Одна из пациенток сообщила мне, что совсем не переносит перца и что даже мытье банки из-под него вызывает у нее неприятные ощущения. Ее приятели, считавшие это причудой и решившие вывести ее на чистую воду, тайком прибавили перца в салат и… стали свидетелями сердечного приступа. Прописанный на основании такой особой чувствительности гомеопатический препарат из перца оказался очень эффективным для этой пациентки. Замечательно, что и сама сверхчувствительность к растению исчезла: съеденный для эксперимента кусочек перца не вызвал никаких неприятных явлений, просто показался невкусным.

Помню другой случай. В молочном магазине продавщица, начавшая неожиданно чихать, проведя строгим взглядом по строю банок, выставленных покупателями на прилавок, спросила: «У кого банка из-под перца?» Одна из банок была убрана совестливым покупателем, так как он знал, что его банка в самом деле из-под перца… Вот каким тонким детектором может быть человеческий нос, если есть повышенная чувствительность организма к какому-либо веществу. Мне неоднократно приходилось лечить работников аптек, которые не злоупотребляли приемом лекарств, а лишь находились в атмосфере аптечных запахов, по поводу лекарственной аллергии. И это не удивительно — лекарственные агенты чаще могут быть аллергенами, чем продукты питания или даже технические вещества. Сопоставление реакции продавщицы и эпизода с водителем в Болгарии — маленькая иллюстрация различий чувствительности организма к одному веществу — различий порой невероятных, поистине непостижимых.

Гомеопатический препарат из перца называется капсикум. Его приготавливают из высушенных зрелых стручков с семенами. Применяют его при катаральных заболеваниях дыхательных путей, воспалении легких, заболеваниях желудочно-кишечного тракта, органов малого таза, радикулитах, крапивнице. Многие авторы особенно рекомендуют его при хроническом воспалении среднего уха с затяжным течением, что подразумевает глубокое действие этого лекарства, так как заболевание редко поддается медикаментозному лечению традиционными способами.

Для назначения капсикума важно наличие болей жгучего характера, напоминающих те ощущения, которые возникают при контакте с плодом перца. Считается, что к нему более чувствительны люди полные, неповоротливые, с рыхлыми тканями, склонные к опрелости.

В плодах перца много витамина С и нет ферментов, окисляющих его, — вот почему витамин хорошо сохраняется при консервировании. Американский биохимик А. Сент-Дьердьи, венгр по происхождению, выбрал именно этот продукт как источник нужного ему для эксперимента витамина С и выделил его в чистом виде. Возможно, что именно обилие витамина С и обеспечивает целебное действие чая с перцем при простудных заболеваниях. Это перекликается с рекомендацией американского физика и химика Л. К. По-линга поглощать большие дозы витамина С во время гриппозных эпидемий.

Перец чрезвычайно декоративен. Недаром его сорта с маленькими плодиками, напоминающими шапочки сказочных гномиков, разводят как комнатные растения. Как-то приятельница, поздравляя меня с днем рождения, вручила мне не букет цветов, а пучок выращенных ею красных перцев. Это было замечательно.

А каким красочным делают овощные ряды рынков горки разноцветных — от светло-зеленых до иссиня-красных — перцев! Нужен человеку перец или нет, он все равно на минутку задержится, чтобы полюбоваться ими.

Читая или рассказывая о хине, я всегда несколько волнуюсь: ведь это лекарственное вещество — ньютоновское яблоко гомеопатии. Э. Фаррингтон, автор «Гомеопатической клинической фармакологии» — книги, вышедшей в середине прошлого века и сохранившей практическое значение до наших дней, в главе о хине писал: «Хина действительно удивительное средство: удивительное по множеству своих разновидностей, удивительное по своему составу, чудесное по своему действию. Она имеет также особенное историческое значение для гомеопатов как средство, которое привело С. Ганемана к открытию закона лечения и дало ему возможность установить гомеопатию как точную науку».

Ганеман был одним из образованнейших людей своего времени, он знал в совершенстве несколько иностранных языков и часто занимался переводами. Он был очень вдумчивым читателем и столь добросовестным переводчиком, что, по свидетельству современников, его комментарии по объему бывали порой не меньше переводимого труда. В 1790 г. Ганеман переводил лекарствоведение эдинбургского врача У. Куллена. Некоторые места в разделе о хине показались ему спорными, и он, желая установить истину, решил испытать ее действие на себе. Прием хинной корки вызвал у испытателя лихорадочное состояние, напомнившее ему пароксизмы перемежающейся лихорадки, которой он болел, живя в Трансильвании, и которую теперь называют малярией. Но предоставим слово самому Ганеману. «Как хина произвела во мне, чувствовавшем себя здоровым, перемежающуюся лихорадку и она же прогоняет лихорадку у больных, страдающих ею? Нет ли в этом соотношения между причиной и следствием? Но не будем опрометчивыми в нашем суждении: умножим опыты с постоянством и точностью».

Эти опыты Ганеман умножал в течение 6 лет, когда, оставив врачебную практику, погрузился в изучение литературы и проведение опытов по выяснению вопроса, не существует ли закономерности между реакцией организма здорового человека на лекарственное вещество и известными болезненными состояниями.

Как сведения, почерпнутые у старых авторов, так и собственные опыты привели исследователя к однозначному выводу: вещество, вызывающее в организме определенное болезненное состояние у здорового, способно лечить подобное состояние у больного. В 1796 г. в журнале, издаваемом немецким терапевтом К. В. Гуфеландом, появилась статья «Новый принцип нахождения лекарственных веществ с некоторыми взглядами на старые принципы». В ней Ганеман впервые писал о подобии как общем терапевтическом принципе и гомеопатии как о новом методе лечения. Само слово «гомеопатия», составленное из двух греческих слов («гомео» — подобный и «патос» — страдание), также фигурировало в печати впервые. Поэтому 1796 г. принято считать годом рождения гомеопатии.

О хинном дереве сочинены многочисленные легенды. Столь ценное лекарственное растение вполне заслуживает такого внимания: с начала применения его при перемежающейся лихорадке смертность от этого заболевания в Европе резко снизилась.

Родина хинного дерева, растения семейства мареновых — Rubiacese, — южноамериканские Анды. Хина, или квина, по-индийски — кора. От этого слова происходит название растения. Большинство авторов утверждает, что индейцы знали о лечебном свойстве хинной коры до прибытия европейцев в Южную Америку — то ли они наблюдали, как больные пумы пили воду из луж с поваленными в них хинными деревьями и выздоравливали, то ли больные малярией люди в беспамятстве набредали на такие естественные настои хины, и, казалось бы, неминуемая смерть отступала от них.

В Европе хинную кору называли перуанской или иезуитской, а также порошком графини. Под графиней подразумевали первую супругу вице-короля Испании Анну Цинхону, которая якобы во время пребывания в заморских владениях была излечена от малярии служанкой из племени инков и привезла замечательное лекарство на родину. В ее честь весь род хинных деревьев, насчитывающий несколько десятков видов, К. Линней назвал цинхоной. Но такой знаток лекарственных растений, как немецкий врач Г. Ма-даус, доктор медицины, сообщает, что графиня Анна Цинхона никогда в Южной Америке не была, а вторая жена вице-короля Испании Франциска де Рибера умерла, как и сам король, в Америке от малярии. Получается, что никто из жен Цинхоны не мог привезти хинную кору из Америки в Европу. Так или иначе, но хинная кора то ли в 1632, то ли в 1640, то ли в 1645 г. была доставлена в Европу. Наиболее вероятно, что ее привезли иезуиты, из-за чего в протестантском мире к ней отнеслись поначалу с большой настороженностью и лечиться ею боялись. Так что по-настоящему распространенным, хотя и очень дорогим лекарством, хина становится только с 50-х годов XVII в. Некоторое время она была доступной лишь королевским семьям, да и то врачеватели предпочитали давать ее в смеси, состав которой держали в тайне. Так, английский врач Тальбор лечил Карла II и Людовика XIV, поставив условием раскрытие секрета снадобья только после своей смерти.