Я посмотрел в зеленую глубину ее глаз, думая, хотела ли она вложить в свои слова иронический смысл, или это получилось невольно. Женщина была мрачна и сурова, как судья в черной мантии.

– Три убийства тремя выстрелами своего рода рекорд. Где вы научились так хорошо стрелять?

– Отец учил меня, и Брэндон брал меня в тир. Иногда я выбивала сотню очков, стреляя по силуэту.

– Где оружие, которым вы воспользовались?

– У Брэндона. Он нашел револьвер там, где я его спрятала. Я рада, что он его обнаружил.

Я вопросительно посмотрел на нее.

– Не хочу, чтобы случилось что-нибудь еще, – объяснила она. – Я ненавижу насилие и убийства. Всегда ненавидела. Когда я была девочкой, то даже не могла похоронить мертвую кошку или вытащить мышь из мышеловки. Пока оружие оставалось у меня, я не могла бы успокоиться.

– Другие тоже.

Она не слышала меня. На ее лице застыло выражение, которое я видел в четверг вечером, – испуганное и выжидающее. На подъездной дорожке остановилась машина.

Я поджидал Черча с револьвером в руке. Его лицо под полями шляпы выглядело изможденным и осунувшимся. Рука метнулась к оттопыренному карману пиджака.

– Так я и знал, что это вы, – сказал он.

– Вам следовало застрелить меня, когда у вас был шанс. Теперь я бы на вашем месте не пытался это сделать. Ваша жена выбивала сто очков, стреляя по силуэту, а я обычно выбиваю девяносто девять беглым огнем.

– Я не собираюсь с вами соревноваться, Арчер. Не хочу иметь вашу кровь на своих руках.

– Тогда покажите мне ваши руки.

Черч протянул руки ладонями вверх и поморщился, когда я вытащил оружие у него из кармана. Это был голубоватый стальной револьвер 38-го калибра. Рукоятка была скользкой от частого использования. Я повернул смазанный барабан – револьвер был полностью заряжен.

– Возьмите его, – сказал Черч. – Это тот, что вам нужен.

Он перевел взгляд с оружия на жену. Она стояла, прислонившись к стеклянной двери в патио. Ее зеленые глаза переполняла жалость, и меня интересовало, о ком она горюет. О себе самой?

– Ты рассказала ему, Хильда?

Женщина молча кивнула.

– Значит, вы все знаете.

– Да. Где вы были?

– На шоссе. У меня возникла детская мысль бежать, все бросить и начать где-нибудь новую жизнь.

– Но тем не менее вы вернулись?

– Да, вернулся. Я понял, что не смогу бросить самого себя и буду вынужден жить с самим собой, где бы я ни находился. Веселенькая перспектива. – Он попытался сардонически усмехнуться, но лицо его исказила боль. – Конечно, дело не только в этом. Я не мог уехать, предоставить Хильде одной отвечать за все. Я виноват больше, чем она.

Хильда застонала. Ее лицо походило на лицо статуи под дождем.

– Пожалуйста, Брэндон, позволь мне выйти. Я не могу слышать, как ты говоришь такое.

– Ты не попытаешься убежать?

– Нет.

– И не причинишь себе вреда?

– Нет, Брэндон, обещаю.

– Хорошо. Выйди ненадолго. – Он повернулся ко мне, когда стеклянная дверь патио задвинулась за ней. – Не беспокойтесь, она не выйдет из патио. Ей нравится там, и у нее осталось мало времени.

– Вы все еще любите ее?

– Она мне как ребенок – в этом все и дело, Арчер. Я не могу винить ее. Она не отвечает за свои поступки. Это я виноват во всем. Хильда действовала, повинуясь импульсу, почти не ведая, что творит. Зато я с самого начала отлично знал, что делаю. Теперь приходится расплачиваться. – Он посмотрел на свои большие ладони. – В четверг вечером Керриган рассказал мне, что она сделала, когда мы были в мотеле, он отпустил несколько грязных намеков. Позже я пришел к нему домой, и он все мне выложил. Тогда я впервые узнал, что Энн мертва.

Я не пытаюсь оправдаться, хотя думаю, что вряд ли пошел бы на это, если бы подумал как следует. Но Керриган меня оглушил. Я не был подготовлен к такому. Последний раз я видел Энн солнечным утром на озере, и мы с ней были счастливее, чем когда-либо. – На его лбу выступили капли пота, и он раздраженно смахнул их. – Черт возьми, я впадаю в жалость к себе. Это мой главный порок.

Но в ту ночь в доме Керригана я словно пережил землетрясение. Вся моя жизнь встала на дыбы и обрушилась на меня. Моя любимая мертва. Моя жена убила ее и совершила еще одно убийство. Керриган ничего не упустил – он сообщил все подробности, чтобы сломить мое сопротивление. Я не верил ему, пока не расспросил Хильду. Она призналась во всем, что смогла вспомнить.

В ту ночь я не видел никакого выхода. И сейчас не вижу. Я отправился на дорогу через перевал и сделал все, чего хотел от меня Керриган. Вы все правильно поняли, Арчер. – Казалось, слова с трудом даются ему. – Я отпустил моих людей и позволил негодяю убраться из моего округа. Этого поступка я стыжусь больше всего на свете.

– Он снова в вашем округе.

– Знаю. Но это ничего не меняет.

Осознав, что все еще сжимаю в руках револьверы, я спрятал их в карманы, с глаз долой. За последние несколько минут мое мнение о Черче резко изменилось. Конечно, он вел беспорядочную жизнь и легко поддавался страстям. Но он был по-своему честен.

– Я поступил бы так же, – сказал я.

– Но вы не полицейский офицер и не давали присягу. Да и с чего это вы запели по-другому?

– Вчера я был не прав. Я сожалею о своих словах. Забудьте их.

– Я не могу забыть правду. Последние сорок часов я гонял по дорогам, притворяясь, будто занят работой. В действительности я искал Энн. Керриган не сказал мне, где она – это помогало ему надежнее держать меня на крючке. Ну, а теперь все кончено. Полагаю, Уэстмор выдвинет против меня официальное обвинение.

– Нет, если я смогу этому помешать. А я его главный свидетель.

Он удивленно посмотрел на меня.

– После всего, что я сделал?

– После всего, что вы сделали.

– Вы необыкновенный человек, – медленно произнес он.

– А вас так мучит совесть, что вы испытали бы удовлетворение от публичного позора, отбывая наказание в вашей же тюрьме. Естественно, вы чувствуете вину. Вы действительно виноваты. Вы совершили несколько скверных ошибок. Самое худшее то, что вы оставили Хильду на свободе, зная, что она совершила убийство. Керриган не потеря ни для кого, но на его месте мог оказаться кто-то другой.

– Я знаю, что не должен был оставлять ее в ту ночь. Но Керриган заставил меня поехать к перевалу. Мне следовало отправить Хильду в психиатрическую лечебницу. Но я не смог этого сделать, так как чувствовал себя виноватым.

Его взгляд скользнул к стеклянной двери. Хильда стояла в патио, глядя на лимонное дерево с белыми цветами. Она выглядела растерянной, словно по ошибке забрела в чужой сад. Черч издал нечленораздельный звук, снял шляпу, швырнул ее в стену и сел на железный стул, закрыв лицо руками. Я сел напротив него.

Когда он открыл лицо, морщины на нем стали глубже. Он стиснул руки молитвенным жестом, стараясь унять дрожь. Несмотря на мятый деловой костюм, он походил на оборванного святого с картины Эль Греко.

– Хильде придется провести много времени взаперти, – сказал я. – Место заключения зависит от того, вменяема она или нет. Как по-вашему?

– Не знаю, что скажет жюри. Конечно, она эмоционально неуравновешенна – вы сами видите. Хильда нигде не была полностью нормальной с тех пор, как я с ней познакомился. Очевидно, это одна из причин, по которой я на ней женился. Жизнь в доме Майера буквально сводила ее с ума. Некоторым людям необходимо быть нужными. Я один из них.

Теперь я понимаю, что в этом качестве больше слабости, чем силы, и оно не слишком хорошая основа для брака. Но почти десять лет это срабатывало, и если бы у нас были дети, то могло срабатывать и дальше. Но я не смог сдержаться... – Его взгляд был устремлен на меня, но он, казалось, меня не видел. – Трудно долгие годы заставлять себя хотеть того, что тебе не нужно, и держаться подальше от того, чего больше всего желаешь.