По ту сторону Красного моря и Синайского полуострова, в стране Мадиамской, находился храм, не зависевший от египетских жрецов. Эта область простиралась зеленой лентой между Эламитским заливом и Аравийской пустыней. Издали, по ту сторону морского залива, виднелись темные массы Синая и его обнаженная вершина. Заключенная между пустыней и Красным морем, защищенная вулканическим гребнем, эта уединенная страна была в безопасности от вторжений.

Упомянутый храм был посвящен Озирису, но в нем же поклонялись Богу и под именем Элоима, ибо это святилище, эфиопского происхождения, служило религиозным центром для Арабов, для Семитов, а также и для представителей черной расы, искавших посвящения.

В течение целых веков горы Синай и Хорив представляли собой мистический центр культа единобожия. Величественный вид, обнаженный и дикий, горы Синая, одиноко возвышающиеся между Египтом и Аравией, вызывал идею Единого Бога. Множество Семитов стекалось сюда для поклонения Элоиму. Они проводили несколько дней в посте и молитве в глубине пещер и галерей, высеченных внутри Синая. Перед этим они подвергались очищению и получали наставления в храме Мадиамском.

Здесь-то и нашел убежище Хозарсиф.

Первосвященником Мадиамским или Рагуилом был в то время "Иофор".{9} Он принадлежал к наиболее чистому типу древней эфиопской расы,{10} которая за четыре или пять тысяч лет до Рамзесов господствовала над Египтом и которая еще не забыла своих преданий, доводивших её происхождение до самых древнейших рас. Иофор не обладал ни выдающимися вдохновениями, ни деятельной энергией, но он был большим мудрецом. Он владел сокровищами знания, накопленными в его памяти и вырезанными на камне в Мадиамском храме. Кроме того, он был защитником обитателей пустыни: Ливийцев, Арабов, кочевых Семитов.

Эти вечные странники, никогда не изменявшие своему смутному стремлению к Единому Богу, представляли собой нечто постоянное среди изменявшихся культов и сменявших одна другую цивилизаций. В них чувствовалось как бы присутствие Вечного, как бы отражение отдаленных веков, как бы запасное войско Элоима. Иофор был духовным отцом этих непокорных, свободолюбивых скитальцев. Он знал их душу и предчувствовал их судьбу.

Когда Хозарсиф попросил у него убежища во имя Озириса-Элоима, он встретил его с распростертыми объятиями. Возможно, что он угадал судьбу этого человека, предназначенного стать пророком изгнанников, вождем народа Божьего.

Прежде всего, Хозарсиф решил подвергнуть себя искуплению греха, которое закон посвященных предписывал убийце из своей среды.

Когда посвященный совершал убийство, даже если бы оно было и невольное, он признавался потерявшим преимущество преждевременного воскресения из мертвых в "сияние Озириса", преимущество, достигаемое благодаря испытаниям посвящения, которое поднимало его высоко над обыкновенными смертными. Чтобы искупить свое преступление, чтобы восстановить свой внутренний свет, он должен был пройти через испытания гораздо более страшные, подвергнуть себя еще раз опасности смерти. После продолжительного поста, посредством особым образом приготовленного питья, посвященного погружали в летаргический сон; затем его оставляли в склепе храма. Он оставался там несколько дней или даже несколько недель.{11} В это время он должен был совершить странствие в потустороннем мире, Эребе или области Аменти, где «плавают» души мертвых, еще не вполне отделившиеся от земной атмосферы.

Там он должен был найти свою жертву, подвергнуться всем её страданиям, получить её прощенье и помочь ей найти путь к Свету. Лишь после этого его считали искупившим свой грех, омывшим свое астральное тело от черных пятен, которыми его загрязнили проклятия и отравленный дух его жертвы.

Но из этого странствия согрешивший мог и совсем не возвратиться, и случалось, что когда жрецы появлялись в склеп, чтобы пробудить искупавшего свой грех из глубокого сна, они на его месте находили лишь труп.

Хозарсиф не колеблясь подверг себя этому испытанию.{12} Под влиянием убийства, совершенного им, он понял неизменность законов духовного порядка, вызывающую глубокое смятение в глубине человеческой совести, когда законы эти нарушены. С полным самоотречением предложил он себя в жертву Озирису, прося об одном: если суждено ему вернуться на землю, да будет ему дана сила проявить закон справедливости.

Когда Хозарсиф пробудился от страшного сна в подземелье храма Мадиамского, он почувствовал себя преображенным. Его прошлое было словно отрезано от него. Египет перестал быть его родиной и перед ним развернулась необъятность пустыни с её кочующими племенами, развернулась как предназначенное для него поле деятельности. Он смотрел на гору Элоима, возвышавшуюся на горизонте, и в первый раз — подобно видению грозовой бури в молниеносных облаках Синая — сознание его миссии пронеслось перед его душою: создать из этих подвижных племен сильный народ, способный отстоять закон Единого Живого Бога посреди идолопоклонства и всеобщей анархии народов, — народ-воин, который понесет в будущие времена истину, сокрытую в золотом ковчеге посвящения.

В этот день, чтобы отметить новую эру своей жизни, Хозарсиф принял имя Моисей, что значит Спасенный.

Моисей женился на Сепфоре, дочери Иофopa, и оставался много лет вблизи мудреца Мадиамского. Благодаря эфиопским и халдейским преданиям, которые он нашел в его храме, он мог дополнить и проверить все то, что узнал в святилищах египетских, мог расширить свой взгляд на древнейшие циклы человечества и проникнуть пророчески в отдаленнейшие перспективы будущего. У Иoфopa же он нашел две книги о космогонии, упоминаемые в Библии: "Войны Иеговы и Поколения Адама." Он погрузился в изучение их.

Для подвига, который он замышлял, нужно было приготовиться. Перед ним Рама, Кришна, Гермес, Зороастр, Фо-Хи создавали религии для своих народов, Моисей же хотел создать народ для вечной религии. Для осуществления этой цели, столь новой и необъятной, нужна была могучая основа. Ради этого Моисей написал Сефер-Берешит — Книгу Начал, сжатый синтез науки прошлого и очерк науки будущего, ключ к мистериям, факел посвященных, центр соединения для всего народа.

Попробуем же понять, как складывалась книга Бытия в сознании Моисея. Конечно, в нее вливался иной свет, в ней заключены миры иных размеров, чем тот младенческий мир и та ничтожная земля, которые являются перед нами в греческом переводе «Септанты» и в латинском переводе святого Иеронима.

Библейские расследования XIX века вызвали предположение, что Пятикнижие вовсе не принадлежит Моисею, что этот пророк мог даже совсем не существовать, быть чисто легендарной личностью, сфабрикованной четыре или пять веков позднее еврейским священством для того, чтобы придать себе божественное происхождение. Современная критика основывает эту мысль на том обстоятельстве, что Пятикнижие состоит из различных отрывков (Элоистов и Иеговистов), сшитых вместе, и что настоящая его редакция моложе по крайней мер на 400 лет той эпохи, когда Израиль покинул Египет.

Факты, установленные современной критикой, точны только по отношению времени редакции существующих текстов; что же касается до её выводов, то они произвольны и нелогичны. Из того, что Элоисты и Иеговисты писали 400 лет спустя после Исхода, вовсе не следует, что они-то и были создателями кн. Бытия, а не трудились над передачей документа, уже существовавшего и лишь плохо ими понятого. И из того, что Пятикнижие дает нам легендарный рассказ о жизни Моисея, точно так же нельзя вывести заключения, что в нем не находится ничего истинного.

Моисей становится живым, и вся его чудесная судьба объясняется вполне, если поставить его в истинную, прирожденную ему среду: в Мемфисский храм Озириса. Вся глубина кн. Бытия раскрывается лишь при свете факелов, освещавших посвящение Изиды и Озириса.

Религия не может создаться без инициатора. Судьи, Пророки и вся история Израиля доказывают существование Моисея. Даже Иисус не может быть понят без него. Если же принять, что Книга Бытия содержит в себе всю сущность Моисеева предания, — каким бы превращениям она ни подвергалась, под всем налетом вековой пыли и бесчисленных прикосновений священства она все же должна сохранить свою основную идею, живую мысль, завещание пророка Израиля.