубов, подкрашенную темной краской шерсть. В конце концов он перестал даже обращать внимание на бедолаг, которые слишком явно боялись осмотра рта, почти наверняка – из-за жестоких варварских операций. У двоих оказались не в порядке легкие, один хромал, а еще один игривый и дружелюбный мул оказался явно подпоенным чем-то спиртным – пахло от него не слишком сильно, но чувствительно. Тем не менее, Палек отобрал шесть хороших сильных животных, возможно, не слишком молодых, но крепко стоящих на ногах, а заодно заработал некоторый авторитет в глазах барышника. Привязав мулов в стороне и переписав в пелефон вытатуированные в ушах номера, довольный собой Палек отправился восвояси.

Громкий звук пощечины и непонятную речь, в которой по экспрессии легко распознавалась ругань, он услышал, едва только миновав ворота рынка. Заглянув в узкий проход между заборами, в нескольких шагах от себя он увидел высокого молодого мужчину в шароварах и рубахе навыпуск, за плечо трясущего скорчившуюся на земле женщину в длинном балахонистом платье и закутывающем голову платке. Женщина поднимала руки в тщетной попытке защититься, а мужчина лениво хлестал ее ладонью по щекам, не переставая ругаться.

– Эй! – громко сказал Палек, вразвалочку подойдя к мужчине. – Ты что ее бьешь?

– Не слушает меня, э! – все так же экспрессивно откликнулся тот на общем. – Я старший брат, должна во всем слушаться. А она упрямится. Момбацу сан, хочешь женщину на день или на ночь? Молодая, красивая, сказка, а не женщина! Ты не смотри, что упрямая, в постели прямо огонь!

Женщина подняла залитое слезами лицо, и Палек вздрогнул. Она действительно оказалась красива – тонкой западной красотой, какой отличались многие виданные им в Грашграде женщины: высокие скулы и лоб, нос с горбинкой, полные чувственные губы, большие карие глаза… Она что-то жалобно пробормотала на одном из местных языков, которые Палек даже не пытался различать. Мужчина снова прикрикнул на нее и небрежно отвесил подзатыльник, от которого ее голова мотнулась вперед.

– Много о себе думает, – скривился мужчина. – Ест за двоих, а проку никакого. И сестер полон дом – а как я их кормить стану?

Палек зашипел сквозь зубы. Он вообще не переносил, когда в его присутствии бьют женщин, и из школы частенько приходил с синяками – последствиями драк в защиту девчонок, которых сверстники таскали за косы и били портфелями. А уж если девушка такая молодая и прелестная… Он шагнул вперед и ухватил мужчину обеими руками за рубаху.

– Ты что, момбацу сан! – округлил тот глаза. – Ты что хватаешься? Я разве тебе что плохое сказал.

– Ты знаешь, что женщин бить нехорошо? – ласково спросил Палек, обнажая зубы в нехорошей улыбке. – Хочешь, я тебе нос откушу, чтобы вежливости научить? Ты не видишь – ей больно?

– Да я же по-родственному! – замахал тот руками. – Я же не калечу! Если женщину не учить, как она поймет, что мужчин уважать надо? Слушай, если не хочешь женщину – не надо, кто-нибудь другой захочет. Не стану я ее больше бить, домой придем, тогда поучу. Иди себе своей дорогой, только руки при себе оставь, а!

– Сколько тебе надо денег? До завтра? – сквозь зубы спросил Палек.

– Эй, другой разговор, сан! – расцвел широкой белозубой улыбкой мужчина. – А то – нельзя бить, нельзя бить! Пусть работает, тогда и бить не стану. Забирай до самого утра, тысяча вербов – и делай с ней что хочешь, хоть слезы утирай, хоть еще как пользуй, как у вас принято! Хочешь, совсем ее купи, за пятьдесят тысяч хоть сейчас отдам!