Длительное время Южная Америка была единственным поставщиком ценного лекарства, пока с великими трудностями и ценой больших жертв хинное дерево не было вывезено на остров Яву и в Индию.

Так как настоящая хинная кора была очень дорогой, ее часто подделывали, что приводило к дискредитации ее целебных свойств.

Хинной корой лечили массу всевозможных заболеваний, а не только малярию. Швейцарский естествоиспытатель А. Галлер считал хину тонизирующим, антисептическим, противоотечным и противотуберкулезным средством. Ею пытались лечить также эпилепсию, астму, ревматизм, желтуху, гельминтозы, кожные и женские заболевания, рахит и даже венерические болезни.

Из-за чрезмерного увлечения этим лекарством было много случаев острых и хронических отравлений. По клинической картине острое отравление хиной похоже на алкогольное опьянение. Хроническое выражается в повышении аппетита, тошноте, рвоте, усилении чувствительности к внешним раздражителям — свету, шуму, холоду. Возникают немотивированная тревожность, общая слабость, головная боль, головокружение, шум в ушах, снижение слуха и зрения. В XIX в. появился даже особый термин для обозначения хронического отравления хиной — цинхо-низм. У работников фабрик по переработке хинной коры часто наблюдались кожные сыпи и лихорадочные состояния.

Побочные действия, отмечаемые современными врачами от препаратов, родственных хине или ее основному алкалоиду — хинину, клинически мало чем отличаются от симптомов цинхонизма. Для врачей-гомеопатов знание их полезно в том отношении, что они содержат данные дополнительных исследований, которых не существовало в период разработки лекарственной характеристики хины. Наличие таких данных в лекарственных патогенезах способствовало бы облегчению поисков подобно действующего агента — гомеопатического лекарства.

Хинное дерево — одно из самых богатых алкалоидами растений. До начала XIX в. не было известно, какому из них можно приписать интересовавшее врачей действие хины. Хинин был выделен лишь в 1820 г. французскими исследователями П. Пелльтье и Ж. Кавенту.

Гомеопатический препарат из хинной коры имеет два названия — хина и цинхона, связанные с русским и латинским названиями растения. Для его приготовления чаще всего используют кору хинного дерева красносокового или краснокоркового — Cinchona succirubra. Применяется широко, лейтмотив его лекарственного патогенеза — слабость, исчерпание «жизненных сил». Героине А. Ахматовой («Щеки бледны, руки слабы, Истомленный взор глубок») врач-гомеопат обязательно порекомендовал бы хину. Правда, еще Ганеман подчеркивал, что не всякая слабость требует назначения хины, а только такая, которая происходит, как говорили в те времена, от потери «органических соков». Это старинное выражение вызывает улыбку у современного врача, пытающегося изучать гомеопатические руководства прошлого века, однако, если вдуматься в его содержание, то становит ся понятным, что речь идет о жидких тканях, и тогда все становится на свои места.

Слабость может быть следствием тяжелых заболеваний, особенно сопровождающихся кровопотерей, психического и физического переутомления, злоупотребления алкоголем, лекарствами. Встретившееся мне описание А. Швейцером малярийного больного может иллюстрировать состояние пациента, которому подходит гомеопатическая хина. «Больной малярией негр — это усталый, подавленный, замученный головными болями человек, которому тягостна любая работа». Конечно, хину прописывают не только «замученным» пациентам, тем более что в современной врачебной практике такие больные не правило, а исключение — совершенно иной уровень жизни. Но врач может понять, что жалобы, приведшие пациента на прием, могут в своем развитии привести к состоянию подавленности.

Лечит ли гомеопатическая хина малярию? Безусловно, лечит, несмотря на то что для малярийного плазмодия такая доза не убийственна. Но только малярию определенной «хинной» клиники. Скажем, такой, приступ которой описал Ю. Бондарев в одной из новелл в сборнике «Мгновения». «В эту адскую жару особенно замерзали руки, синели ноги, я пытался согреть кисти между коленей, ссутулясь, сжимаясь в комок на кровати, стучал зубами, укрытый с головой двумя одеялами, но меня бил озноб, я дрожал, всхлипывал, стонал, иссушаемый до кипения крови, мнилось, чудовищно пылающей печью, в которой бы одновременно и ледяной холод». *

Моему отцу, начинавшему работать в малярийной местности в 30-е годы, приходилось лечить больных малярией не только большими дозами хины, но и гомеопатически. Мне же встречались только случаи per цидивной малярии, возвратившейся к пациенту через ряд лет вследствие кровопотери, охлаждения, злоупотребления неподходящей пищей. Они хорошо лечились хиной.

Прекрасные результаты дает хина при холециститах, особенно лямблиозных, секреторных и кинетических расстройствах желудочно-кишечного тракта, гипертонической болезни, женских и кожных заболеваниях. Действует она часто разительно, вызывая благодарное удивление пациентов. При лечении хиной довольно часты лекарственные обострения. Они могут выражаться во вздутии живота, задержке стула, головных болях и головокружении.

Я предпочитаю пользоваться родовым названием растения для препарата — цинхона. Оно звучит для меня как звон маленьких колокольчиков и кажется именем не испанской графини, а китайской принцессы, живущей во дворце, похожем на пагоду, и передвигающейся в паланкине.

Странность детских ассоциаций: такая картина представилась мне в детстве, когда я услыхала от отца это слово.

(Н. Полякова)

* Бондарев Ю. Малярия. — М.: Мол. гвардия, 1983. — С. 70. 32

Пожалуи, нет другого такого лекарственного растения, о действии которого на организм были бы высказаны столь противоречивые мнения.

Есть сообщения, что наперстянка — Digitalis (семейство норичниковые — Scrophulariaceae) числится в ряду лекарственных растений не менее 4 тыс. лет. Но более достоверные сведения датируются V в. н. э. История этого лекарственного растения, а также медикаментов, созданных на его основе, полна многочисленными дискуссиями: то его превозносили и широко применяли, то ругали и вычеркивали из реестра лекарственных средств. Сейчас препараты наперстянки входят во все фармакопеи мира, и все-таки единого взгляда на характер этого коварного и в то же время замечательного лекарства нет.

Наперстянку (ее ввел, наименовав дигиталисом, в немецкие травники немецкий медик Фокс) более широко применяли на Британских островах, где ее называли лисьей перчаткой. Оба названия — и русское, и латинское — связаны с формой цветка («диги-тус» по-латыни — палец).

В середине XVIII в. интерес к наперстянке возрос, ею стали пользоваться довольно широко, что снова привело к разочарованию: было выявлено много неблагоприятных случаев при ее применении.

Вдумчиво отнесся к этому растению английский врач У. Уизеринг, изложивший результаты своих десятилетних наблюдений над его действием на организм человека Королевскому обществу в 1785 г. В его сообщении есть замечательные слова, не утратившие значения и в наши дни: «…чем больше я удостоверялся в могучей целебной силе этого растения, тем очевиднее для меня была необходимость соблюдать крайнюю осторожность в дозировке… Рассуждая по аналогии с морским луком, чье действие на почки сильнее всего тогда, когда одновременно возбуждается тошнота, я пытался добиться того же с наперстянкой… Дальнейший опыт убедил меня, что мочегонное действие наперстянки отнюдь не соответствует степени возбуждаемой тошноты, хотя последняя часто сопровождается выделением мочи, она вовсе не способствует ему, а скорее вызвана неразумной дозой».